мация социальной травмы
Развитие технологий и быстрый рост населения приводят нас в мир, где время и расстояние почти не разделяют нас. В то же время мы сталкиваемся с серьезными угрозами для себя и нашей планеты. Мы живем в условиях войн, терроризма, возможности уничтожения «сверхоружием», растущего раскола между имущими и неимущими и разрушения окружающей среды. Граждане в наших центральных городах беспорядочно уничтожают собственность и жизнь в результате многолетнего накопленного стресса, травм, враждебности и периодических экономических спадов. Богатые поглощают компании в примитивном, ритуальном безумии поедания друг друга. Перспективы становятся еще более мрачными, если подумать о пугающем потенциале будущего насилия, когда вырастут дети, уже рожденные с наркотической зависимостью.
По мере того как население мира увеличивается и наши сообщества становятся все более взаимосвязанными, нам необходимо учиться жить и работать друг с другом в гармонии. У нас есть проблемы, которые уничтожат нас, если мы не сможем эффективно и сообща работать над их решением. Тем не менее, вместо того чтобы преодолевать экономические, этнические и географические проблемы, отдельные люди и общины, похоже, стремятся уничтожить друг друга. Именно эти проблемы чаще всего называют в качестве причин различных войн. Но являются ли они истинными первопричинами? Вполне возможно, что наше выживание как вида и выживание этой планеты зависит от нашей способности ответить на данный вопрос.
Корни войны уходят глубоко. Любой по-настоящему честный человек признает, что все мы одинаково способны как на насилие, так и на любовь. И то и другое в равной степени являются основными аспектами человеческого опыта. Но еще более важным для понимания источника войн является такой аспект, как уязвимость человека перед травмой. Мы не должны забывать, что именно в пугающих симптомах, проявившихся у солдат, вернувшихся с полей сражений, мы впервые увидели, какими могут быть последствия травмы. Как мы обсуждали в предыдущей главе, травма, когда мы не осознаем ее воздействия на нас, создает непреодолимое стремление к своему повторному разыгрыванию.
А что, если целые людские сообщества будут втянуты в массовые реконструкции в результате таких событий, как война? Перед лицом такой массовой бессмысленной навязчивости «Новый мировой порядок» превращается в бессмысленную полемику. Прочный мир между воюющими народами просто невозможен без предварительного исцеления травм, нанесенных предыдущими годами массового террора, насилия и ужасов. Не побуждает ли навязчивое отыгрывание те общества, что в прошлом вели войну друг с другом, вступать все в новые и новые столкновения между собой? Рассмотрите все факты и решите сами.
Агрессия у животных
Большинство животных во время процесса кормления или спаривания проявляют агрессивное поведение. Благодаря National Geographic и другим программам о дикой природе это поведение нам хорошо знакомо. Животные обычно убивают и едят представителей других видов. Что касается представителей своего собственного вида, тут Природа, похоже, провела черту, которую животные пересекают редко. Есть некоторые исключения, но, вообще говоря, представители одного и того же вида редко убивают или даже серьезно ранят друг друга. Несмотря на сильный эволюционный императив, который движет агрессией животных, у большинства диких существ есть табу на убийство себе подобных.
Внутри вида обычно развиваются определенные ритуализированные формы поведения, которые служат предотвращению смертельных травм. Животные одного и того же вида демонстрируют такое поведение как для выражения самого акта агрессии, так и для того, чтобы сигнализировать о том, что конфронтация окончена. Например, когда самцы оленей выходят на бой друг с другом, они используют свои рога, чтобы «сцепиться». Цель при этом отнюдь не в том, чтобы убить соперника, а скорее в том, чтобы установить свое господство. Да и сама борьба явно больше похожа на борцовский поединок, чем на схватку не на жизнь, а на смерть. Когда один из оленей устанавливает свое превосходство, другой покидает территорию, и инцидент завершен. С другой стороны, если на оленя нападет представитель другого вида, например горный лев, олень будет использовать свои рога, чтобы забодать нападающего.
Сходным образом, сражаясь с представителями своего вида, большинство собак и волков прибегают к укусам, чтобы ранить, а не убить. У других видов демонстрация цвета, оперения, танца или угрожающего поведения служит для определения того, кто из агрессоров выйдет победителем. Даже животные, которые разработали особенно смертоносные средства самозащиты, как правило, не используют эти преимущества против представителей своего собственного вида. Пираньи дерутся друг с другом, ударяя противника хвостом; гремучие змеи бодаются головами, пока одна из них не рухнет.
Ритуальное поведение также часто сигнализирует о завершении агрессивной встречи между представителями одного и того же вида. Противостояние между двумя животными обычно заканчивается какой-либо демонстрацией подчинения (например, более слабое животное переворачивается на спину и подставляет свой живот победителю, становясь полностью уязвимым для него).
Внутри вида эти позы, так же как и различные формы ритуальных боев, всеми признаются и уважаются. Это примечательный факт в свете того, что у представителей одного и того же вида одинаковые требования к пище, жилью и спариванию. Тем не менее налицо явное эволюционное преимущество: помогая определить упорядоченные социальные и репродуктивные иерархии, эти модели поведения способствуют общему благополучию и выживанию вида.
Агрессия у человека
Во времена охотников и собирателей столкновения внутри человеческой популяции, по-видимому, существовали в рамках тех же видов сдерживающего поведения, что были эффективны и для животных. Однако совершенно очевидно, что это никак не относится к современным «цивилизованным» людям. Будучи людьми, мы признаем эволюционный запрет на убийство представителей одного и того же вида так же, как это существует у животных. Как правило, есть нормы или законы, которые предусматривают определенную форму наказания за убийство члена собственного сообщества, но эти законы не применяются к убийствам, которые происходят на войне.
Если мы внимательнее присмотримся к антропологии человеческих войн, то не найдем там, что убийство и нанесение увечий врагу является универсальной целью. По крайней мере, среди некоторых групп мы найдем свидетельства нежелания прибегать к насилию и жестокости в больших масштабах. Некоторые народы используют ритуальное поведение, весьма напоминающее то, как ведут себя животные в момент агрессии. Среди эскимосских культур проявление агрессии между племенами или соседними общинами является чем-то неслыханным. В этих сообществах конфликт между двумя оппонентами может быть урегулирован через борцовский поединок, обмен шлепками по ушам или бодание головами. Эскимосы также известны тем, что порой разрешают конфликты с помощью песенных дуэлей, в которых песни сочиняются в соответствии с имеющимися обстоятельствами, а победитель определяется аудиторией. Некоторые «примитивные» народы прекращают свои межплеменные стычки, когда один из членов племени оказывается ранен или убит.
Мы привели лишь несколько примеров ритуального поведения человека, цель которого – поддержание табу на убийство внутри вида. На биологическом уровне мы обнаруживаем, что человеческое существо легче отличить от других животных по интеллекту, нежели чем по зубам, яду, когтям или силе. Является ли интеллект атрибутом, который предназначен для того, чтобы применять его для пыток, изнасилований, умерщвления и насилия? Если вы послушаете новости, то, скорее всего, склонитесь именно к этой мысли.
Почему люди убивают, калечат и издеваются друг над другом?
Даже когда животные конкурируют за свои самые основные ресурсы – пищу и территорию, – они, как правило, не убивают представителей своего собственного вида. Почему же это делаем мы? Как произошло, что по мере увеличения численности и усложнения структуры человеческого населения настолько распространились убийства и насилие? Существует множество теорий происхождения войн, однако есть одна первопричина, которая, похоже, до сих пор остается в тени.
Травма стоит в ряду наиболее важных основных причин той формы, которую приняли современные войны. Непрерывность, эскалация и жестокость войны могут быть частично объяснены посттравматическим стрессом. Наши прошлые столкновения друг с другом сформировали наследие страха, разобщенности, предрассудков и враждебности. Это наследие является наследием травмы и принципиально не отличается от того, что переживают отдельные травмированные люди, – за исключением масштабов.
Травматическая реконструкция (разыгрывание) – одна из самых сильных и стойких реакций, возникающих после травмы. Получив травму, почти наверняка мы будем продолжать повторять или каким-то образом воспроизводить части этого опыта. Мы будем снова и снова втягиваться в ситуации, которые напоминают нам первоначальную травму. Когда люди получают травму в результате войны, мы сталкиваемся с ошеломительными последствиями.
Давайте вспомним, что мы знаем о травме. Когда человек травмируется, наши внутренние системы остаются в состоянии постоянного возбуждения. Мы становимся сверхбдительными, но не можем определить источник этой остро ощущаемой угрозы. Такая ситуация вызывает усиление страха и реактивности, соответственно усиливая и нашу потребность определить источник угрозы. Как результат, мы становимся вероятными кандидатами на реконструкцию – в поисках врага.
Теперь представьте целую популяцию людей со схожей посттравматической историей. И представьте себе две такие популяции, расположенные в одном географическом регионе, возможно, с разными языками, цветом кожи, религиями или этническими традициями. Последствия неизбежны. Тревожное возбуждение с его постоянным восприятием опасности теперь находит свое «объяснение». Угроза обнаружена: это они. Они – враги. Побуждение убивать, мучить и калечить усиливается – эти два «соседа», похоже, просто «приговорены» убивать друг друга. Они разрушают дома, надежды и мечты друг друга. Поступая так, они убивают свое собственное будущее.
Хотя война – явление сложное и вряд ли может быть сведена к одной-единственной причине, народы, живущие в непосредственной близости, имеют тревожную тенденцию воевать друг с другом. Это модель, которая воспроизводилась и воссоздавалась в истории бесчисленное количество раз. Травма имеет одну пугающую потенциальную способность – повторно реконструировать себя в форме насилия. Сербы, мусульмане и хорваты повторяли свое насилие как виртуальные воспроизведения Первой и Второй мировых войн, а возможно, даже еще времен Османской империи. Народы Ближнего Востока могут проследить свои реконструкции вплоть до библейских времен. В местах, где реальные войны не повторяются с такой жестокостью, как это мы регулярно видим по всему миру, преобладают другие формы насилия. Убийства, нищета, бездомность, жестокое обращение с детьми, расовая и религиозная ненависть и преследования – все это родственные войне формы. Невозможно избежать травмирующих последствий войны; она затрагивает все слои общества.
Круг травмы, круг благодати
Здоровые младенцы рождаются со сложным набором моделей поведения, чувств и восприятий. Эти модели нужны им для облегчения исследования окружающего мира, формирования связей и, в конечном счете, здорового социального поведения. Когда младенцы рождаются в жизнь, полную стрессов и травм, эти модели поведения, призванные адаптировать их к жизни и способствовать ей, нарушаются. Вместо исследования окружающего мира и установления связей с ним такие малыши обычно заторможены, пугливы и замкнуты. Как в детском возрасте, так и уже будучи взрослыми, они будут менее общительны и более склонны к насилию. Здоровое исследование мира и связь с другими, по-видимому, являются тем противоядием, которое способно смягчить насилие и беспорядок.
Трансформация культурной травмы
Так же, как можно трансформировать последствия индивидуальной травмы, точно так же, на социальном уровне, могут быть устранены последствия войны. Люди могут и должны объединяться – с готовностью делиться, а не бороться, трансформировать травму, а не распространять ее. Начать нужно с наших детей. Они могут создать тот мост, который позволит всем нам ощутить близость и связь с теми, к кому мы, возможно, раньше относились враждебно.
Несколько лет назад доктор Джеймс Прескотт (в то время работавший в Национальном институте психического здоровья) представил важное антропологическое исследование о влиянии практики воспитания младенцев и детей на насильственное поведение в сообществах коренных народов[13]. Он писал, что в обществах, где практикуется тесная физическая связь и стимулирующие ритмичные движения, наблюдается низкий уровень насилия. Общества, где физические контакты с детьми носили преимущественно ограниченный или карательный характер, демонстрировали явные тенденции к насилию в формах войн, изнасилований и пыток.
Работа доктора Прескотта (и других) указывает на то, что мы все и так интуитивно знаем: время рождения ребенка и младенчество являются критически важными периодами его развития. Дети в очень раннем возрасте усваивают то, как их родители относятся друг к другу и к миру, а когда родители травмированы, им трудно привить своим детям базовое чувство доверия. Без этого чувства доверия как ресурса дети становятся уязвимыми к травмам. Чтобы разорвать порочный круг травмы, одним из предлагаемых решений является вовлечение младенцев и матерей в такой опыт, который порождал бы доверие и связь прежде, чем ребенок полностью впитает недоверие родителей к себе и другим.
В Норвегии в настоящее время проводится интересная работа в этой области. Мой коллега Эльдбьорг Ведаа и я используем то, что мы знаем об этом критическом периоде младенчества. Этот подход позволяет целой группе людей начать трансформировать травматические следы предыдущих столкновений. Для этого метода требуется комната, несколько простых музыкальных инструментов и одеяла, достаточно прочные, чтобы выдержать вес ребенка.
Процесс работает следующим образом: группа, состоящая из матерей и младенцев из обычно противостоящих фракций (религиозных, расовых, политических и так далее), собирается вместе в доме или общественном центре. Встреча начинается с того, что члены этой смешанной группы матерей и младенцев по очереди обучают друг друга простым народным песням из своих культур. Держа на руках своих младенцев, матери поют песни своим детям, покачиваясь и пританцовывая. Ведущий использует простые инструменты для подчеркивания ритма песен. Движение, ритм и пение усиливают неврологические паттерны, которые вызывают спокойную бдительность и восприимчивость. В результате враждебность, выработанная поколениями, начинает смягчаться.
Поначалу детей озадачивает происходящее, но вскоре они становятся более заинтересованными и постепенно вовлекаются в процесс. Они с энтузиазмом встречают погремушки, барабаны и бубны, которые им передает ведущий. Характерно, что без ритмической стимуляции дети этого возраста будут просто пытаться засунуть подобные предметы себе в рот. Здесь же дети с большим удовольствием присоединятся к созданию общего ритма, часто визжа или воркуя от радости.
Поскольку младенцы уже при рождении являются высокоразвитыми существами, они посылают сигналы, которые активируют в их матерях глубочайшее чувство спокойствия, отзывчивости и биологической компетентности. В этих здоровых отношениях матери и их детеныши подпитывают друг друга, обмениваясь взаимно благоприятными физиологическими реакциями, которые, в свою очередь, порождают чувство безопасности и удовольствия. Именно здесь цикл травматических нарушений начинает трансформироваться.
Процесс трансформации продолжается, и теперь матери кладут своих детей на пол и позволяют им исследовать окружение. Подобно светящимся магнитам, младенцы радостно движутся навстречу друг другу, преодолевая барьеры застенчивости, в то время как матери спокойно поддерживают их исследование, образуя вокруг них круг. Чувство взаимной связи, возникающее в результате этого небольшого приключения, трудно описать или представить – это нужно пережить самому.
Затем большая группа распадается на более мелкие, в каждую из которых входит пара мать-младенец из каждой культуры. Две матери осторожно покачивают своих младенцев в одеяле. Эти дети не просто счастливы, они «пребывают в блаженстве».
Они генерируют любовь, которая заполняет всю комнату, и она настолько заразительна, что вскоре матери (и отцы, когда это уместно с культурной точки зрения) улыбаются друг другу и наслаждаются переживанием глубокой связи с членами того сообщества, которого раньше они боялись и которому не доверяли. Матери уходят, обновленные сердцем и духом, они стремятся поделиться этим чувством с другими. Этот процесс является самовоспроизводящимся.
Красота этого подхода к исцелению на уровне сообщества заключается в его простоте и эффективности. Внешний координатор начинает процесс, возглавляя первую группу. После этого некоторые из участвовавших в нем матерей могут пройти подготовку в качестве координаторов для других групп. Основными качествами, необходимыми ведущему группы, являются чувство ритма и чуткость к соблюдению межличностных границ. Наш опыт показывает, что некоторые люди легко усваивают эти навыки благодаря сочетанию опыта участия и объяснений. После обучения матери становятся послами мира в своих собственных сообществах.
«Дайте мне точку опоры, и я переверну мир!» – восклицал Архимед. В мире конфликтов, разрушений и травм мы находим одну из таких точек опоры – в тесной физической, ритмичной пульсации между матерью и младенцем. Опыт, подобный только что описанному, способен объединить людей, чтобы они снова могли начать жить в гармонии. Последствия травмы различны для каждого из нас. Но мы все должны быть готовы взять на себя ответственность за собственное исцеление. Если мы продолжим воевать друг с другом, исцеление, которого жаждет большинство из нас, будет не более чем мечтой.
Нации, живущие по соседству друг с другом, способны разорвать цикл разрушений, насилия и повторяющихся травм, который длится целые поколения и держит их в заложниках. Используя способность человеческого организма проявлять мирную жизнедеятельность, даже находясь в сети травматических защитных реакций, мы все можем начать делать наши сообщества безопасными для себя и наших детей. Как только мы создадим безопасные сообщества, мы сможем начать процесс исцеления себя и нашего мира.
Эпилог или эпитафия?
Житель армянской деревни сетует: «Пройдет сто лет, прежде чем я снова смогу говорить со своим соседом». В Америке, в районах гетто, давление поднимается до грани разрушительного хаоса, а затем выплескивается на улицы города. В Северной Ирландии люди, разделенные только бельевыми веревками и разными религиями, вынуждены наблюдать, как их дети, вместо того чтобы играть, воюют друг с другом.
Нетравмированные люди по возможности предпочитают жить в согласии. Однако травматический осадок создает убеждение, что мы не в состоянии преодолеть нашу враждебность и что недопонимание всегда будет разделять нас. Процесс установления связей, описанный выше, является лишь одним примером из многих существующих концепций и практик, которые могут быть использованы для решения этой серьезной проблемы. По мере того как нам будут доступны время и деньги, мы разработаем и другие методики, которые бы вовлекали в этот круг мирного сосуществования беременных женщин, детей старшего возраста и отцов.
Подобные подходы не являются панацеей, но с них можно начать. Они вселяют надежду там, где политические решения не сработали. Холокост, конфликты в Ираке и Югославии, беспорядки в Детройте, Лос-Анджелесе и других городах – все эти столкновения были травмирующими для всего мирового сообщества. Они весьма наглядно демонстрируют то, какую цену мы заплатим как общество, если оставим цикл травмы нетронутым. Мы должны быть энтузиастами в нашем поиске эффективных путей решения проблемы. От этого может зависеть выживание нашего вида.
Природу не обманешь
Травму нельзя игнорировать. Это неотъемлемая часть первобытной биологии, которая привела нас туда, где мы есть. Единственный способ, которым мы сможем освободить себя, индивидуально и коллективно, от повторного воспроизведения нашего травмирующего наследия, – это трансформировать его путем пересмотра травмы. Независимо от того, как мы решим преобразовать это наследие – через групповую психотерапию, шаманские практики или индивидуально, – это должно быть сделано.