Когда вертолет взлетел из Анадыря и взял курс на Эгвекинот, губернатор Абрамович наклонился к уху Бориса:
– Вы не возражаете, если мы совершим неплановую посадку? Точка по пути маршрута. Не хочу, чтобы это отражалось в репортажах о пребывании вашего святейшества на Чукотке. Поэтому епископ Анадырский и Чукотский летит во втором вертолете прямо в Эгвекинот. Мы прилетим позднее.
– Все, что на пользу земле Чукотки, угодно Господу, – ответил патриарх дежурной фразой и с недоверием покосился на Абрамовича.
Он знал, Чукотка не только суровый, но и криминальный край. «Золото-бриллианты» валялись тут и в соседней Якутии буквально под ногами. Главной проблемой был вывоз этого добра на Большую землю. Патриарх, в прошлой, мирской жизни авантюрист высочайшего пошиба Борис Абрамович Березовский, как никто другой, был посвящен в эти страсти. Но из вертолета, как из подводной лодки, бежать было некуда, а Роман Абрамович разговаривал с ним так, как будто не спрашивал его согласия, а уведомлял о принятом решении.
– Золотишко? Это не для меня, – бросил он пробный камень.
– Нет, – продолжал скупо, словно местный варнак, отвечать губернатор. Перед полетом, хоть и не по сезону, он подарил Борису песцовую шапку-ушанку. Борис надел ее на всякий случай – на высоте было ощутимо холодно. Чтобы слышать, что ему говорят, приходилось поднимать одно ухо. Хотелось покривляться и сказать что-то в духе «Ась? Чегой-то?». Но сан не позволял.
– Крюк-то далекий?
– Нет, по пути. Сядем на точке в двадцати километрах от Эгвекинота. На берегу залива Креста. Хотите выпить? В вертолете можно. Все равно вытрясет через полчаса. Иначе в ушах будет звенеть, когда прилетим, – Абрамович вопросительно смотрел в сторону гостя.
– Знаете ли, Роман Аркадьевич, я по жизни привык к Dom Perignon White Gold Jeroboam. Но это было давно, да и может ли быть в вертолете на Чукотке шампанское? Так что воздержимся. Не поддадимся бесовскому искушению. – Борис сложил было ладошки замком и закатил глаза к небу.
– Коробку с дюжиной «Золотого Периньена» пришлю в вашу резиденцию. – Роман Аркадьевич старался перекричать шум двигателей. – Предлагаю глоток коньяка из фляжки. Неужели не хотите?
– Господь с вами, Роман Аркадьевич! Может так случиться – начнешь, и уже не остановить. – Патриарх хотел грубым намеком остановить Абрамовича в его искушении.
– Как хотите. Но «Периньен» за мной.
– Все же что за таинственная точка? – Бориса интересовало все. Этого у него не отняли даже годы, проведенные в постоянном служении Господу.
– Закрытый объект. Я ответил. Еще раз предупреждаю – лучше никому об этом ни слова. Будут проблемы. Не политические.
– А какие? Замочат? – пошутил «по фене» патриарх. Их все равно никто не слышал.
– Замочат, – подтвердил губернатор.
Патриарх почувствовал, как под песцовой шапкой на его лбу проступает испарина.
– Извиняюсь, мой последний вопрос. Это ваше частное дело? Сами понимаете, специфика моей работы несколько иная.
– Нет, не частное. И не мое. Вы не бойтесь. Может, все же выпьете коньяку?
– Пожалуй, что выпью, – согласился святейший владыка.
Он взял протянутую ему фляжку светло-серого металла. На выпуклой стороне припаян герб СССР. На голубом земном шаре бежевые пятна Африки и Европы. Его венчает золотой серп и молот. Землю с золотым пролетарским клеймом сжимали с боков золотые колосья пшеницы, перевязанные снизу лентой, покрытой малиново-красной эмалью. Снизу планету припекало золотое Солнце, над ней светила красная звезда в тонкой золотой окантовке. Патриарх не мог оторвать взгляд от фляжки.
– Борис Абрамович, смотрю, вас гипнотизирует советский герб. Фляжка, кстати, из платины и золота. Внутренняя поверхность – серебро. Вы пейте, пейте.
Патриарх отвинтил крышку, откинул ее, прижал пальцем, чтобы не болталась, и сделал небольшой глоток.
– Прости меня, Господи, ибо согрешил! – произнес он, переводя дух, и перекрестился. Коньячный спиртовой пар попал в легкие, но не обжог, а растекся по капиллярам легким эфирным дуновением.
– В дороге можно, – вновь скупо произнес губернатор и забрал фляжку. – В подарок не предлагаю. Знаю, откажетесь.
Святейший владыка не пробовал последние пятнадцать лет алкоголя крепче кагора. Уверовал, что это кровь Господня, о чем поведал перед своей смертью сам Иисус на Тайной вечере.
Сколько прошло времени после этого, патриарх, понятно, на знал. Он крепко спал – не только коньяк был тому виной, но и разница во времени с Москвой в девять часов. Он не слышал, как вертолет приземлился. Губернатор Чукотки вежливо разбудил его, они подошли к выходу и спустились по алюминиевой лестнице на землю. Вертолет стоял на взлетной полосе. Бесконечно длинная бетонка уходила вдаль и почти не различалась на фоне земли. Казалось, полоса закамуфлирована под тундру. Возможно, в самом деле на всю длину была растянута камуфляжная сетка. Их ждал японский джип «Мицубиси Паджеро». Молчаливый водитель в изящном комбинезоне открыл перед ними двери.
Дорога петляла мимо сопок, которые показались Борису искусственными – не было дичи и унылости. Ровный окрас, словно подземная сила вспучила поле для гольфа и оно застыло. К «целлулоидным» холмам вели дорожки. Они едва просматривались, когда машина проезжала развилку. Таких внешне искусственных сопок оказались много, но машина их миновала и прибыла в поселок с ровными рядами аккуратных домиков – не меньше сотни. Около одного из них машина остановилась.
– Святейший владыка, сейчас вы пройдете в дом, приведете себя в порядок, наденете православные облачения, и мы отъедем на час-полтора. – Абрамович вышел из машины, помог выйти патриарху, они вошли в дом. Там ждали два служки в черных подрясниках. Очень проворно помогли патриарху надеть подобающую служению праздничную, расшитую золотом одежду. Сакос с большим амафором – верхний плащ, расшитый золотыми нитями, с наплечной лентой и митру он не надел. Оставил на потом.
Тайна раскрылась совсем скоро. Они вышли из домика. Борис кое-как залез в японский праворульный джип. Губернатор, чтобы не помять одеяния, сел рядом с водителем. Через полчаса они въехали в тоннель, в конце которого чернели огромные, высотой с трехэтажный дом, ворота под одной из искусственных сопок. Когда железные ворота медленно разъехались в стороны, первое, что бросилось в глаза, – море людей. Все одеты в комбинезоны, как на водителе. Мужчины и женщины – самых разных возрастов. Они стояли в огромном ангаре, пол которого был соткан из железнодорожных рельсов. Они не выпирали на шпалах, были утоплены в пол. Позади толпы, над головами людей просматривались прожектора и дымовые трубы десятков паровозов. Они стояли стеной, с блестящими антрацитовой чернотой цилиндрами паровых котлов и медными перилами ограждений, ведущих к будкам машиниста.
– Осталось портрет повесить на морду и – понеслась! – вырвалось у Романа Аркадьевича, и он вышел из машины. Как только нога патриарха коснулась пола, в пространстве подземного хранилища паровозов поплыл колокольный звон – благовест. Несколько ударов большого колокола подхватили средние колокола, настроенные в терции и кварты. Они звучали между ударами большого, создавая удивительные гармонии и вибрации. Скоро к ним подключились малые колокола – началась феерия переливов. Но упорно продолжались ритмичные удары главного колокола, разбавленные синкопами малых. Загадочная звонница на миг оглушила патриарха Бориса. Служки подхватили его протянутые руки и помогли выбраться наружу. Народ принялся бурно аплодировать и креститься. Кто-то целовал соседей. По огромному ангару разливалась благодать и малиновый колокольный звон. Служки помогли Борису надеть сакос, наладили на плечах амафор. Митру он водрузил на голову сам.
– Какую службу будем служить? – обратился он к Абрамовичу, который с блаженным видом стоял рядом.
– Это оборонный комплекс, – ответил сквозь невообразимый шум Абрамович. Его голос тонул в бесконечном звоне колоколов и восторженных криках людей.
– Тогда начну святому Георгию Победоносцу о помощи в работе, от врагов, на победу и успех.
– Самое оно.
Губернатор подошел к стоящему у машины микрофону, поднял вверх обе руки. Звон затих.
– Дорогие товарищи. К нам спустился с небес патриарх Русской православной церкви Борис. Владыка небесный совершает поездку по нашей Чукотке. Поэтому с радостью приехал к вам совершить молитвы во славу русского оружия и нашей огромной Родины!
Абрамович кивнул патриарху. Тот не заметил, как вместо джипа рядом с ним оказался раздвижной походный алтарь с иконостасом. Борис подошел к аналою, открыл молитвенную книгу. Служки по бокам уже махали кадилами.
– Святый, славный и всехвальный великомучениче Георгие! – он начал молитву, его голос, усиленный микрофоном, разнесся по бескрайнему ангару. «Только бы паровозы не засвистели одновременно», – было его последней мыслью, и он погрузился в молитву. Последние годы ее приходилось читать все чаще.
Сотни людей, собравшихся под сводами ангара, дружно крестились, когда патриарх осенял их крестом. Совершали поясные и земные поклоны, когда Борис вставал на колени. Но и молитва имеет начало и финал. На его прощальные слова «Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй нас!» – все верующие осенили себя крестным знамением и совершили низкий поясной поклон. Когда лес голов перед патриархом разом склонился к земле, полностью открылся бесконечный ряд черных цилиндров паровозных котлов. Ко многим приставлены строительные леса. На лицевой части котлов просматривался профиль человеческого лица, внизу, по кругу, надписана фраза из нескольких слов на латинице.
Борис на всякий случай перекрестился еще раз. К нему уже выстроилась очередь желающих припасть к руке. Так прошел еще час. Наконец стоящий неподалеку от алтаря губернатор посмотрел на часы и подошел к микрофону.
– Товарищи! Патриарх Московский и всея Руси Борис должен отбыть. Его ждут в Эгвекиноте.
Сотни людей начали дружно аплодировать, кричать «Приезжайте еще!». Борис вновь поклонился верующим и пошел к огромным стальным воротам. Перед тем как покинуть ангар, снял с головы митру, служки помогли избавиться от тяжелого золотого сакоса. Его взгляд упал на транспарант, вывешенный справа от ворот. Внимание привлекла надпись сверху крупными буквами «Наши передовики» и несколько десятков фотографий под ней. Одно лицо кого-то ему напомнило. Он передал митру служке и подошел к транспаранту. На ровном серо-голубом фоне, под стеклами, висели фотографии рабочих. Один из них как две капли воды был похож на его хорошего знакомого из прошлой жизни Толю Чубайса. Это подтверждала надпись на фото: «Анатолий Чубайс. Мастер-горнопроходчик первого класса». Умные глаза с прищуром, на голове строительная каска. Рядом с ним другая фотография и вновь почти забытое лицо: «Михаил Ходорковский. Главный специалист по вскрышным работам». А вот еще – «Владимир Потанин. Мастер транспортного цеха», «Петр Авен. Монтажник электросетей», «Александр Смоленский. Повар пищеблока».