вечу.
Второй допрос оказался не лучше первого. Орлов сложил листы бумаги с ответами Березовского в папку, вызвал конвоира, и они расстались.
Прошло еще два долгих месяца. Борис совсем обвыкся, привык к камере. Его не беспокоили и не переводили из одиночки в другую камеру, где сидели бы другие арестованные. Все прояснилось и встало на свои места, когда он третий раз вошел в комнату для допросов и увидел старого знакомого – директора ФСБ Сергея Степашина. Тот начал разговор первым.
– Здравствуй, Борис, присаживайся, – он указал на стул напротив себя. – Руки не протяну.
– Так это ты, Сергей, меня сюда упек?
– Я спас, тебя хотели грохнуть.
– За что?
– Ты Черномырдина ломал отдать под тебя «Газпром»?
– Не ломал, а предлагал наладить работу, чтоб более эффективно.
– Эти ребята, газовики, таких, как ты, на дух не переносят, ты так их перепугал, что пришлось тебя прятать.
– Зачем, Сергей? Тебе-то что?
– Пока рано говорить. Предлагаю вот что. Ты выходишь на свободу и ложишься на дно. Человек ты перспективный, много знаешь. Дело тебе найдем. Пересидишь год-другой, пойдешь в депутаты. А там куда кривая выведет. Понятно, под крышей ФСБ. Я Вяхирева и Черномырдина успокою. Они тебя больше не увидят. Можешь валить в Израиль. Про гражданство известно. Но это нежелательно. Больно много ты знаешь. Уже я, а не Черномор, обижусь. Ну как? По рукам?
– Я согласен, – коротко бросил Березовский. – Одна просьба.
– Давай.
– В камере иконка висит. Хочу забрать.
– Нет проблем. На выходе вещи получишь в комплекте с ней.
Степашин встал из-за стола. Разговор закончился. Когда конвоир выводил Березовского из комнаты допросов, он бросил ему вслед:
– Что за икона? Такие в базарный день «пятак за пучок».
– Тебе не понять. Надо с иконкой Пресвятой Богородицы в одиночке пару месяцев провести.
– Спаси-сохрани, Борис Абрамович. Это не про меня.
Березовского увели. За ним захлопнулась одна дверь, но распахнулась другая.
После смерти Раисы Максимовны, за три месяца до наступления долгожданного и загадочного двухтысячного года, Ирина очень изменилась. Решение приняла быстро, за день, и объявила Андрею, что уезжает в США. Навсегда. С визой и получением гражданства проблем у нее не было. Андрей вновь становился сиротой и после недолгого раздумья уехал из Москвы в родной Ставрополь. Казалось, они расстались навсегда. Так прошло два месяца.
До миллениума оставался месяц. Многие его боялись. В кинотеатрах Ставрополя народ ломился на голливудский блокбастер «Конец света» со Шварценеггером. Фильм страшный – про возвращение в мир Сатаны в новогоднюю ночь 2000 года. Одним из скучных вечеров Андрей, как и все, посмотрел на страсти-мордасти с Сатаной, Шварцем и смазливой Куриленко в роли девственницы, на которую положил глаз Сатана.
Все изменилось на следующее утро. Мобильник запустил мелодию «Седой ночи» – такой рингтон он скачал на телефон. Звонил президент Карачаево-Черкесии Владимир Магомедович. Они были знакомы давно. Да и в самом Черкесске его хорошо знали – Андрей провел в местном доме для беспризорников первые годы жизни. Поэтому часто привозил туда свой ансамбль из бывших беспризорников.
– Владимир Магомедович, добрый день.
– Андрюша, я передаю трубочку Борису Абрамовичу Березовскому. Ты же знаешь, идут выборы в Госдуму, он баллотируется от нас. Есть проблема.
– Конечно, знаю, у вас там вся московская тусовка! Одни звезды. Я не суюсь – ничего не заработаешь. Костю Меладзе с «Виагрой» не перешибить. Я ему зачем?
Ответил сам Березовский:
– Старичок, привет. Ты где? Ты где?
– О господи, – вырвалось у Андрея. Он узнал голос Березы. – Я в Ставрополе.
– Так ты можешь быстро приехать в Карачаево-Черкесию? Быстро к нам, к Владимиру Магомедовичу?
– Хорошо, сейчас машину вызову.
– Через пять минут к тебе подъедет джип из «Межрегионгаза». Будет сопровождение ГИБДД.
Трубка умолкла. Андрей, естественно, слышал, что Березовский хочет стать депутатом Госдумы и почему-то от Карачаево-Черкесии. Знал, что за него «топят» все кому не лень. Кто хочет и дальше светиться на ОРТ, принадлежащем Березе. Один Никита Михалков чего стоит. Разина туда с его полузабытым «Ласковым маем» не приглашали. Неужели вспомнили? Он прикинул, сможет ли по-быстрому выписать кого-то из первого состава, но достал из сейфа на всякий случай флешку с «фанерой». С ней он мог петь любые песни, хоть «Белые розы», хоть другую «пургу». Главное – дергаться в такт и успевать приставлять к губам микрофон.
За окном раздался звук милицейской сирены. Он вышел из дома, сел в черную «Тойоту Короллу» с надписью на борту «Межрегионгаз». Машины рванули с места.
Перед трезубцем дома правительства Карачаево-Черкесии не протолкнуться от машин и автобусов. Дорогу расчистила милиция. Он вышел из машины и направился к центральному подъезду. За ним шли двое автоматчиков, спереди молодой мужчина в черном костюме. Он открыл дверь, и Андрей прошел в Дом правительства. В фойе и на лестницах гудела бесконечная толпа народа. Люди смеялись, разговаривали, курили и как будто чего-то ждали. Увидев, что в здание ввели человека с двумя автоматчиками в штатском, люди расступились. Кто-то узнал Разина. Раздались крики:
– Андрюха, привет!
– Андрей, ты к кому?
– Когда банкет?
– «Белые розы» хочу!
Некоторые голоса показались знакомыми. На лестнице, в повороте на второй этаж, стояли Никита Михалков, Леонид Якубович и Костя Эрнст. Киноактеры из сериала про ментов, попсовики с Валерой Меладзе и девушками из «ВИА Гры». Ярко горели люстры, свисающие в лестничном пролете. Все напоминало съемочную площадку во главе с гениальным и великим Никитой Сергеевичем Михалковым. Пробираясь вверх по заполненной народом лестнице, он ощутил себя киногероем – не хватало команды «Мотор!». С ним продолжали здороваться, махать руками, но подходить вплотную не пробовали. Слишком суровыми выглядели два брюнета с усами, в джинсах и кроссовках «Адидас». На белых рубахах автоматные ремни.
Он миновал шесть лестничных проемов, застеленных красной ковровой дорожкой. На третьем этаже его подвели к приемной главы республики. Здесь также толпился народ – в строгих костюмах с галстуками, кожаные портфели. Все чего-то ждали. Какой-то команды, которой все не было.
Автоматчики остановились у двери в кабинет президента Карачаево-Черкесии.
Сопровождающий парень, не спрашивая всклокоченного секретаря, открыл дверь кабинета. Андрей зашел внутрь. В другом конце кабинета президент кавказской республики Владимир Магомедович стоял под портретом президента России Евгения Примакова. На краю длинного стола для совещаний угрюмо маячила полулысая голова Бориса Березовского и его друга-финансиста Бадри. Борис вскочил с места и торопливым шагом подошел к Андрею. Не здороваясь, сунул лист бумаги.
– Посмотри.
В алфавитном порядке стояли названия всех районов Карачаево-Черкесии. Против каждого указаны две цифры. Над первым столбиком стояла надпись «Березовский», над вторым «Якушев». Под «Якушевым» цифры были намного больше.
– Что это? – спросил Разин.
– Результаты опроса. До выборов восемь дней, а коммунист опережает меня на двадцать процентов!
Лицо Березовского побагровело, он пнул стоящий рядом стул и закричал:
– Сколько я денег вбухал! Сколько наличных раздал всем этим людям! Какого черта надо еще?
– Опросы могут не совпадать, – виновато промямлил президент.
– Не совпадать? – продолжал орать Борис. – А кто должен сделать так, чтобы совпадали? Второй месяц по аулам ездят лучшие люди страны! Никита Сергеевич лично встречается с черкесами и карачаевцами. Лезгинку для них только не танцует, а им всё коммуниста, голодранца, подавай!
– Борис, успокойся. Говорил тебе баллотироваться в Еврейской автономной. Какого хрена сюда приперлись? На дороге сэкономить для всего паноптикума? – Бадри угрюмо смотрел в стол.
– Что за жаргон – паноптикума! Ты как смеешь называть уважаемых людей какими-то пауками!
Березовский продолжал орать и нервно крутить головой. Как понял Андрей, на его крики уже никто не реагировал. Видно, привыкли.
– Зачем так говоришь, «пауки»? Все накормлены. Есть вино, есть где жить. – Бадри поднял вверх правую руку с растопыренными первым, указательным и средним пальцами.
В последнее время Бадри все чаще вспоминал, что он грузин. Появился акцент и жесты, вреде этого – с тремя пальцами.
Разин молчал. Ему казалось, про него забыли. Борис и Бадри, как видно, продолжали давно начатый спор и не могли остановиться.
– Всё ОРТ здесь. Никита Сергеевич бросил дела, примчался. Ни на что не жалуется, – продолжал Бадри, пока Березовский молча вышагивал вдоль стола. – Все кушают в местных ресторанах. ВИПам лучшие грузинские повара готовят стол, грузят на Ту-154, и везем в Минеральные Воды. Разгружают и через полчаса здесь, в Черкесске. Горячее всё.
Березовский остановился, с удивлением посмотрел на старого друга:
– Какой самолет, что горячее?
– Еду для Никиты Сергеевича, Кости Эрнста и всех наших готовят в Тбилиси, в ресторане «Цисквили». В термосах везут в аэропорт и бегом на самолете в Минводы. Через два часа кушают. С тбилисским ансамблем. Поют, как положено.
Березовский врос в пол кабинета. И вот – его руки затряслись, он схватился за голову, сел на стул и поджал под себя ноги. Из-за дверей кабинета слышался гул разговоров. На лысину Бориса села муха, но он на нее не среагировал. Наконец медленно поднял голову и с каким-то бессилием обратился к Андрею:
– Андрюша, дорогой, ты видишь, что творится. Им шашлыки прямо из Тбилиси с «Ткемали» и «Сацибели», им настоящее «Киндзмараули» бочками прямо из Тбилиси. А они… – Борис вновь обхватил голову руками.
– Борис Абрамович, я вам зачем нужен? – все же поинтересовался Андрей.
Березовский устало поднялся со стула и подошел к Разину.
– Привет! Садись, – он кивнул на стул, веко его левого глаза заметно дергалось.