– Кыс-кыс-кыс, – позвал ее детдомовский босяк, решив, что с горбачевской кошкой на руках он будет смотреться гораздо лучше для бабы Маши, а значит, и для ее сына. Но кошка продолжала сидеть с каменной мордой, пока не отвернула ее в сторону ласточкиного гнезда, что приклеилось под крышей. В него то и дело влетала и вылетала суетливая пташка.
Внутри веранды вновь скрипнула дверь и на двор выбежала девочка. Она подошла к кошке, погладила ее по спинке, и та разом подняла тощий зад выше головы, вытянула трубой хвост и ласково мяукнула. Даже заурчала.
Андрей перемахнул через плетень и встал напротив девочки. На ней было голубое ситцевое платье в горох и коричневые сандалии. Стоя на корточках рядом с кошкой, она посмотрела на Андрея снизу вверх.
– Ты кто? – спросила девочка с любопытством.
– Баб-Вали внук, – почему-то с легкостью соврал Андрей и махнул головой в сторону бабкиного домика. – На каникулы приехал. А ты кто?
– Меня зовут Ира. Я тоже приезжаю к бабушке, с папой и мамой, – ответила она, поднимаясь, и подошла к Андрею.
В детдомах, где он провел свои первые одиннадцать лет, тоже были девочки. Но они постоянно что-то грызли – кто ногти, кто сухари и страшно надоедали дурацкими просьбами и вопросами. Часто дразнились. Ира смотрела на него, босого и с растрепанными волосами совершенно спокойно, даже с интересом.
– А я видел твоего отца на портрете у директора школы. И у Марии Пантелеймоновны. Он кто? – взял быка за рога полный сирота.
– Партийный работник. Мы с мамой редко его видим. Все куда-то ездит по делам. Мама учительница. А твои родители кто? – спросила она, глядя на него все так же спокойно, даже с улыбкой.
– Они на машине убились, когда мне годик был. Живу в детдоме, а летом меня баб-Валя забирает. – Андрей тяжело вздохнул.
Он не знал, как вести себя дальше, но девочка сама продолжила разговор.
– Мы с папой пойдем купаться на речку. Пойдешь с нами?
– Пойду, – ответил он.
На веранде послышались голоса. На двор вышел Михаил Сергеевич с женой Раисой. Он был в майке, мятых белых брюках. На его жене – легкое светлое платье.
– Это Андрей, – сказала Ира отцу с матерью, – он детдомовец и летом живет у бабы Вали.
– Комсомолец? – спросил Горбачев, подходя к сироте. Он положил тяжелые, конопатые, заросшие рыжеватыми волосами руки ему на плечи, ласково улыбнулся.
– Пионер, – ответил Андрей и отдал рукой салют.
– И это правильно. – Михаил Сергеевич автоматически произнес свою коронную фразу и расслабленно посмотрел вокруг. – Потом в комсомол, в партию. Человеком станешь. Поможем. Главное – определиться, как думаешь строить коммунизм. Где и с кем?
– С вами буду строить коммунизм, Михаил Сергеевич! Я уже решил, когда увидел ваш портрет на стене у директора в детдоме, – выпалил Андрюша и вновь вскинул руку в пионерском салюте.
Но Горбачев больше не проявлял к нему интерес. Он давно не был дома у матери. Ему хотелось побыть на дворе, где прошло детство, залезть в сарай, осмотреть старый велосипед и кучу барахла, которая осталась от него здесь, в родительском доме. Учуяв шкурой его настроение, шкет заволновался – не знал, что еще сделать, чтобы вновь привлечь внимание человека с портрета. Он часто засопел носом и опустил голову вниз. Наглая кошка уже сидела рядом с мятой штаниной Горбачева и вновь сверлила его зелеными глазами, как ничтожную серую мышь. Молчание прервала Раиса Максимовна.
– Про тебя, Андрюшенька, нам Мария Пантелеймонов-на все рассказала. Жалко твоих и маму, и папу. Вот вырастешь – Михаил Сергеевич тебе в институт поможет поступить, инженером станешь. – Улыбаясь, она погладила его по голове, как недавно Олег Калугин.
– Папа, – раздался наконец и голос Иры, – ты обещал пойти на речку. – Девочка взяла отца за руку.
– Сейчас приедет Олег и поедем. Подожди. – Горбачев отшвырнул ногой кошку, как будто не видел ее и сделал случайно. Что-то замычав под нос, пошел к плетню, за которым только что брели коровы.
На крыльце дома показалась Мария Пантелеймоновна с фотоаппаратом в руках. Она громко скомандовала:
– А ну, встаньте все у забора – я вас сфотографирую.
Горбачев с любовью посмотрел на мать, жестом показал сначала жене, а потом и дочери подойти к нему. Фотоаппарат «ФЭД» он подарил матери год назад, но не думал, что она когда-то научится им снимать. Уж очень хотелось показать ей, что он может дарить и дорогие редкие подарки, а не только шелковые платочки, что привозил ей из Москвы, когда учился в МГУ. Мария Пантелеймоновн, и в самом деле обучилась снимать в фотокружке сельского дома пионеров.
Горбачев с женой встали у забора, обнявшись за плечи. Ира – чуть спереди между ними.
– Андрюша, иди к нам, – вдруг позвала Раиса Максимовна «бабвалиного» внучка. Он все стоял в стороне у плетня, рядом с сохнущим половиком.
Женщина в светлом платье ласково улыбнулась, подошла к застывшему пацану и подтолкнула его в сторону мужа с Ириной.
– И это правильно! – вновь пробормотал будущий генсек ЦК КПСС, не смея перечить жене. Хотя было заметно – присутствие в семейном кадре детдомовского пионера восторга у него не вызывало.
Андрей присел на корточки рядом со стоящей Ириной, Горбачев с женой, вновь обнявшись за плечи, улыбались им в спину. Все посмотрели в объектив нацеленного на них фотоаппарата.
– Снимаю! – произнесла Мария Пантелеймоновна, скорректировала фокус на лице сына и мягко, как учили в фото кружке, нажала на спуск.
Если бы Горбачев и Раиса Максимовна знали, чем обернется в их жизни этот снимок, они не приехали бы в Привольное никогда. Увы, подстерегавший главного ставропольского коммуниста сатана в то прекрасное утро победил и разразился дьявольским смехом где-то в преисподней. У Горбачева кольнуло сердце: «Ну вот, – подумал коммунист, – проболтали всю ночь с Раисой и опять не выспались». Он стер со лба выступившую испарину. Тем временем его мать аккуратно вложила фотоаппарат в кожаный кофр, застегнула кнопку и понесла «ФЭД» в хату.
Андрей повернулся к Ирине и прошептал ей в ухо:
– Пойдем на речку купаться, тут недалеко.
– Отец не пустит, – ответила она, хотя было понятно, что ей это понравилось.
Река, на которую собрались Горбачевы, петляла недалеко от села Привольное и называлась Егорлык. Как все степные реки, что текли с юга на север, один ее берег местами был довольно крут, противоположный – низкий, заросший камышом. Кроме зеленых зарослей, на реке было много песчаных пляжей с горячим песком, сквозь который пробивались седые лопухи белокопытника. Андрей почти каждый день, что жил у бабки Валентины, бегал туда, как и все, кто не работал в поле и на фермах.
С каждой минутой становилось все жарче. Воспитанному в жестоких детдомовских порядках сироте давно хотелось удрать к воде. Сдерживало одно – сегодня это лучше сделать с семьей большого начальника. Он представил себе, как выпросит у баб Маши их «семейную фотографию» и покажет директору детдома.
– Михаил Сергеевич, тетя Рая, – набравшись смелости, шкет обратился к Ириным родителям, – можно мы с Ирой пойдем на речку? Здесь совсем недалеко.
Горбачевых еще можно было считать молодой парой, им жутко хотелось оставаться наедине. Первый ребенок – сын, зачатый в Москве, – умер, не родившись во время их учебы в МГУ. Но это не стало трагедией, наоборот. Ирина родилась вполне здоровой и красивой девочкой после переезда Горбачевых в сухой и теплый ставропольский климат. Мало того, они радовались каждой возможности уединиться – отчаянно хотелось увеличить семью. Но счастливых моментов становилось все меньше – молодого секретаря Ставропольского краевого комитета КПСС кто-то явно тянул наверх, он был в постоянных разъездах.
Горбачев ощутил легкое волнение, посмотрел на улыбающееся лицо жены, затем на дорогу в сторону реки. Не было никого – ни машин, ни людей. Да и каких машин? Здесь только коров и лошадей гоняли по утрам на водопой.
– Ира, обещай, шо не полезешь в воду без нас, – повернулся он к дочери.
– Только по колено и обрызгаться! – добавила Раиса Максимовна, игриво стрельнув глазами в сторону мужа.
– Хорошо, папуля! Хорошо, мамуля! – Ира подхватила Андрея за ладонь, они выскочили на поросшую спорышом, вытоптанную тропу с коровьими лепешками. Затем не оглядываясь побежали, как будто боялись, что те передумают. Но бывшие московские студенты не собирались глядеть им вслед. Они двинули в другую сторону – к старой бане в дальнем углу сада, что построил ушедший недавно отец Михаила Горбачева.
Когда дверь в баню захлопнулась с противным скрипом, к хате Марии Горбачевой подъехала вчерашняя светлая «Волга», что увезла Олега Калугина обратно в Ставрополь. Он вышел из нее, прошел через калитку и забежал на веранду, где лоб в лоб столкнулся с матерью Михаила Горбачева.
– Доброе утро, Мария Пантелеймоновна! – За несколько месяцев, что был прикреплен к Горбачеву по линии КГБ, он так и не понял, как лучше обращаться к этой сельской женщине. Ленинградская родословная, корни в руководстве НКВД по линии отца и матери, прекрасное высшее образование. Плюс две школы КГБ, плюс стажировка в США и работа в Нью-Йорке журналистом под прикрытием – тут «гэкать», как ни старайся, не получалось. А нужно казаться ей своим в доску. – Михаил Сергеевич велел прибыть утром. Еще спят? – спросил Калугин ее и улыбнулся так, как мог позволить себе советский аристократ продавщице семечек на рынке.
Мать будущего генсека, ясное дело, знала, куда спрятался сын с женой, даже догадывалась зачем. Поэтому решила взять инициативу на себя и слегка приврать.
– Здорово живешь, Олег Данилович! Еще спят, а вас просили пойти к реке – посмотреть за детьми. Ирина и Андрей-сирота с полчаса как пошли туда. Михаил Сергеевич с Раисой Максимовной придут туда сами. Вот сумку возьмите с пирогами и молоком – там и поснедаете!
Мария Пантелеймоновна вручила ему плетеную сумку и почти вытолкала к дороге, указав направление.