Дед Иван не сразу ответил и вдруг начал читать:
Отговорила роща золотая
Березовым, веселым языком,
И журавли, печально пролетая,
Уж не жалеют больше ни о ком.
Кого жалеть? Ведь каждый в мире странник -
Пройдет, зайдет и вновь покинет дом.
О всех ушедших грезит конопляник
С широким месяцем над голубым прудом.
Стою один среди равнины голой,
А журавлей относит ветром в даль,
Я полон дум о юности веселой,
Но ничего в прошедшем мне не жаль.
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть.
Не обгорят рябиновые кисти,
От желтизны не пропадет трава,
Как дерево роняет тихо листья,
Так я роняю грустные слова.
И если время, ветром разметая,
Сгребет их все в один ненужный ком…
Скажите так… что роща золотая
Отговорила милым языком.
– Как ты запомнил?
– Это уже после того, как его грохнули в Ленинграде, я книжку купил и выучил. Этот стих он здесь, в сарае, и написал.
Андрей не стал продолжать разговор. В кромешной темноте избы ему вдруг ясно представилась и роща золотая, и «костер» рябины красной. Он провалился в глубокий сон. Ему снилась Раиса Максимовна, обнимавшая кудрявого поэта. Над ними в полный рост стоял Михаил Сергеевич и повторял как заклинание:
– Раиса, ты делаешь ошибку. У нас дочь. Будь сдержанней. Давай все обсудим. Раиса, ты делаешь ошибку. У нас дочь. Будь сдержанней…
В какой-то момент Горбачев отвернулся от Раисы Максимовны и Сергея Есенина. Его взгляд остановился на Андрее, и он говорил уже ему:
– Ты делаешь ошибку, у тебя наша дочь. Будь сдержаннее, будь сдержаннее. Участники банды задержаны. Участники банды задержаны…
Его прошиб холодный пот. Голос принадлежал явно не Горбачеву. Работало радио. Черный приемник висел на стене. Андрей открыл глаза и увидел деда Ивана. Он сидел за столом и внимательно слушал радио.
– О чем это? – спросил Андрей, вставая с лавки.
– Каких-то мужиков милиция задержала. Ехали в автобусе, полном денег.
– Где ехали? – Андрей облизнул пересохшие вмиг губы.
– По дороге на Ленинград. У них чего – бензина не было? – ехидно спросил старик. – Чай будешь?
– Вы, товарищ Голицын, все помните? Я убегаю, у тебя поживет мой парень. Держись, я все разрулю.
Он надел пальто и выбежал из дома. У двери стоял крепкий пацан, Андрей кивнул ему на дверь и вышел за калитку. До стоянки автобусов было несколько сот метров. Он быстро пошлепал до «Икаруса», измазав ботинки в грязи. Водитель открыл дверь.
– Всем до свидания! Водила – на вокзал, раздай пацанам билеты. Когда приедете в Рязань, все россыпью и поодиночке по домам и сидеть, пока не позову.
Он лихорадочно соображал. Возвращаться в Москву нельзя. Остается рвануть в Привольное, к Марии Пантелеймоновне. У нее есть АТС-1, можно будет поговорить с тестем, что-то придумать. Он дошел до остановки рейсового автобуса Константиново – Рязань и через два часа был на железнодорожном вокзале. Дальше электричкой до Тулы и поездом до Ставрополя. На следующий день он добрался до своей приемной бабки – баб-Вали. Не успела она налить ему с дороги борща, как в окно постучались и в дом без просу вошел мужчина в черном пальто и резиновых сапогах.
– Андрей Александрович, капитан госбезопасности Голубев. Служба охраны Марии Пантелеймоновны Горбачевой. Нам надо срочно переговорить.
– На выход с вещами? – вдруг пошутил Андрей, и баб-Валя всплеснула руками.
– Не обязательно. Можно без вещей.
Они вышли на летнюю застекленную веранду.
– Вас разыскивают сотрудники Ставропольского краевого управления МВД.
– Что случилось? – сделал удивленные глаза Разин.
– Это не моего ума дело. Слушайте внимательно. Я получил телефонограмму из Москвы, из приемной председателя Комитета государственной безопасности товарища Крючкова. Вы должны спрятаться где угодно на несколько дней. Мне приказано не допустить вашего задержания сотрудниками милиции. Надо бы сделать это аккуратно. Не хотелось бы вступать в конфликт с местной милицией.
– Я вас понял. Спрячусь, – ответил ему Андрей, пожал руку и вошел в дом.
Баб-Валя стояла посреди избы и вопросительно смотрела на него.
– Мария Пантелеймоновна дома? – спросил он ее.
– Где же ей быть? О тебе все время спрашивает, ждет. Очень тебе благодарна, что дом отремонтировал. У сына-то руки все не доходили.
– Я к ней. Если кто спрашивать будет – меня нет. Хоть милиция, хоть первый секретарь крайкома.
Он вышел из избы. За плетнем стоял дом матери Михаила Сергеевича. Новая железная крыша, свежеокрашенные рамы окон. Неподалеку от калитки он увидел черную «Волгу». Переднее окно было открыто. В машине сидел капитан Голубев. «Значит, это не милиция» – подумал Андрей. Он вышел из дома в свитере-водолазке и джинсах-бананах. На ноги надел резиновые калоши, стоявшие рядами у двери дома его приемной бабки. Привычно перемахнул забор и оказался на территории матери президента СССР. Но уже не как оборванец-сирота, а как ее зять. Мария Пантелеймоновна словно ждала его. Дверь открылась, они обнялись и вошли в дом.
– Миша звонил, спрашивал, нет ли тебя в Привольном. Что случилось? Почему твоих музыкантов арестовали с кучей денег? Ирина знает об этом?
Мария Пантелеймоновна задала все вопросы, которые мучили ее последние сутки.
– Мария Пантелеймоновна, это подстава. Им не я нужен, а Михаил Сергеевич. Это его хотят облить грязью.
– Так и думала, – мать генсека нахмурила брови. – Что делать будем? Прятаться? Тогда ступай в баню. Печь натопишь, а там видно будет.
– Прятаться не буду. Вы ж меня знаете – никогда чужого не брал. А сейчас вообще дую на воду, чтобы Ирину и Михаила Сергеевича не опозорить.
– Если не прятаться, то что делать? Тебя же ищут из милиции.
– Мария Пантелеймоновна, вы меня любите?
– А как же, ты же муж Ириночки, и она тебя любит.
– Вы можете Михаилу Сергеевичу позвонить?
– Да хоть сейчас, о чем просить-то?
– Скажите, что я у вас. И что если меня арестуют, то вы…
Андрей задумался. Не мог сразу представить, какая угроза матери может заставить тестя остановить уголовное дело против него и Романа.
– Найду что сказать. Как уехал в Москву, про меня почти забыл. Не был ни разу. Если бы не ты, жила бы как в хлеву. В селе надо мной уже смеяться начали – его перестройка не для меня.
В доме уже много лет стоял телефон цвета слоновой кости правительственной связи. АТС-1 с гербом Советского Союза на диске. Мария Пантелеймоновна подняла трубку и набрала номер – 01. На удивление, сын оказался на месте. Их разговор был хорошо слышен.
– Мама, что случилось? Андрей где, не у тебя? Ирина с ума сходит, места не найдет. Кто же думал, что он жулик и вор? Но ничего, мы это разрулим. Какой удар по мне! Так чего ты звонишь, мама?
– Миша, Андрей у меня.
– И это правильно, куда же ему, жулику, деваться? Ты подожди пять минут. Сейчас дам команду, и его увезут. Только ничего ему не говори, пусть думает, что у тебя его не тронут.
– Сынок, послушай меня! Андрюша хороший, он не вор и не жулик. Это тебя коммунисты твои хреновы подставляют, а ты веришь.
– Его пацанов не в Ставрополе арестовали, а под Бологое. Совсем другой конец.
– Дурачок, как ты всем веришь. Разворошил ЦК и думаешь, тебя после этого оставят в покое?
– Мама, не надо драматизировать! При чем здесь наша партия и жулье?
– Миша, тогда вот что скажу. Я Андрея, своего и твоего зятя, очень люблю.
– Ну, мама, любовь, как говорится, зла, полюбишь и козла.
– Значит так, Миша. Если Андрея арестуют, я тебя прокляну и откажусь. Он столько для села сделал и для меня. Вот и думай. Его ареста тебе и Ирина не простит.
Мария Пантелеймоновна положила телефонную трубку. Села на стул и уставилась в окно. Долго сидела молча, затем повернулась к Андрею:
– Зови Валентину, у меня будем сидеть, ждать у моря погоды. Он позвонит.
Михаил Сергеевич положил трубку телефона и сидел за рабочим столом, обхватив руками голову. Только этого ему не хватало – заполучить чудовищную проблему от родной матери. А о ее упрямстве он знал лучше всех. Если удумала что-то, сделает обязательно. Проще было ей уступить. Он вызвал по селектору помощника и велел соединить его с председателем КГБ СССР Владимиром Крючковым.
– Здравствуйте, Владимир Александрович, вы знаете об инциденте с директором группы «Ласковый май» Абрамовичем?
– Да, Михаил Сергеевич, конечно. Мне доложили.
– Тогда вы понимаете, что тень ложится на меня. Второй директор – мой зять.
– Михаил Сергеевич, Абрамовича задержали сотрудники милиции. Это не наша подследственность. Но ситуация действительно патовая, и я готов срочно подключиться.
– Что вам для этого надо? Чем я лично могу помочь?
– Если вы дадите указание министру внутренних дел СССР Вадиму Викторовичу Бакатину передать дело в Комитет государственной безопасности, через сутки о нем не вспомнит никто. В Останкине я уже дал указание не передавать новости по этому делу.
– Бакатин у себя в министерстве, на Житной. У меня личная просьба: поезжайте к нему и обо всем поговорите. Он будет вас ждать. Бакатин молодой. Думаю двинуть его со временем в вашу епархию. Можете намекнуть.
– Выезжаю немедленно, Михаил Сергеевич!
От площади Дзержинского до Октябрьской, где стояло новое огромное здание МВД, Крючков доехал за десять минут. Из внутреннего двора лифт домчал его на восьмой этаж, в кабинет Бакатина. Кабинет министра внутренних дел, как и все, состоял из основной части с длинным столом для совещаний и рабочим столом министра. На стене за спиной Бакатина – портрет Горбачева с замазанным родимым пятном на лбу и портрет Ленина, читающего газету «Правда». Когда Крючков вошел в кабинет, Вадим Бакатин уже встречал его. Они пожали руки, и министр пригласил председателя в «приват»