— Нам надо поговорить. Все здесь? Да не столбейте, присаживайтесь поудобнее!
Они робко устроились вокруг на разбросанных подушках. Анне стало не по себе — столько обреченности проступило на лицах.
— Не буду тянуть. Есть среди вас те, кого привели в гарем против воли? Может, за его пределами остался кто-то очень дорогой?
Они молчали, искоса переглядываясь, и Анна повторила:
— Я не буду ругаться. Если кто-то хочет вернуться в обычный мир, вырваться из этих стен…
Вот теперь Анна поняла, как выглядит настоящий ужас. Мужчины взвыли в голос, распластавшись на полу. Из бессвязных воплей с трудом стало понятно, что изгнание из гарема для них хуже самой лютой смерти.
Тассан рыдал, не стесняясь. Размазывал сопли и слезы по щекам и просил просто убить, если стал не нужен.
Анна поежилась, вспомнив, откуда он родом.
— Да успокойтесь вы! Никого я выгонять не собираюсь. Но неужели вам самим не скучно?
— Вся наша жизнь — ожидание улыбки Наири. Разве это может наскучить?
— А если я скажу, что не собираюсь делить ложе ни с одним из вас?
В тишине стало слышно, как позванивают хрустальные подвески люстр.
— Если мы не угодны Наири как мужчины, мы можем служить ей и её избранникам в другом качестве. Сюда нет входа другим женщинам, а прислуживать…
— Я поняла, — Анна легко поднялась с подушек, — живите спокойно. Никто вас не гонит.
В комнату она вернулась оглушенная. До неё наконец дошла разница мировоззрений людей её мира, и тех, кто живет в Эстрайе. Эти мужчины готовы были на что угодно, в том числе, отойти, уступая место сопернику, и прислуживать ему в качестве слуг… только потому, что госпоже так угодно. Здесь это было нормально. Настолько, что Эйр… Она вспомнила слова Тайкана. Любит?
Додумать не получилось. В дверь поскреблись и, получив разрешение, в комнату вошел Тайкан:
— Наири, наказание закончилось. Капитан Эйр Аккон ушел на своих ногах. Через несколько часов он вернется к своим обязанностям.
— Пусть отдохнет до утра. — не приказала — попросила, — Тайкан, а что ты там говорил про любовь?
— Простите мой глупый язык, госпожа! Я никогда не умел держать его за зубами.
Анна горько усмехнулась. Если в этом мире были тайны, которые следовало сохранить, то единственный, кто мог это сделать — рораг со шрамом на лице.
Он вернулся от двери. Наклонился, так что Анна оказалась в кольце его рук, поставленных на подлокотники кресла. Дыхание Тайкана в этот раз почему-то пахло ладаном. Странный аромат для демона…
— Не вините себя, Наири. Вы не сделали ничего дурного. Двести ударов розгой — это всего лишь двести ударов розгой. Несущественно для рорага.
Анна молча смотрела в его глаза, и Тайкан продолжал:
— Это право Наири — наказать провинившегося. И безвинного — тоже, если есть желание. У телохранителей прежних Наири на спинах места живого не оставалось…
— И у тебя тоже?
Он помолчал, потом ответил на пристальный взгляд:
— Не все мои шрамы от ран, полученных на столбе!
— Но… говорят, твоя госпожа любила тебя?
— Любила. Но она была в своем праве… — взгляд Тайкана заволокла мечтательная пелена. Всего на миг, на вздох… и тут же растаяла в темной проруби зрачка.
— Вот как? Я… подумаю.
Тайкан наконец-то распрямился, и Анна вздохнула — почему-то именно сейчас она почувствовала неловкость от его близости.
А еще следовало обдумать его слова… Представить, что Тайкан — мазохист, Анна не могла и в кошмарном сне. И он очень сильно любил свою прежнюю госпожу. Было что-то нелогичное в этом мире, а что именно, Анна так и не могла понять. Мысль ускользала, мелькнув змеиным хвостом в завале речных камней, требовалось время, чтобы поймать и обдумать.
Но в одном Тайкан ошибся — Анна не чувствовала себя виноватой перед Эйром. Он столько раз обманывал её, предавал… И вот — снова. Поклялся в верности и бегает с доносами к королю! Появилось желание отправить его куда-нибудь на задворки Храма, чтобы не видеть, не слышать, забыть… Но мысль о том, что его не будет рядом, почему-то оказалась болезненной. И Анна в который раз решила плыть по течению.
30
А оно уносило все глубже в дебри строительства лечебницы. Несмотря на старания фрейлин и секретарей оградить Наири от лишних забот, Анна лично совалась во все. Ежедневные визиты на стройку сменялись часами кабинетной работы. У Хона появился свой штат младших адъютантов, которых он завалил документами. А сам не отходил от госпожи ни на шаг.
Анне казалось, что именно его присутствие придает ей силы, позволяет выжить в этом мире… И каждое утро, после церемонии в Храме она с нетерпением ждала своего секретаря.
Он всегда оставался спокоен, но все так же ерошил шевелюру, стараясь вникнуть в самую суть вопроса. На столе Анны царил идеальный порядок, что бы ни случалось — Хон не подпускал фрейлин и сам следил, чтобы все предметы лежали «как надо». Он знал, каким пером она предпочитает пользоваться, на какой бумаге любит писать… И где должна стоять чернильница. И что «идеальный порядок» не всегда означает «отсутствие хаоса». А еще… сияющий взгляд обдавал такой нежностью и обожанием, что Анне зачастую становилось не по себе. Она чувствовала, как пылают щеки, и даже в прохладный день становилось жарко. Особенно, если недалеко находился Эйр. В слова Тайкана о любви рорага Анна так до конца и не поверила. Слишком хорошо врезались в память слова о дойной корове, которые Эйр обронил, думая, что она не понимает. И даже тот странный документ, что невесть как оказался в её спальне, не помог решить проблему. Инкубы родились из чувств людей, из их похоти, их страсти, низменных желаний… но не хотели это признавать. Анна их понимала. Она бы тоже отрицала такое пошлое.
— Так что там с покушением?
Эйр окаменел:
— Виновные до сих пор не пойманы, госпожа. Простите.
Он не стал добавлять, что не только не пойманы, но и вообще непонятно, кто это был. Одно выяснили — сариты оказались не причастны.
Судя по всему, в стране появилось какое-то движение, которому Наири очень не нравилось. Но они слишком хорошо заметали следы.
Эйр ходил к королю, просил помощи в расследовании. Но Наири это привело в ярость. Он выстоял тогда под розгами, даже не поморщился — что рорагу эти двести ударов. Но вспоминать, как стоял полуголый перед Анной, привязанный, беспомощный, не хотелось. К счастью, Наири тоже не вспоминала о наказании.
Но, словно издеваясь, приблизила к себе этого мальчишку! Каждый раз, заходя в кабинет или спальню для доклада, Эйр натыкался на Хона. И видел, как он смотрит на госпожу. А она словно купалась в этом сиянии, становилась совсем-совсем хрупкой, как тот золотистый фарфор, что привозят с юга.
Почему-то это злило. Но что приводило в ярость, так это собственное неравнодушие. И желание крушить все вокруг после такого зрелища.
Но в этот раз рядом с Наири не было ни Хона, ни Пата. Даже неизменный Тайкан куда-то делся.
Анна задумчиво стояла перед зеркалом. Плывущее отражение все же сумело передать произошедшие изменения. Напротив Анны, чуть замутненная бронзой, стояла уверенная женщина. Красивая. Настолько, что даже у мальчишки голова закружилась!
Но… правильно ли это? Позволить ему вздыхать, или отправить подальше, чтобы забыл, как наваждение…
В глубине отполированной пластины родилось движение. Анна не успела оглянуться — сильные руки обхватили плечи, разворачивая, и губы, требовательные, жесткие, впились в её рот.
Не ожидавшая такого напора Анна забилась, стараясь вырваться, заколотила руками по его груди и оцарапалась о нашивку. Боль, пусть и едва заметная, помогла прийти в себя. И узнать мужчину.
Поняв, кто перед ней, Анна опешила, и рораг немедленно этим воспользовался — его язык раздвинул губы, заставив открыть рот. Руки продолжали сжимать плечи, но уже не с такой силой. А как только сопротивление утихло, ладони скользнули ниже, сдвигая складки ткани на груди.
Анна скосила глаза — отражение в зеркале точно повторяло все их движения. В сумраке позднего вечера вокруг горели свечи, выхватывая целующиеся фигуры из тьмы. И, глядя на размытые силуэты, Анна вдруг поняла, чего была лишена всё это время: обычных чувств. Желания. Страсти. В первые годы замужества она летела домой, где ждал муж, и он целовались, забыв счет времени, а потом любили друг друга, где заставало желание. Но продолжалось это недолго… совсем недолго… До первой беременности.
Анна зажмурилась, а потом резко открыла глаза, боясь отвести взгляда от золотистых фигур в зеркале. Тело плавилось под горячими ладонями, и она сосредоточилась на ощущениях, боясь думать, вспоминать… Ловила отголоски былых эмоций и страстно желала их возрождения… И когда Эйр слишком сильно прикусил нижнюю губу, вскрикнула от неожиданности.
Это мгновенно отрезвило рорага.
Он отпрянул и рухнул на колени:
— Простите… простите…
Анна почти застонала от прерванных ласк, от холода, который охватил тело, стоило инкубу отстраниться. И, желая вернуть все обратно она опустилась на пол рядом с Эйром и уже сама впилась своими губами в его, кусала, посасывала… А потом, поняв, что мундир мешает прикасаться к телу, дернула ворот.
Пуговицы оказались пришиты крепко. Но Эйр тут же пришел на помощь. Рванул, и круглые капельки гербового металла заскакали по полу, исчезая во мраке.
Мундир оказался на полу, следом полетела рубашка… Анна не отрывалась от требовательных губ Эйра, но не позволяла ему перехватить инициативу. Даже когда почувствовала привкус крови — не остановилась, а укусила еще раз.
Пальцы скользили по шрамам, старым и новым. Гладкая кожа заводила, и Анна полоснула ногтями, почти чувствуя, как она покрывается красными полосами. А потом толкнула изо всех сил, опрокидывая инкуба на ковер.
Расстегнуть ремень, не отрываясь от губ, оказалось непростым делом. Эйр снова помог. Одной рукой теребил пряжку, вторая беспорядочно скользила по телу Анны, касаясь груди, живота, ноги, выскользнувшей из разреза узкой юбки…