Мстислав внимательно выслушал и уточнил:
— Иными словами, ты в курсе, как поются настоящие песни?
— Конечно.
— Если я попрошу тебя посмотреть записи встреч Домино с младшей княжной, ты согласишься?
— Нет! — отрезал Дэсс не задумываясь.
— А если я очень попрошу? — настаивал Мстислав.
— Нет.
— Она пела ему совсем не те песни, что мне.
Взбешенный княжич взвился со стула; стул с грохотом упал.
— Как ты смеешь?! Хоть о себе молчал бы!
Карие глаза Мстислава смотрели очень серьезно.
— Можешь ударить меня, если хочешь. Но это ничего не изменит. Дэсс, мне нужно, чтоб ты послушал и объяснил, в чем разница. И не забудь: Домино убит, а ты занимаешь его место.
Укрощенный его доводами Дэсс поставил на ножки опрокинутый стул и снова уселся.
— Ладно. Давай свои записи.
Телохранитель открыл небольшую, хорошо замаскированную панель в стене. Княжичу и в ум бы не пришло, что под шелком обивки скрыта дополнительная панель. Он мрачно смотрел, как Мстислав ввел код доступа и выбрал в меню нужный пункт. Человек и не думал скрывать от него свои действия; впрочем, Дэсс все равно их не запомнил.
На экране появилась единственная комната «Руби»: огромная постель с вышитыми покрывалами, белый с золотом ковер, куст красники, гнущийся под тяжестью спелых гроздей. Ягод на ветках было заметно больше, чем видел сегодня княжич. Не иначе как сестрица угощалась — она великая охотница до красники. Во рту появился гадкий привкус, словно Дэсс наелся прихваченных морозом и подгнивших ягод.
Открылась дверь. За ней был густой туман, подкрашенный розовым — свет фонарей отражался от кроваво-красных граней «Руби». Из этой розовой дымки явилась Дэсса — прекрасная, как никогда, закутанная в шелк цвета Руби. Княжича передернуло. В красное одевается невеста, которой мужчина принес настоящий камень из Долины Черной Смерти. А Дэссе подарили дом для свиданий — чудовищную насмешку над чувствами и обычаями СерИвов.
За ней в комнату шагнул Домино. Вдвое выше маленькой княжны, по сравнению с ней громоздкий, неуклюжий. На нем был костюм из искусственного меха. Серебристый, с зелеными и алыми переливами; точь-в-точь роскошная шерсть Дэсса. Бывшая шерсть… Домино был навеселе: щеки покраснели, губы расползались в глупой улыбке, руки суетливо подрагивали и тянулись к Дэссе. Княжна ловко уклонялась. Домино ловил ее и никак не мог поймать, топтался у постели, бормотал что-то невразумительное.
— Что он говорит? — спросил Дэсс, с острой неприязнью рассматривая человека, в чье тело его угораздило переселиться.
— Торопит. Его ждут девушки — там, — Мстислав ткнул пальцем в сторону стены, за которой, насколько княжич понимал, находилась берлога Домино. — Целый полк красоток.
Княжич стиснул зубы. Поганому кэту невдомек, что целый полк распущенных девиц не стоит и шерстинки с уха Дэссы. Благородная княжна снизошла до него и готова петь магические песни любви! А эта мразь суетится, мельтешит, велит поспешать. Наверно, Ханимун в тот день от стыда закрыл глаза и уши…
Узкие ладошки Дэссы пробежались по груди Домино — по его искусственной шерсти. Он громко застонал, сгреб беззащитную княжну в охапку и с ней вместе рухнул на постель — прямо в своей шерсти и в ботинках. Дэсса барахталась, пытаясь вырваться, но ее сопротивление лишь распаляло пьяные желания человека.
Вне себя от омерзения, княжич смотрел, как рвется под пальцами Домино драгоценный шелк цвета Руби; казалось, он слышит, как хрустят тонкие косточки Дэссы. Домино придушил ее, неловко прижав лицом к покрывалу, и княжна не могла даже вскрикнуть.
Искусственный мех на человеческом теле переливался зеленым и алым. Одной рукой удерживая Дэссу, Домино пытался расстегнуть свою одежду. Это ему не удавалось, и он бранился, поминая «идиотов-портных», «дур-СерИвок» и почему-то Мстислава. Телохранителю особенно доставалось; княжич не выдержал и спросил, в чем дело.
— Я ему одежду заклеил — чтоб спьяну не учудил чего-нибудь. Не хватало потом разбираться с княжеским семейством. Кстати, как СерИвы мстят за изнасилование?
— Понятия не имею. — Дэсс не вспомнил ни одной соответствующей легенды. — Но я бы убил.
— Вот видишь.
На экране Дэсса наконец сумела вывернуться и села на постели, коленками уперлась Домино в грудь, а ладонями зажала ему рот. Он брыкнулся, но княжна произнесла несколько слов — высоким напряженным голосом, вкладывая в звуки всю силу таинственной женской магии — и человек притих, расслабленно вытянулся на постели. Его руки поглаживали Дэссу по бокам и спине, спуская на талию остатки разорванного шелка.
Княжна запела. Дэсс и раньше знал, что у сестренки чудесный голос. Чистый и звонкий, как весенняя капель на ледниках, переливчатый, как радуга после дождя. Прозрачная мелодия наполнила комнату, взлетела к потолку, осыпалась тончайшими льдинками; закружилась первой осенней метелицей, растаяла на лету — и долго еще жила в чуть слышных отзвуках.
Домино застонал — беспомощно и жалко. Дэсса провела кончиками пальцев по его побледневшим щекам; он поймал ее руку и прижал к губам, но на страстные поцелуи не хватило сил.
— Детка… еще, — попросил человек, лаская руку СерИвки.
Новая песня, похожая на холодный осенний ветер, что несет сорванные листья и капли дождя. Протяжная, зябкая, грустная и одновременно безжалостная песня; Домино бессильно уронил руки, и они лежали точно неживые, ладонями вверх. Дэсса пела, поглаживая его лицо, и оно менялось: делалось старше и строже.
— Еще, — вымолвил Домино, чуть только СерИвка умолкла. Бледные, непослушные губы едва шевельнулись.
Княжна склонилась к его лицу; по золотой шерсти прокатились алые переливы.
— Ты скверный человек, — прошептала она, и он послушно повторил:
— Скверный.
Дэсса запела. В голосе звучали раскаты грома, блистали молнии, неслись черные тучи — гнев Ханимуна рокотал и обрушивался на виновного. Домино был кругом виноват и покорно принимал божественную кару.
— Еще…
В голосе Дэссы послышался грохот обвала в ущелье. Рушились каменные глыбы, стучали обломки, шипел сыплющийся песок.
— Ты недостоин жить, — шептала княжна, и человек повторял:
— Я недостоин… Еще! Детка, ласточка моя, давай…
Горький плач заблудившегося ребенка, отчаянное мяуканье матери, завывание ночного ветра и хохот злорадствующих кэтов смешались в новой песне Дэссы. Княжна впилась ногтями в виски Домино, встряхнула его безвольно мотнувшуюся голову.
— Ты не хочешь жить.
— Не хочу… — стонал он. — Пой…
Печально и торжественно текла река, уносящая надежды и горести несчастливых влюбленных и души их нерожденных детей, легко плескала вода на прибрежных камнях, неслышно умирала пена, что прибилась к листьям водяных растений. Дэсса шептала, шелестела, умолкала — и наконец умолкла совсем.
У Домино были мокрые глаза; слезы скатывались по вискам, где темнели следы ногтей Дэссы.
— Милая… Спасибо… Ты придешь еще? — бормотал он, а княжна деловито заворачивалась в обрывки шелкового отреза.
— Приду, если позовешь.
Она соскочила с постели и опрометью ринулась к кусту красники. Срывая спелые гроздья, Дэсса совала их в рот, глотала, давилась, и сок стекал по шерсти на подбородке, точно хлынувшая горлом кровь.
Мстислав выключил запись; экран потух, но княжичу еще несколько мгновений виделась златошерстная сестра в изодранном наряде счастливой невесты и чуть живой человек на постели.
— Что скажешь? — поинтересовался телохранитель.
Усиленно размышляя, Дэсс почесал ухо и даже не заметил, насколько оно чужое и неприятное. Спросил в ответ:
— Это повторялось каждый раз?
— Да; практически одно и то же. Домино после их свиданий становился тихий, умиленно-восторженный. Золото, а не человек.
— Почему ты ему не запретил? Не объяснил, что она делает?
— Я не объяснил?! Я же тебя спрашиваю: что происходило?
Княжич почесал другое ухо, однако это не помогло ему понять Мстислава.
— Ты разве не слышал, что она говорила между песнями?
— Слышал; да только она лопотала по-серивски. А вот как Домино разбирал, для меня загадка.
— Это женская магия — СерИвки сами умеют понимать без слов и заставляют понимать других.
— Допустим. Но ты скажешь наконец: что делала твоя магическая сестрица?
— Она убивала Домино.
Глава 8
Мстислав обеими руками вцепился в свои белокурые волосы.
— Будь я проклят… — Кровь отхлынула от лица, губы сделались пепельные. — У меня на глазах! А я-то дурак… телохранитель! Ч-черт!
Дэсс виновато притих. Его родные сестры много дней готовили господина Донахью и его сына к смерти, убивали в них желание жить. Великий Ханимун, прости неразумных СерИвок!
Мстислав ткнул кнопку на панели в стене.
— Антонио, где господин Донахью?
— Уехал, — ответил мужской голос.
— Когда?
— Чуть только вы вошли в дом. Взял глайдер и…
— Ясно. Дьявол… — Мстислав развернулся к княжичу: — Ты обещал мне помочь.
— Нет, — заявил Дэсс.
У телохранителя удивленно вздернулись брови.
— Это еще что за разговор?
— Я не буду с тобой ловить Касса. Он мой брат.
Мстислав неожиданно улыбнулся:
— Послушай, СерИвская твоя душа. Господин Донахью, вероятно, ринулся к семье — сообщить, что фокус с твоим переселением не удался. А я хочу, чтоб ты потолковал с сестрой — спросил, зачем тебя переселили, даже не предупредив. Она сильно рисковала, являясь к Домино; полагаю, она тебя крепко любит. Наверное, она скажет, если ее спросишь ты, а не я.
— Я сам знаю, отчего не предупредили: я бы не стал переселяться. Сбежал бы из замка — только меня там и видели.
— Но зачем это? И еще: твои родичи убили Домино и его отца; кто следующий в очереди? Они выбирают самых отпетых или самых богатых?
— Может, лучше идти в полицию? Рассказать все…
— Кому? — перебил Мстислав. — Полицейскому, который еще вчера был СерИвом? Ты слышал, что сказали в новостях: СерИвы мрут как мухи. То бишь переселяются в людей. Значит, их здесь уже много — и мы со своими разоблачениями в два счета окажемся за решеткой… или на том свете, что еще вероятней.