— Надень, — Мстислав, с лучеметом на поясе, подал ему очки.
Дэсс надел; видно стало намного лучше, но зеленые огоньки на сладколистке сделались белыми.
— Слав, ты лучше в глайдере посиди. — Княжич слышал от старших: человеческий глайдер — единственное, что может защитить от магии СерИвов. Отчего-то она не проникает сквозь его корпус.
— Не учи меня жить. — Телохранитель прислонился к машине, настороженно поглядывая по сторонам. Над верхушками деревьев виднелись остроконечные снежные шапки, а понизу — трава да недвижная стена леса.
Княжич сосредоточился, несколько раз глубоко вздохнул — и запел. Это не была убийственная Кеннивуата-ра; на что она здесь? Он пел Лавикуоно-ри — песню разведчика и наблюдателя. Мягкий, в меру низкий голос Домино отлично годился для охотничьих песен СерИвов, особенно для мирной, дружеской Лавикуоно-ри. Ровный, с редкими переливами звук растекся по широкой поляне, просочился сквозь полог листвы, волной покатился сквозь лес. Не хватило дыхания: Дэсс оборвал песню, с невольным всхлипом втянул в легкие воздух. Снова запел. Как трудно человеку держать этот напряженный, порой вибрирующий звук! А ведь Домино пел в передаче на видео, глотка у него тренированная.
Княжич передохнул и опять завел песню-приманку, на которую собираются самые разные твари. Сбегаются, скачут, ползут издалека, привлеченные магическим пением. Лавикуоно-ри примиряет их всех и лишает страха, оставляя лишь желание найти источник звука.
На поляну, припадая к земле, выскользнула осторожная водяница — черный зверек со смешными широкими лапами. Водяница живет в ручьях и речках и не любит выходить на сушу. Для Дэсса сделала исключение. Не всколыхнув ни листа, гордо выступил лысый хохотун — с ног до головы покрытый длинной шерстью, а лысым названный за крохотную проплешинку на лбу. Переваливаясь на кривых лапках, стайкой выбежали большеухие подкормыши — несуразные, недоделанные Ханимуном зверьки, которые побираются на пиру более крупных хищников. С хрустом проломился сквозь кусты шарообразный брюхан; ленивей зверя не сыскать, а тоже притащился, толстяк. В траве шныряла какая-то мелочь, которую было трудно узнать по мелькающим спинкам.
Дэсс пел.
Сильная рука вдруг пережала ему горло, Лавикуоно-ри оборвалась.
— Я убью тебя, — рыкнул Мстислав.
Дэсс рванулся; без толку.
Зверье на поляне замерло: ушастыми столбиками встали подкормыши, застыл с поднятой задней лапой хохотун, тряпкой распласталась по земле водяница, похожий на шар брюхан поджался и стал меньше ростом.
— Вот прямо сейчас и убью, со всей твоей магией!
Прыснули под защиту деревьев подкормыши, с криком, похожим на гогот пьяной компании, метнулся прочь хохотун. Черной молнией ускользнула водяница, по ее следу заколыхался медлительный брюхан.
Мстислав чуть ослабил хватку, позволив дышать.
— Я — и без того — твой — раб, — раздельно проговорил он, встряхивая Дэсса при каждом слове, чтобы лучше дошло. — С меня — хватит! — Он оттолкнул княжича, бросив его во влажную холодную траву.
Дэсс перекатился, вскочил. Мстислав держал лучемет стволом книзу и явно не собирался никого убивать.
— Что тебе не так?
— Твоя магия. Она подчиняет не только зверей.
— Я советовал посидеть в глайдере; он бы тебя защитил. А ты что сказал?
Мстислав понурил голову.
— Я больше не буду петь при тебе, — пообещал Дэсс, видя, как он расстроен.
Телохранитель махнул рукой, словно говоря: «Это ничему не поможет». Княжич обвел взглядом опустевшую поляну и снял очки. Сразу же будто наполовину ослеп, однако ночь вновь обрела привычные оттенки, и жуки-сладкоежки снова засветились зеленым.
— Слав, я плохо пел. С большим трудом и с паузами. Наши песни — не для человеческой глотки.
— Однако у тебя отменно получилось, — мрачно отозвался Мстислав. — Если все ставшие людьми СерИвы сохранили эти способности… это оружие… — Он примолк, поразмыслил. — Надеюсь, что нет. Смотри: пересадка личности в чужое тело подразумевает частичную перестройку мозга; человек приобретает чужую память и одновременно сохраняет свою. Своя оказывается подчиненной, поскольку в перестроенном мозге главенствует личность СерИва. Однако прежняя личность жива, сопротивляется захватчику и всячески ему вредит. Быть может, она не позволяет СерИву петь эти песни?
— Я-то могу.
— У тебя нет памяти Домино. И его память — его личность — тебе не мешает.
Дэсс вдруг почувствовал, что продрог на сырой поляне, и забрался в салон глайдера.
— Как по-твоему, — спросил он, когда Мстислав тоже занял свое место и поднял машину в воздух, — почему память Домино не сохранилась?
— Твой бог услышал мои молитвы и прикончил гада, но сберег оболочку мне на радость.
— А если серьезно?
— Серьезно я знаю одно: во время переселения тебя похитили. Твои родичи что-то успели, а чего-то не смогли. Видимо, оттого и произошел сбой: твоя личность подавила Домино целиком и полностью.
Дэсс посидел, разглядывая открывшийся взору Тэнканиока-ла — море буйных огней на равнине — и мерклые звезды над ним. Город приближался, разрастаясь.
— Слав, мы так и не выяснили, зачем нужно это переселение. Может, поискать Касса? Или поговорить с приятелями Домино? Один из них — точно СерИв.
— И близко не подпущу. Хватит нам стычки со стражей. Ты открыто встал на сторону людей, и тебя поторопятся убрать, чтоб не вредил.
— Тогда что будем делать?
— Ждать. Через три с небольшим часа в космопорт придет корабль «Адмирал Крашич» — частный рейсовик, носящий имя моего деда. Мы попросим помощи у капитана. Но до той поры надо поесть и поспать, — Мстислав не сдержал зевок, — а то никаких сил нет.
Разноцветные городские районы внизу сияли каждый по-своему: синий, зеленый, желтый, голубовато-ледяной. Каждое здание светилось отдельно, словно Ханимун рассыпал по земле даренные СерИвам сокровища и вдохнул в них внутреннее пламя.
Княжич собрался расспросить Мстислава насчет того глайдера с Руби, что упал в Долине Черной Смерти, но не успел: звякнул сигнал вызова.
— Слушаю, — резко произнес телохранитель.
— Господин Крашич? — прозвучал женский голос.
— Да.
— С вами говорят из клиники Элеоноры Брандт.
— Слушаю, — повторил Мстислав и включил изображение; в углу лобового стекла засветился овал женского лица под светло-зеленой шапочкой. — Здравствуйте, Зоя.
Из-под шапочки выбивались желтые кудряшки. Лицо Зои показалось Дэссу облепленным пеной — такие эти кудряшки были мелкие и пушистые. Женщина смотрела строго, а под глазами лежали темные круги усталости, почти как у Мстислава.
— Вашей жене стало хуже, — сообщила она. — Она просит, чтоб вы — если, конечно, сочтете возможным, — ядовито уточнила Зоя, — ее навестили.
— Что с ней?
— Она тяжело больна. А вы были у нее всего раз — чуть не месяц назад. Как и положено заботливому супруг…
— Что со Светланой?! — рявкнул Мстислав.
Зоя вздрогнула, кудряшки колыхнулись.
— Ей плохо. Вы приедете в клинику или нет?
— Приеду. Через два часа. — Мстислав выключил связь.
Глайдер бешено рванулся, меняя курс. По небу метнулись звезды, городские огни внизу поплыли вбок.
— Почему через два часа? — спросил озадаченный Дэсс. — Где мы будем болтаться?
— Мы явимся через десять минут. Но незачем сообщать об этом кому ни попадя.
— А почему ты не навещал жену?
— Отвяжись! — вскипел телохранитель.
Княжич умолк. Что он такого сказал, отчего Мстислав взъелся?
Чуть погодя тот заговорил:
— Я не мог оставить без присмотра Домино. Однажды упросил его съездить со мной в клинику. Усадил в холле, рядом с палатой Светланы. Взял с него слово, что с места не стронется, из-под пригляда тамошней охраны — ни шагу. Я пробыл у Светы полчаса. Вернулся в холл — а Домино след простыл. Куда делся? Дежурная сестра глазами хлопает, охрана не в курсе. Он вышел из клиники, сел в мобиль — и привет. Как ты помнишь, средств индивидуальной связи тут нет, так просто до человека не докричишься. Я заметался. Спустя три часа нашел Домино у проституток, вдрызг пьяного и под наркотой. Ценности пропали, деньги с кредитки — тю-тю. Немалые деньги, кстати. Господин Донахью грозился вычесть эту сумму из моего жалованья, а Домино радостно хохотал. Шутка удалась! Больше я в клинику не ездил.
Глайдер летел над краем города. Справа сиял Тэнканиока-ла, слева стояли горы в снежных шлемах; с той стороны не было ни единой искры света, кроме звезд на небе.
— Чем больна Светлана? — осторожно поинтересовался княжич. Он ничего не смыслил в человеческих болезнях, но не спросить было нельзя.
— Врачи не могут поставить диагноз. — Мстислав прикусил губу, помолчал. — Толкуют про то, что угнетены все функции организма; но из-за чего? Она как будто сама не хочет жить. Ослабела, исхудала, поседела… Ты не видел, какие были кудри! Огненные, до колен. Светка могла закутаться в них и ходить, как в платье. А теперь белые стали. И брови белые, и ресницы. Лежит, как Снегурочка, и тает. Волосы выпадают прядями…
Дэсс поерзал на сидении. То, что он услышал, было странным.
— Слав, это похоже на лунную лихорадку, какая бывает у СерИвов.
— Да.
— Но наши болезни не передаются людям.
— Мне говорили. Пойми: я оплатил лучшую клинку, лучших докторов, лучшее всё! И без толку. Света умирает. А я то с Домино вошкаюсь, то… Ч-черт!
Дэсс не придумал, что сказать. Пустыми словами не утешишь. Вспомнилась Сона. Куда она исчезла? Оставила полные надежд и обещаний письмена — и пропала. Княжич хотел посидеть молча, но вдруг само собой вырвалось:
— У меня была невеста; она тоже заболела. Сначала думали на лунную лихорадку, но ошиблись, оказалось: снежный лишай.
Мстислав бросил на Дэсса быстрый взгляд.
— И что? Она поправилась?
— Еще нет. Ее куда-то увезли выздоравливать… — Княжич сбился, неуверенный в том, что говорит правду. — Я ее с тех пор не видел.
Телохранитель грустно покачал головой.