– Запахов? Типа как у полиции? – она покачала головой. – Вряд ли. Но спроси шкипера.
Я кивнул.
– Ну ладно, я так и…
– Я задал вопрос.
Напряжение торговца окончательно превратилось в гнев. Сбоку меня бурил взглядом охранник.
– Да, а я ответил. Теперь прошу прощения…
– Ты никуда не пойдешь. Томас.
Я пронзил телохранителя взглядом, прежде чем он подчинился приказу. Тот замер и переступил с ноги на ногу. Я перевел глаза на торговца, пытаясь побороть настойчивое желание довести конфронтацию до пика. После столкновения с женой священника у меня чесались кулаки.
– Если твой обормот меня тронет, ему понадобится операция. А если ты не уйдешь с дороги, то и тебе. Я уже сказал, твой груз в безопасности. Теперь отойди и избавь нас обоих от унизительной сцены.
Он оглянулся на Томаса и, видимо, прочитал на его лице что-то полезное. Отодвинулся.
– Спасибо. – Я пробился через собравшуюся позади команду. – Никто не видел Джапаридзе?
– Наверно, на мостике, – ответил кто-то. – Но Ицуко верно говорит, на «Дочке» нюхачей ни хрена нет. Мы же не морские копы.
Смех. Кто-то насвистел мелодию из эксперии-сериала под тем же названием, остальные поддержали ее на пару нот. Я ответил тонкой улыбкой и прошел мимо. Уходя, я слышал, как торговец громко требовал, чтобы люк немедленно открыли.
Да пожалуйста.
Я все равно пошел искать Джапаридзе. Если у него и нет нюхача, он хотя бы мог налить.
Буря миновала.
Я сидел на мостике и смотрел на погодных сканерах, как она исчезает на востоке, желая, чтобы узел внутри меня последовал ее примеру. Снаружи просветлело небо, «Дочь гайдука» прекратили мотать волны. Джапаридзе перешел от аварийного движка к грав-моторам, и судно вернулось к былой стабильности.
– Скажи мне по правде, сам, – он налил мне еще стопку миллспортского купажированного и уселся в кресло за навигационным столом. На мостике больше никого не было. – Присматриваешься к партии масла, да?
Я поднял бровь.
– Если бы присматривался, это был бы очень необдуманный вопрос.
– Да не, почему, – он подмигнул и залпом выпил. С тех пор как стало понятно, что погода нас больше не побеспокоит, он позволил себе расслабиться. – Тот – урод, как по мне, забирай его груз на здоровье. Главное, не распускай руки, пока он на «Дочке».
– Так точно, – я в шутку поднял стопку.
– А на кого?
– В смысле?
– На кого радаришь? Яки? Банды Болотного Простора? А то…
– Ари, я серьезно.
Он моргнул.
– Чего?
– Сам подумай. Если я разведчик яков, то такие вопросы доведут тебя до настоящей смерти.
– Да говно это крабье. Ты меня не убьешь, – он встал, наклонился ко мне над столом и всмотрелся в мое лицо. – У тебя глаза не такие. Я вижу.
– Неужели.
– Ага, да и кроме того, – он опустился назад в кресло и неровно повел рюмкой. – Кто доставит это корыто к порту Ньюпеста, если я умру? Здесь тебе не ИскИны «Шафрановых линий». «Дочке» время от времени нужно человеческое внимание.
Я пожал плечами.
– Наверно, можно запугать кого-нибудь из команды. Для стимула покажу твой тлеющий труп.
– Неплохая мысль, – он улыбнулся и снова потянулся за бутылкой. – Об этом я не подумал. Но, как я уже сказал, я этого в твоих глазах не вижу.
– Часто встречался с такими, как я?
Он наполнил стопки.
– Мужик, я сам был таким, как ты. Вырос в Ньюпесте, прямо как ты, и был пиратом, прямо как ты. Обрабатывал торговые маршруты с Семипроцентными Ангелами. Всякое крабье говно, грузовые скиммеры по всему Простору, – он сделал паузу и посмотрел мне в глаза. – И попался.
– Фигово.
– Да, это было фигово. Мне вытряхнули душу из тела и засунули на хранение почти на три десятка лет. Когда я вышел, из оболочек у них была только какая-то недопрошитая тушка торчка на мете. Вся семья у меня уже выросла или переехала, или, ну знаешь, умерла. У меня была дочка – когда меня закрывали, семилетняя, а когда вышел, стала старше моей новой оболочки на десять лет. Давно завела собственную семью и жила своей жизнью. Даже если бы я знал, как с ней говорить, она меня и знать не хотела. Для нее я был просто тридцатилетним пробелом в жизни. Как и для ее матери, которая нашла себе другого, детей народила, ну, сам знаешь, как бывает, – он опрокинул рюмку, передернулся и уставился на меня вдруг увлажнившимися глазами. Налил себе еще. – Брат погиб в аварии на жуке через пару лет после того, как меня закрыли, без страховки, без шанса на новую оболочку. Сестра была на хранении – легла через десять лет после меня и не вышла бы еще двадцать. Был другой брат, родился через пару лет после того, как меня закрыли, – я и не знал, как с ним разговаривать. Отец и мать развелись, он умер первым, получил оболочку по страховке и уехал куда-то опять быть молодым, свободным и холостым. Ее дожидаться не стал. Я ее навещал, но она только таращилась в окошко с такой вот улыбкой, все твердила: «Скоро, скоро, скоро и мой черед». Аж мурашки по коже.
– И ты вернулся к Ангелам.
– Как ты догадался.
Я кивнул. Это была не догадка, а опыт десятка моих знакомых по молодости в Ньюпесте.
– Да, к Ангелам. Они меня приняли. Успели без меня подняться. Пара тех же ребят, с которыми я работал. Брали ховерлодеры на миллспортских рейсах изнутри. Деньги хорошие, а при моей новой потребности в мете они мне были нужны. Побыл с ними года два-три. Снова попался.
– Да? – я сделал над собой усилие и попытался изобразить удивление. – Сколько в этот раз?
Он улыбнулся, как человек перед пожаром.
– Восемьдесят пять.
Мы посидели молча. Наконец Джапаридзе налил нам еще виски и отпил свой так, будто на самом деле пить не хотел.
– В этот раз я потерял их навсегда. Вторую жизнь матери я пропустил. А от третьего раза она отказалась, только легла на хранение и оставила распоряжение, чтобы будили в прокатной оболочке на семейные праздники. Освобождение сына Ари из тюремного хранения в этот список не попало, так что я намек понял. Брат все еще был мертв, сестра вышла из хранения и уехала на север за десятилетия до моего возвращения. Не знаю куда. Может, отца искать.
– А семья твоей дочери?
Он рассмеялся и пожал плечами.
– Дочь, внуки. Черт, от них я уже отставал на два поколения, даже не пытался догнать. Просто смирился с тем, что было, и жил дальше.
– А что было? – я кивнул на него. – Эта оболочка?
– Да, эта оболочка. Можно сказать, мне повезло. Принадлежала какому-то капитану охотника на скатов, которого повязали за ловлю в морских угодьях Первых Семей. Достойная оболочка, ухоженная. С полезным морским софтом и какой-то инстинктивной хренью для погоды. Получается, выдали ее вместе с работой в комплекте. Я взял кредит на лодку, подзаработал. Купил лодку побольше – подзаработал. Купил «Дочку». Теперь есть женщина в Ньюпесте. Пара детишек растет.
Я без иронии поднял стопку.
– Поздравляю.
– Ну, как я сказал, повезло.
– И зачем ты мне это рассказываешь?
Он наклонился над столом и посмотрел на меня.
– Сам знаешь, зачем рассказываю.
Я подавил ухмылку. Он не виноват, просто не знает. Но старается.
– Ладно, Ари. Вот что, не буду я трогать твой груз. Исправлюсь, брошу пиратскую жизнь и заведу семью. Спасибо за совет.
Он покачал головой.
– Я ничего нового тебе не сказал, сам. Просто напомнил, вот и все. Жизнь – она как море. Вокруг гуляют трехлунные волны, и если пропустишь хоть одну, то она оторвет тебя от всех и всего, что тебе дорого.
Он, конечно, был прав.
Но немного опоздал.
Вечер застал «Дочь гайдука» на ее западном крюке пару часов спустя. Солнце раскололось, как яйцо, по сторонам от встающего Хотея, и по горизонту в обоих направлениях пролился красноватый свет. Низкое побережье Кошутского залива лежало плотным черным основанием на этой картине. Высоко над ней светились, как полная разогретых монет лопата, облака.
Я избегал передних палуб, где собрались наблюдать за закатом остальные пассажиры, – сомневался, что буду желанным гостем после своих сегодняшних представлений. Взамен я прошел по одной из грузовых галерей, нашел лестницу и забрался на капсулу. Вдоль нее шел узкий мостик, на котором я и уселся, скрестив ноги.
Я не потратил юность так бездарно, как Джапаридзе, но конечный результат отличался не сильно. Я выскочил из капканов дурацких преступлений и тюремного хранения в раннем возрасте, но был от них на волосок. К двадцати годам я променял банды Ньюпеста на службу тактическим морпехом Харлана – если хочешь попасть в банду, то выбирай самую большую на районе, а с тактиками никто не шутил. Какое-то время это казалось умным ходом.
Семь лет службы спустя ко мне пришли рекрутеры Корпуса. Обыкновенный отбор поместил меня на вершину шорт-листа, и мне предложили добровольно поступить на программу обучения чрезвычайных посланников. От таких приглашений не отказываются. Через пару месяцев я стал внепланетником, начали появляться пробелы. Меня не было дома – то перемещался пробоем к боевым действиям на Освоенных планетах, то прохлаждался на военном хранении и в виртуальной среде. Время ускорялось, замедлялось, теряло смысл из-за межзвездных расстояний. Я перестал следить за прошлой жизнью. Увольнения домой были редкими и с каждым разом вызывали чувство, что я там не на месте, из-за чего я брал их не так часто, как мог бы. Для чрезвычайного посланника весь Протекторат был игровой площадкой – раз я здесь, можно хотя бы мир посмотреть, рассудил я в то время.
И вдруг Инненин.
Когда уходишь из Корпуса, остается очень ограниченный выбор профессий. Никто не доверит тебе кредит, закон ООН открыто запрещает занимать государственные или корпоративные посты. Остается – не считая откровенной нищеты – или наемничество, или преступность. Преступность безопасней и проще. Вместе с парой коллег, которые также ушли из Корпуса после Инненина, я оказался на Харлане, затыкал за пояс местных правоохранителей и мелких преступников, с которыми они играли в догонялки. Мы заслужили репутацию, заняли вершину, сражали любого врага, как ангельский огонь.