Маслянистый, кислый.
Ну начинается.
Я вывернул голову и посмотрел вверх для подтверждения. Мы были прямо под гнездом колонии. Вся поверхность скалы была залеплена толстым слоем сливочно-белой паутинной секреции, в которой плавали эмбрионы рипвингов и в которой жили первые четыре месяца созревания. Очевидно, где-то прямо надо мной выросшие птенцы вырывались из нее и либо взмывали, либо неумело наворачивались головой вниз навстречу дарвиновскому финалу в море.
Давай сейчас об этом не будем, а?
Я напряг нейрохимическое зрение и осмотрел колонию. Тут и там на выступающих утесах в белой массе чистились и трепали крыльями темные силуэты, но было их немного. «Рипвинги не проводят много времени в гнездах, – заверил нас Нацуме. – У них нет яиц, чтобы их греть, а эмбрионы подпитываются напрямую от паутины. – Как и большинство суровых скалолазов, он был еще и экспертом по фауне на полставки. – Вы наткнетесь на пару сторожей, рожающую самку или, может, наевшихся родителей, которые выделяют еще больше жижи на свой собственный участок. Если пойдете аккуратно, вас трогать не будут».
Я снова скривился и полез выше от трещины. Маслянистая вонь усилилась, к костюму начали прилипать ошметки рваной паутины. Всюду, где они меня касались, тут же бледнела система хамелеохрома. Я прекратил дышать через нос. Быстрый взгляд вниз подтвердил, что остальные следуют за мной с перекошенными от запаха гримасами.
А затем расщелина неизбежно кончилась, и дисплей сказал, что следующие опоры зарыты глубоко под паутиной. Я безотрадно кивнул и погрузил руку, шевеля пальцами, пока не нащупал каменный шип, напоминавший красную модель на дисплее. Он казался вполне устойчивым. Второе погружение в паутину подарило мне еще одну опору, даже лучше, и я ударил ногой вбок в поисках карниза, тоже покрытого этой гадостью. Теперь, даже дыша через рот, я чувствовал масло в глотке.
Это было куда хуже, чем облезать выпуклость. Опоры были удобные, но всякий раз приходилось запускать руки или ноги в плотные, цепляющиеся паутины. Приходилось следить за неразличимыми тенями эмбрионов, висящих внутри, потому что даже эмбрионы умели кусаться, а гормоны страха, которые они выпускали в паутину, стоит их коснуться, разливались в воздухе, словно химическая сирена. Уже через секунды на нас накинутся сторожа, и я невысоко оценивал наши шансы сражаться с ними, не свалившись.
Сунуть руку. Пощупать.
Схватиться. Двигаться.
Вырваться и стряхнуть руку. Давиться от высвободившейся вони. Сунуть руку назад.
Теперь мы были с ног до головы покрыты нитями, а мне было трудно вспомнить, каково вообще было лезть по чистой скале. На краю почти чистой прогалины я миновал дохлого и гниющего птенца, застрявшего когтями вверх тормашками в узле паутины, из которого не смог вырваться и умер с голоду. Это добавило к вони новые, приторно-сладкие полутона гнили. Выше почти взрослый эмбрион, кажется, повернул ко мне свой клюв, пока я опасливо рылся в жиже в полуметре от него.
Я подтянулся на карниз, ставший закругленным и липким от паутины.
На меня бросился рипвинг.
Наверное, он испугался не меньше, чем я. Поднимающийся туман репеллента и выползающая вслед за ним массивная черная фигура – можно себе представить. Он остервенело клюнул меня в глаза, но только попал по маске и толкнул мою голову назад. Клюв скользнул по стеклу. Я потерял хватку левой рукой, закрутился на правой. Рипвинг каркнул и выгнулся ниже, метя в горло. Я почувствовал, как зазубренный клюв коснулся кожи. Другого пути нет, я изо всех сил подтянулся правой рукой на карниз. Хлестнул левой, с нейрохимической скоростью, и поймал зверюгу за горло. Сорвал с карниза и швырнул вниз. Раздался еще один удушенный хрип, затем взрыв кожаных крыльев. Вскрикнула Сиерра Трес.
Я снова схватился левой рукой и посмотрел вниз. Оба напарника были на месте. Рипвинг превратился в удаляющуюся крылатую тень, парящую над морем. Я глубоко вздохнул.
– Вы в порядке?
– Можешь, пожалуйста, так больше не делать? – проскрежетал Бразилия.
Мне и не пришлось. Дальше маршрут Нацуме повел нас по области с рваной и старой паутиной, наконец – через узкую полосу жирной секреции, а потом мы выбрались. Через десяток опор после этого мы примостились на платформе из обработанного камня под укрепленным козырьком цитадели Рилы.
Обмен натянутыми улыбками. На платформе хватало места, чтобы сесть. Я стукнул по индукционному микрофону.
– Иса?
– Да, я здесь, – ее голос казался нехарактерно высоким, торопливым от напряжения. Я снова улыбнулся.
– Мы наверху. Сообщи остальным.
– Ладно.
Я откинулся на скалу и по-лошадиному фыркнул. Уставился на горизонт.
– Я больше никогда не хочу это повторять.
– Но все же осталось еще немного, – сказала Трес, показывая большим пальцем на козырек. Я проследил за движением и осмотрел нижний край укрепления.
«Архитектура лет Освоения, – Нацуме почти издевался. – Вся такая барочная. С тем же успехом могли бы и лестницу навесить». И проблеск гордости, которую не смогли отнять все годы Отречения. – Конечно, они и не ожидали, что кто-то сможет туда залезть».
Я изучил резьбу на скошенном нижнем краю выступа, уходящего от нас наверх. В основном стандартные мотивы с крыльями и волнами, но местами встречались стилизованные лица, символизирующие Конрада Харлана и некоторых самых примечательных его родственников из эры Освоения. Каждые десять квадратных сантиметров кладки являли собой достойную опору. Расстояние до края выступа было меньше трех метров. Я вздохнул и поднялся обратно на ноги.
– Ну ладненько.
Бразилия встал рядом, оглядывая резьбу.
– Вроде легко, а? Как думаешь, есть там сенсоры?
Я прижал «Рапсодию» к груди, чтобы убедиться, что она надежно закреплена. Расстегнул чехол с бластером на спине. Поднялся на ноги.
– Какая, нахрен, разница.
Я поднял руки, сунул кулак в глаз Конраду Харлану и ухватился пальцами. Затем полез над пропастью, даже не успев об этом задуматься. Через тридцать секунд висения я был на вертикальной стене. Там я нашел похожую резьбу и спустя секунды уже сидел на парапете три метра шириной, вглядываясь вниз, на строгий изящный двор в форме слезы с галереями по краям, гравием, разровненным граблями, и скрупулезно расставленными камнями. Где-то на середине стояла небольшая статуя Харлана со склоненной головой и медитативно сложенными ладонями, в тени идеализированного марсианина за спиной, крылья которого раскинулись в жесте покровительства и передачи власти. В дальнем конце закругленного двора наружу вела царственная арка – как я знал, к тенистым дворам и садам гостевого крыла цитадели.
Мимо меня пронеслось благоухание трав и скальных фруктов, но, не считая самого ветра, никаких звуков поблизости не слышалось. Гости, судя по всему, собрались в центральном комплексе, где сверкали огни и откуда ветер доносил шум празднования. Я выкрутил нейрохимию и выловил смех, элегантную музыку, которую Иса бы возненавидела, и звенящий в песне голос, довольно красивый.
Я достал «Санджет» из чехла на спине и повысил мощность. В темноте, в авангарде группы со смертью в руках, я на миг почувствовал себя каким-то злым духом из легенд. За мной поднялись Бразилия и Трес и распределились по парапету. У большого серфера в руках лежала старинная тяжелая шрапнельная винтовка; Трес взяла свой бластер в левую, чтобы освободить место в правой для «Калашникова» с твердым боезапасом. На ее лице было отрешенное выражение, и казалось, будто она взвешивает оба оружия или собирается их выбросить. Ночное небо разорвалось от ангельского огня и осветило нас, голубоватых и нереальных. Словно сигнал, пророкотал гром. На заднем фоне за всем этим звал водоворот.
– Ну ладно, – сказал я мягко.
– Да, на этом закончим, – произнес женский голос из благоухающих теней. – Опустите оружие, пожалуйста.
Глава тридцать вторая
Из галерей показались силуэты, вооруженные и бронированные. Не меньше десятка. Тут и там я видел бледные лица, но на большинстве были громоздкие маски улучшенного зрения и шлемы в стиле тактических морпехов. Боевая броня охватывала их грудь и конечности, словно дополнительные мускулы. Оружие было равно тяжеловесным. Осколочные бластеры с широкими раструбами насадок для разброса, шрапнельные винтовки на век новее, чем прихватил на вечеринку Джек Соул Бразилия. Пара больших плазмопушек для стрельбы с бедра. В крепости Харлана никто не собирался рисковать.
Я мягко направил ствол «Санджета» к каменному парапету. Легко держался за приклад. Периферийное зрение сказало, что Бразилия так же поступил со своей винтовкой, а Сиерра Трес держала оружие у боков.
– Да, на самом деле я имела в виду сложить оружие, – учтиво сказала женщина. – Другими словами, избавиться от него совершенно. Возможно, мой амеранглийский не такой естественный, как хотелось бы.
Я повернулся в направлении голоса.
– Это ты, Аюра?
Возникла долгая пауза, а затем она вышла из-под арки в конце изящного двора. Ее осветил очередной разряд орбитальника, затем вновь опустился сумрак, так что, чтобы сохранить детали, мне пришлось прибегнуть к нейрохимии. Офицер безопасности Харланов была воплощением красоты Первых Семей – элегантные, почти неподвластные возрасту евразийские черты, а черные волосы, собранные в высокую прическу в статическом поле, словно и венчали, и обрамляли ее личико. Живой ум во взгляде и губах, незаметнейшие морщинки по уголкам глаз, чтобы намекнуть на прожитые годы. Высокое, стройное тело в простой стеганой куртке с ромбами черного и темно-красного цветов и высоким воротником, обозначающим должность, в тон брюкам, достаточно широким, чтобы, когда она стоит спокойно, казаться настоящим королевским платьем. Туфли на плоской подошве, в которых, если придется, можно бежать или драться.
Осколочный пистолет. Не нацеленный, но и не опущенный.