Что за гребаный кошмар?! Теоретически Братство уже давно должно было убрать его из города. Но вместо этого Зед собирался породниться с его семьей. Боже, а Бэлла вообще знала, кем был ее брат? И не только о его работе с наркотиками…
Зед взглянул на нее. «Вероятно, нет», — подсказала ему интуиция. Она не знала ни того, ни другого.
— Ривендж, это… Зейдист, — сказала она.
Зед снова посмотрел на мужчину. Пара фиолетовых глаз ответила ему ровным, немигающим взглядом, в котором за спокойствием проглядывался огонек, говоривший: «Какого черта?!». Черт, и как конкретно все это должно разрешиться?
— Рив? — Прошептала Бэлла. — Эмм… Зейдист?
Преподобный холодно улыбнулся.
— Ну, так ты собираешься жениться на моей сестре после того, как обрюхатил ее? Или это просто светский визит?
Обе женщины пораженно ахнули, и Зед почувствовал, как его глаза свернули черным. Многозначительно прижав Бэллу к своему боку, он почувствовал сильное желание обнажить клыки. Он собирался приложить все усилия к тому, чтобы не ставить никого в неловкое положение, но если этот красавчик еще раз разинет свой рот с подобной репликой, он будет вынужден вытащить его на улицу и выбить из него извинения за то, что расстроил дам.
Он был чертовски горд собой, когда в ответ лишь тихо зашипел.
— Да, я собираюсь жениться на ней. Кончишь грубить, и мы, возможно, пригласим тебя на церемонию. В противно случае, ты вылетишь из списка.
Глаза Преподобного блеснули. Но потом он неожиданно рассмеялся.
— Полегче, брат. Просто хотел удостовериться, что о моей сестре хорошо позаботятся.
Мужчина протянул руку. Зейдист встретил ее на полпути.
— Для тебя — «шурин». И о ней хорошо позаботятся, можешь быть спокоен.
Эпилог
Двадцать месяцев спустя…
О… какое мучение. Эта тренировка убьет его. Конечно, он хотел бы вступить в Братство или, по крайней мере, стать обычным солдатом, но как это вообще можно было пережить?
Когда тренировка по рукопашному бою наконец-то закончилось, недавно прошедший превращение кандидат остался без сил. Но он не хотел показывать свою слабость.
Как и все ученики, он ужасно боялся их учителя, великого война со шрамом, полноправного члена Братства. О нем ходило много слухов: убив лессера, он обычно съедал его; он убивал женщин ради удовольствия; этот шрам был делом его собственных рук — ему нравилась боль…
А еще он убивал учеников, допускавших ошибки.
— Идите в душ, — сказал воин, его низкий голос заполнял пространство спортзала. — Автобус уже ждет вас. Мы начинаем завтра, в четыре часа. Так что выспитесь получше.
Ученик понесся со всех ног вместе с остальными своими одноклассниками в душ. Боже… По крайней мере, все остальные чувствовали такое же облегчение и боль в каждой клеточке тела. Все они были похожи на коров: неподвижно стоя под душем, не мигая, не двигаясь от изнеможения.
Слава Богу, в ближайшие шестнадцать часов они больше не увидят этих чертовых синих матов.
Но, выйдя из душа, чтобы одеться, он понял, что забыл свою толстовку. Досадуя на свою память, он выскочил в коридор и проскользнул обратно в зал…
И остановился как вкопанный.
Напротив двери он увидел учителя. Сняв рубашку, он молотил по боксерской груше. Кольца в сосках сверкали, пока он пританцовывал вокруг своей мишени. Славная Дева в Забвении… На нем были метки раба крови, а спину покрывали многочисленные шрамы. Но, черт, двигаться он умел. Он обладал невероятной силой, быстротой и мощью. Смертоносной. Совершенно смертоносной.
Ученик понимал, что должен уйти, но просто не мог сдвинуться с места. Он никогда не видел ничего, что двигалось бы быстрее и било бы сильнее, чем кулаки этого мужчины. Очевидно, все слухи о нем были правдивы. Он был настоящим убийцей.
С металлическим щелчком открылась дверь на другом конце зала, и крик новорожденного малыша отдался эхом от высокого потолка. Кулаки война замерли на середине пути к груше, и он развернулся по направлению к красивой женщине, которая шла к нему, держа в руках младенца, завернутого в розовое покрывало. Выражение его лица стало мягче, словно расплавилось.
— Прости, что беспокоим тебя, — голос женщины едва перекрывал плач малышки. — Но она хочет к папочке.
Воин поцеловал женщину и взял младенца на руки, прижимая к широкой груди. Малышка потянулась руками к его шее и, обхватив ее, мгновенно успокоилась.
Воин обернулся и посмотрел на ученика спокойным взглядом.
— Автобус скоро приедет, сынок. Тебе лучше поторопиться.
Потом он подмигнул ему и отвернулся, положив руку на талию женщины, притягивая ее к себе и снова целуя в губы.
Ученик уставился на спину война, увидев наконец то, что было скрыто за всеми яростными движениями мощного тела. Поверх шрамов в верхней части спины на коже война были вырезаны два имени на Древнем Языке. Одно поверх другого.
Бэлла… и Налла.
Перевод: dojdlivaya, сушка-печенюшка, Selenti, РыжаяАня
Редактура: dojdlivaya, Seyadina[rutracker.org]
Приложения
Глоссарий терминов и имен собственных
Мстить (в оригинале «ahvenge» — искаженное «avenge», англ. — мстить) — совершать акт морального воздаяния (как правило, действие выполняется любящим мужчиной). Слово Древнего Языка.
Братство Черного Кинжала — профессиональные войны-вампиры, защищающие свой вид от Общества Лессинг. Рожденные путем тщательной селекции, братья обладают огромной физической и умственной силой, наравне со способностью к быстрому выздоровлению. Большинство членов братства не являются родственниками, попадая в него по рекомендации других членов. Агрессивные, самоуверенные и скрытные по натуре, они живут отдельно от гражданских вампиров, редко контактируя с представителями других классов, за исключением времени, когда вынуждены питаться. Они герои легенд, и пользуются большим уважением в своем мире. Братья могут погибнуть лишь от очень серьезных ран: например, от выстрела или удара ножом в сердце.
Раб крови — мужчина или женщина вампир, порабощенный для удовлетворения жажды другого вампира. Подобное рабство было практически повсеместно искоренено, хотя и не считалось противозаконным.
Избранные — женщины-вампиры, рожденные для услужения Деве-Летописице. Они рассматриваются как часть аристократии, хотя сосредоточены в большей степени на духовной сфере, чем на светской жизни. Они практически не общаются с представителями противоположенного пола, и могут выходить замуж лишь за членов Братства, чтобы продлевать свой род. Обладают даром предвидения. В прошлом они использовались для удовлетворения нужд в крови неженатыми братьями, но позже эта традиция была забыта.
Состязание (в оригинале «cohntehst» — искаженное «contest», англ. — соревнование, состязание, бой, соперничество) — конфликт между двумя мужчинами за право назвать определенную женщину своей парой. Слово Древнего Языка.
Доджен — член класса слуг в мире вампиров. Поведение доджена основывается на старинной консервативной традиции, описывающей службу своему хозяину, формальную одежду и правила поведения. Они могут выходить на дневной свет, но подвержены «преждевременному» старению. Продолжительность их жизни составляет примерно пятьсот лет.
Забвение — мир вне времени, в котором умершие встречаются со своими любимыми в вечности.
Хранитель — (в оригинале «ghardian» — искаженное «guardian», англ. — страж, защитник, хранитель, опекун) личный хранитель. Хранители имеют разные статусы, самым влиятельным из которых, является хранитель отстраненной женщины. Слово Древнего Языка.
Глимера — (в оригинале «glymera») — ядро аристократии, примерно эквивалентное светскому обществу Англии эпохи Регентства. Русский вариант — транслитерация оригинального слова, потому что транскрипция звучит уж больно коряво))
Хеллрен — женатый мужчина-вампир (у мужчины в качестве пары может выступать не одна женщина).
Общество Лессинг — орден убийц, собранных Омегой для уничтожения вампиров как вида.
Лессер — человек без души (мужчина), являющийся членом Общества Лессинг, избравший своей целью уничтожение вампиров. Лессеры живут вечно, их можно уничтожить лишь ударом ножом в грудь. Они не испытывают жажды или голода и являются импотентами. Со временем их кожа, волосы и радужки глаз теряют пигментацию. Они пахнут детской присыпкой. Всыпая в Общество под бдительным оком Омеги, они получают керамические сосуды, в которых хранятся их сердца, вырезанные во время обряда инициации.
Мамэн — мать. Слово используется и в качестве идентификатора, и в качестве ласкового, уважительного обращения.
Налла — ласковое обращение, означающие «возлюбленная».
Период жажды — репродуктивный отрезок жизни женщины-вампира, длящийся, как правило, два дня и сопровождающийся повышением сексуального желания. В первый раз наступает через пять лет после превращение, затем — каждое десятилетие. На «зов» реагируют все мужчины-вампиры, находящиеся рядом с женщиной. Это время может стать очень опасным из-за конфликтов соревнующихся мужчин, особенно в том случае, если женщина не замужем.
Омега — злорадная, мистическая личность, избравшая своей целью уничтожение вампиров из-за разногласий с Девой-Летописицей. Обитает в неком вневременном пространстве. Обладает огромной силой, не связанной, впрочем, с силой творения.
Принцепс — высшая ступень аристократии, в социальной иерархии располагающаяся за королевской семьей и Избранными. Этот титул передается лишь по наследству и не может быть дарован.
Рит — ритуал искупления вины, предлагаемый лицом, которое нанесло оскорбление. Если предложение принимается оскорбленной стороной, оскорбивший подвергается наказанию оружием, выбранным оскорбленным, и не имеет права защищать себя.
Дева-Летописица — мистическая сила, являющаяся советником короля вампиров, хранителем архивов и распределителем привилегий. Обитает в неком вневременном пространстве и обладает огромной силой. Способная на единственное творение, она создала расу вампиров.
Отстранение — (в оригинале — «sehclusion», искаженное «seclusion», англ. — отделение, изоляция, уединение) статус, налагаемый королем на женщину аристократического происхождения по просьбе ее семьи. Ставит ее в подчинение воле хранителя, которым, как правило, становится старший мужчина в роду. Хранитель имеет законное право контролировать все аспекты ее жизни, ограничивая по своей воле любые взаимодействия с внешним миром.
Шеллан — замужняя женщина-вампир (как правило, имеет лишь одного мужа из-за собственнической натуры мужчин-вампиров).
Симпат — (в оригинале «symphath») подвид вампиров, характеризующийся, помимо прочего, желанием и способностью к манипулированию эмоциями других людей (в целях энергетического обмена). Исторически выделялись из основной расы и на протяжении нескольких эпох были объектом охоты остальных вампиров. Подвид близок к вымиранию.
Талли — ласковое слово, в свободном переводе означающее «дорогая», «любимая».
Гробница — священное хранилище Братства. Используется в качестве места для проведения ритуалов (вступление в братство, похороны, дисциплинарные меры). Там же хранятся сосуды лессеров. Входить туда могут лишь братья, Дева-Летописица и кандидаты на вступление.
Превращение — критический момент в жизни вампира, когда он или она превращается во взрослого. После этого они должны пить кровь от представителей противоположенного пола и не могут переносить дневной свет. Происходит примерно в двадцать пять лет. Некоторые не переживают превращение, в большинстве случаев, — мужчины. До перехода в зрелость, вампиры физически слабы, сексуально неактивны, невосприимчивы и неспособны дематериализоваться.
Вампир — член вида, отделившегося от Homo sapiens. Чтобы выжить, вампиры должны пить кровь от противоположного пола. Человеческая кровь поддерживает их, однако, сила, полученная из нее, не сохраняется надолго. После превращения, происходящего в возрасте двадцати пяти лет, они неспособны выйти на солнечный свет и должны регулярно питаться от вены. Человек не может превратиться в вампира посредством укуса или через переливание крови. В редких случаях, вампиры зачинают детей с представителями других видов. Вампиры могут дематериализоваться по своему желанию, хотя для этого требуется успокоиться и сконцентрироваться, а также не нести с собой ничего тяжелого. Они могут лишить людей воспоминаний, при условии, что данные воспоминания краткосрочны. Некоторые вампиры читают мысли. Продолжительность их жизни составляет более тысячи лет.
Прошедший — умерший, но вернувшийся из Забвения живым. Пользуется всеобщим уважением и почтением.
Уорд — (в оригинале «whard» — искаженное «ward», англ. — опека, охрана, защита) — статус, соотносимый с понятием «крестной матери» или «крестного отца».
Отрывок из «Гида по серии»
Зейдист, сын Агони
«Я был мертв, пока ты не нашла меня. Я дышал, но не жил. Я видел, но был слеп. Но пришла ты… и пробудила меня».
Возраст
230 лет
Принят в Братство Черного Кинжала
В 1932 году
Рост
198 см
Вес
122-128 кг
Цвет волос
Разноцветные, стриженные под машинку
Цвет глаз
Желтые, когда он спокоен/Черные, когда зол
Отличительные физические черты
Метки раба, вытатуированные на шее и запястьях; шрам, спускающийся по лицу ото лба до рта, деформируя верхнюю губу; многочисленные шрамы на спине; проколотые соски (самостоятельно); туннель в мочке уха; метка Братства на левой стороне груди; имена «Бэлла» и «Налла» на Древнем языке, вырезанные на плечах и спине.
Отметки
Сейчас умеет читать и писать, но многие годы был неграмотным. Имеет идентичного близнеца — Фьюри.
Предпочитаемое оружие
Пара Сиг Сойеров. Раньше предпочитал рукопашный бой.
Описание
Зейдист встал на колени рядом с одним из лессеров. Лицо искажала ненависть, рассеченная верхняя губа обнажала зубы и длинные тигриные клыки. С волосами, подстриженными под машинку, и впадинами вместо щек он был словно мрачный жнец, как и смерть спокойно работал на холоде. На нем была лишь черная водолазка и свободные черные брюки. Оружия было больше, чем одежды: грудь пересекала кобура для клинков Братства Черного Кинжала, еще два ножа весели на бедрах. Там же находился пояс с парой Сиг Сойеров.
Хотя он никогда не пускал в ход девятимиллиметровые. Он любил личный контакт при убийстве. Вообще-то, только в такие моменты он близко подходил к другому живому существу.
Супруга
Бэлла
Последний фильм, который ты смотрел
«Фрикадельки»[84] (Спасибо, Рейдж).
Последняя книга, которую ты читал
«О, места, куда ты попадешь!» Доктора Сьюза моей малышке.
Любимое телешоу
Нету такого.
Последнее просмотренное телешоу
«Симпсоны» — а вот они мне нравятся.
Последняя игра, в которую ты играл
Монополия с Рофом.
Самый большой страх
Проснуться и обнаружить, что все это было сном.
Самая большая любовь
Бэлла.
Боксеры или плавки? [пропущено]
Часы
Timax — я за функциональность.
Машина
Porsche 911 Carrera 4S, темно-серый — как и говорил: я за функциональность.
Сколько сейчас времени?
Полночь (я сегодня выходной).
Где ты?
В офисе, в тренировочном центре.
Что на тебе надето? [пропущено]
Что у тебя в шкафу? [пропущено]
Что ты ел в последний раз?
Яблоко Грэнни Смит.
Опиши свой последний сон [пропущено]
Кола или Пепси?
Кола
Одри Хепберн или Мерлин Монро?
О, ради Бога, это просто смешно.
Кирк или Пикар[85]?
Кто?
Футбол или бейсбол?
Спорт — это скучно.
Самая сексуальная часть тела твоей женщины
Не касается никого, кроме Бэллы.
Твои первые слова, сказанные ей
Не знаю, что ты делаешь здесь, кроме как обламываешь мне тренировку.
Ее ответ на них
Простите, я не знала…
Последний подарок, который ты ей сделал
Часть меня хотела бы сделать вид, что это была вещь или что-то типа того. Но, думаю, последний и лучший подарок ей — это то, что я взял себя в руки и стал настоящим отцом для Наллы.
Что тебе больше всего нравится в Бэлле?
Все. Каждый дюйм ее кожи, каждая прядь ее волос, мечты и надежды в ее глазах, и вся любовь, что живет в ее сердце.
Когда ты в последний раз смеялся?
Когда Бэлла щекотала меня — минут десять назад.
Когда в последний раз ты плакал?
Не касается никого, кроме Бэллы.
Дж. Р. Уорд о «Пробужденном любовнике»
Думаю, разговор о Зеде стоит начать с «Темного любовника». В самом начале книги Роф созывает все Братство сразу после убийства Дариуса старшим лессером — мистером Икс. Вот так вот появляется Зейдист:
«Парадная дверь распахнулась, и Зейдист вошел в дом.
Роф посмотрел на него.
— Как мило с твоей стороны наконец-то появиться, Зейдист. Был занят с женщинами?
— Как насчет того, чтобы отвалить от меня?
Зейдист отправился в угол, держась в стороне от остальных».
Когда я впервые увидела Зейдиста, как он тогда вошел в дом, я сразу решила, что он — антагонист. Должен быть. Его натура, стопроцентно состоящая из этого «отвали от меня», просто не могла позволить ему стать героем. И это впечатление только усилилось в сцене, где Бэт просыпается и обнаруживает его у своей постели:
«У мужчины, возвышавшимся над ней, были черные, безжизненные глаза. Суровое лицо с рваным шрамом, сбегавшим ко рту. Волосы были подстрижены под машинку. А длинные белые клыки — обнажены…
— Ну, правда ведь красавчик?
Его взгляд был рожден самыми страшными кошмарами или местом, где не оставалось надежды — адом.
„Забудь про шрам“, — подумала она. Больше всего ее пугали глаза.
Он смотрел так пристально, будто прикидывал, войдет ли она в мешок для трупа.
Или раздумывал, не заняться ли с ней сексом.
Она отодвинулась от него. Оглянулась в поисках чего-то, что можно было использовать в качестве оружия.
— Что? Я тебе не нравлюсь?
Бэт глянула на дверь. Он рассмеялся.
— Ты думаешь, что бегаешь достаточно быстро? — Спросил он, вытаскивая майку из кожаных штанов. Его руки двинулись к ширинке. — Чертовски уверен, что нет».
Да, ну ладно, не герой. Но дело в том, что голоса в моей голове вопили, что он все же получит собственную историю, которая, непременно закончится хэппи-эндом.
О, замечательно. Здорово. И не в последний раз за время написания серии меня посетило: «Да вы что, издеваетесь?» — я не смогу этого сделать!
Но к концу «Темного любовника» это превратилось в настоящее искушение… меня просто трясло от желания написать книгу про Зеда. Решающими стали две сцены: первая — та, в которой Зед и Бэт встречаются в кладовой, куда идут за едой для брачной церемонии. Именно тогда читатель обнаруживает, что у Зеда не было намерений причинить Бэт зло, и что он не любит, когда к нему прикасаются. Вторая — сцена после церемонии. Клятвы уже принесены, имя Бэт вырезано на спине Рофа, и Братство окружает пару:
«Но потом высоким сильным напевом один из голосов отделился от хора, поднимаясь над остальными все выше и выше. Звук был таким чистым, таким красивым, что по коже начинали бежать мурашки, а в груди — разливаться тепло. Прекрасный мотив вырвался за пределы комнаты, преодолевая стены своим великолепием, превращая обычное помещение в собор, а Братьев — в храм…
У самого страшного, у лишенного души был голос ангела».
По завершении «Темного любовника» я так хотела написать книгу о Зеде, что пошла на крайность — поменяла порядок романов вопреки тому, как они располагались в моей голове изначально. Зед должен был быть последним в серии, его история должна была стать десятой (что означало наличие книг о Рофе, Рейдже, Бутче, Ви, Фьюри, Ривендже, Пэйн[86], Джоне Мэтью и Торе). Но дело в том, что, когда я писала «Темного любовника», контракт был заключен только на три книги. В те времена паранормальные романы были на пике популярности, но люди уже начали поговаривать о том, что верхняя планка взята, и скоро интерес пропадет. Я не была уверена, что напишу все задуманные книги.
Такая вот я оптимистка.
Я реально смотрю в будущее, но, заканчивая «Темного любовника» и начиная работать над сюжетом «Вечного любовника», я поняла, что, если я не включу в роман Зеда, он просто у меня не получится. Так что я бросила его на передовую.
Выписывать его было мучительно — иногда мне просто было необходимо встать и отойти от компьютера. Но он получился именно таким, каким я видела его в своей голове, и я люблю его больше всех когда-либо написанных персонажей.
Но с ним было нелегко. Зед был стопроцентным социопатом. Вся сложность состояла в том, чтобы написать его, одновременно и верным своим отклонениям, и симпатичным читателю, чтобы было понятно, что такого я увидела в нем, и почему Бэлла полюбила его.
Ключика было два. Первый — его реакция на похищение Бэллы. Второй — его прошлое как раба крови и связанный с ним секс. Завоевание читательской симпатии в данном случае было классическим «показывай, а не рассказывай». Книга начинается с его идеи-фикс вернуть Бэллу. Весьма героическое намерение, и альтруизм здесь вполне обоснован, несмотря на то, что противоречит его натуре — очевидно, что он видит ситуацию через призму собственного прошлого: он ничего не может поделать со своими чувствами, но совершенно уверен, что сможет помочь ей. И, освободив ее, он обращается с ней с огромной нежностью. Бэлла становится катализатором его стремления к теплу и желания защищать. Взаимоотношения с ней уравновешивают самые садистские и мазохистские стороны его натуры.
И потом, есть еще сексуальный элемент. Благодаря сценам-флэшбекам, читатель становится свидетелем прошлого Зеда и начинает понимать, что сделало его монстром, которым он стал, но не родился. Его сексуальные взаимоотношения, которые начинаются еще в «Вечном любовнике», показывают, что муки не только преследуют его и по сей день, но и владеют им полностью, определяют его как мужчину. По крайней мере, так было до тех пор, пока в его жизни не появилась Бэлла.
Была вероятность, что Зеда не воспримут как героя, и я очень нервничала, когда мой редактор читала книгу в первый раз, потому что не знала, удалось ли мне выписать его. Несмотря на все, она полюбила его, как, впрочем, и читатели. Как и я, хотя, должна признаться, что не перечитывала его историю с тех пор, как проверила гранки — это единственная книга, которую я не вскрыла сразу же, как только она пришла ко мне запечатанной.
Думаю, пройдет еще много времени, прежде чем я возьмусь за чтение. А может, этого не случиться никогда.
Несколько слов о редакторских/издательских делах. Много людей, в том числе и публикующиеся авторы, наравне с читателями, спрашивают меня, как идет работа над книгой, из каких этапов она состоит, и сколько они длятся. У меня весь процесс занимает примерно девять месяцев.
Закончив первоначальные наброски — схемы сюжета, работа над которыми длится, по меньшей мере, месяц, я отсылаю их своему редактору, которая принимается за чтение. После того, как заканчивается этот начальный этап, я погружаюсь в работу: беру схемы и насыщаю их описаниями, диалогами, авторскими отступлениями. Обычно я пишу около половины книги, а потом возвращаюсь назад и редактирую созданное. Это критический момент. С Братством так много всего происходит, что я не хочу рисковать потерять следы всех сюжетных поворотов или моментов, развивающих характеры героев. Снова достигая экватора, я заканчиваю книгу. Этот этап, как правило, занимает около четырех месяцев ежедневной работы.
Обычно я беру неделю отпуска, позволяя рукописи полежать, пока сама занимаюсь другими вещами. Этот перерыв очень важен — после него я могу взглянуть на проделанное свежим взглядом. Если же простоя не случается, я не могу решить, закончен ли черновик. Возвращаясь к книге, в течение шести недель я обычно занимаюсь тяжелой работой — построением глав в правильном порядке, разбивкой на главы в нужных, как логически, так и эмоционально, местах. Еще пара недель уходит на то, чтобы причесать, прилизать…
К этому времени у меня уже начинает рябить в глазах и шуметь в голове: чем ближе я к завершению, тем длиннее становятся мои дни. Примерно за две недели до конца я работаю по четырнадцать-шестнадцать часов в день. И вот наступает четверг (это всегда четверг — так рукопись попадает на стол к редактору в пятницу), я распечатываю всю книгу, словно зомби сажусь в свою машину и еду через город в Кинкос, откуда посылаю ФедЭксом[87] манускрипт своему издателю.
Обычно коробка с ним весит около восьми фунтов[88] и обходится в сто долларов за пересылку.
После того как мой редактор читает материал, мы встречаемся и обсуждаем, что получилось хорошо, а что можно сделать еще лучше. Мы также касаемся и того, что может стать излишним для читателя: сексуальные сцены или насилие. За что я люблю своего издателя, так это за то, что она позволяет мне оставаться верной тому, что я вижу, и никогда не руководит мной. Это сотрудничество с целью удостовериться, что то, что живет у меня в голове, находит свое воплощение в книге самым лучшим образом. И изменения, и дополнения повинуются лишь моим решениям.
После этой встречи, я возвращаюсь к работе над рукописью, уплотняя ее, подбирая более точные слова, усиливая по необходимости. К этому времени главы уже готовы, сцены расставлены в нужном порядке, кульминации и затишья нашли свои места, так что работа скорее представляет собой корректуру. Плюс работа с текстом. Я невероятно дотошная в плане слов и диалогов, поэтому пересматриваю каждую букву по сотне раз. И все равно текст кажется недостаточно хорошим.
Эта стадия, как правило, занимает шесть недель, и рукопись увеличивается с каждым удачным авторским шагом. Первый черновик занимает примерно пятьсот страниц (двенадцатым кеглем Times New Roman`а через двойной пробел). По каким-то странным причинам, я не могу писать Courier`ом, хотя именно им пользуются многие авторы, но этот шрифт искажает мой голос. К тому времени, когда я заканчиваю редактуру черновика, манускрипт вырастает до шестисот страниц.
После этого я совершаю очередное путешествие в Кинкос в четверг вечером, напоминающее «Ночь живых мертвецов»[89]. Обычно мы с редактором проходим только один круг редактуры, и не потому что я волшебный работник или гений, но потому, что я действительно критично отношусь к своей работе и успеваю выжить все соки из материала прежде, чем он ложиться на ее стол.
Затем за дело берется корректор. После того, как мой редактор еще раз прочитывает книгу и одобряет ее публикацию, рукопись уходит корректору, который проверяет ее на предмет пропущенных слов, грамматических ошибок, опечаток, логических и смысловых ошибок. Она также вносит типографские пометки, похожие на азбуку Морзе — точки и тире красным карандашом.
Должна признаться, корректировать мой текст — сомнительное удовольствие. В нем я использую огромное количество просторечий. Я просто думаю, что, так называемый, «всеобщий язык» интересней читателю, чем «правильный английский». Он экспрессивней и мощней. Я очень благодарна корректору, чьими услугами мы обычно пользуемся, за то, что она не пытается склонить мою голову перед «Чикагским стилистическим справочником» (библией словесной чистоты).
Когда возвращается откорректированный текст, я пролистываю манускрипт, отвечая на все вопросы, вынесенные на поля, отменяя или принимая сделанную правку, обращаясь к проблемам, которые возникали у нас с редактором во время первичной обработки. Обычно моя рукопись выходит довольно чистой, но я все равно умудряюсь найти в ней что-то, что мне не нравится. Вычитывать собственный текст — это как пытаться разгладить складки на одежде. Слова, которые не вписываются, выводят меня из себя, и мне приходится работать над ними до тех пор, пока шершавость не исчезает.
После того, как я отсылаю откорректированный манускрипт обратно, приходит время гранок. Гранки — это точные макеты книжных страниц. Откройте книгу на любом развороте — и справа, и слева вы увидите гранки. Я очень трепетно к этому отношусь, и мне все время хочется что-нибудь изменить. Серьезно, удовлетворить меня невозможно.
Вот так вот и происходит работа над книгой. Но, нужно сказать, что с Зейдистом было сложнее — были сцены, которые я не хотела ни писать, ни, тем более, редактировать. Даже при составлении этого сборника, ведь мне приходилось пролистывать другие книги, чтобы составить досье. Не могу я делать этого с Зедом.
Что довольно странно, учитывая, что из всех написанных мною мужчин, — он самый любимый. Нет никого, равного ему. Но многое в его истории расстраивает меня.
Какие сцены задели за живое? Они до сих пор яркими красками расписаны в моей голове, и мне даже не надо открывать «Пробужденного любовника», чтобы вспомнить их. Одна их самых тяжелых — момент, когда Зеда ведут в место, которое станет его темницей на следующие сто лет; его сопровождают охранники, которым он носил эль, будучи помощником на кухне. Его только что в первый раз изнасиловала Госпожа, он еще невинен, ему больно и страшно. Никто из мужчин не смотрит на него, не дотрагивается до него, никто не жалеет. Они видят в нем нечто нечистое, хотя он всего лишь жертва. Он идет один, плачет, остатки бальзама Госпожи все еще на его теле… Мое сердце просто разрывалось.
Это было просто ужасно.
Другая сцена, которая чуть не убила меня — это момент, когда Бэлла застает Зеда в душе: он трет запястья, пытаясь очиститься, отмыться, чтобы она могла выпить его кровь. Он сдирает с рук кожу, но, сколько бы мыла он не использовал, с какой силой не тер бы, все равно чувствует себя абсолютно грязным.
Еще была сцена, в которой Зед заставляет Бэллу причинить ему боль, чтобы испытать оргазм.
Но есть также сцены без Зеда, которые я не хотела бы перечитывать.
Я знала, что читатели тяжело перенесут смерть Велси. Мне тоже было тяжело. Я плакала, пока писала ту сцену, в которой Тор с Джоном Мэтью находятся в офисе тренировочного центра, и Тор звонит домой, надеясь, что Велси возьмет трубку, молясь, чтобы с ней все было в порядке. В тот момент, когда он в очередной раз набирает номер, в дверях появляется Братство. Из трубки доносится голос Велси, когда телефон переключается на автоответчик, а Тору в этот момент говорят, что она мертва.
Многие читатели и авторы говорили мне, что нужно было обладать большим мужеством, чтобы убить одного из главных героев. Другие были разочарованы моим творческим решением. И хотя я уважаю обе точки зрения, для меня все же это не было ни мужеством, ни выбором. Просто это случилось. Я всегда знала, что Велси убьют; меня удивило лишь то, что это произошло так скоро. Я думала, что это будет намного позже, но дело в том, что сцены, которые я вижу, не всегда приходят в хронологическом порядке, так что я не всегда знаю «когда».
В качестве отступления скажу, что те, кто тяжело пережил эту смерть, немного успокоились, когда я объяснила, что она не была моим мелодраматическим расчетом, и мне самой принесла много боли. Думаю, когда ты работаешь над книгой, персонажи которой становятся так близки читателям, и когда происходит что-то плохое, стоит показывать им, что тебе происходящее тоже далеко не безразлично — что ты тоже переживаешь, тоже опечален, что твое сердце тоже разбито, тогда читателя не будет преследовать чувство, что им просто манипулируют.
Еще немного о Зеде…
Бэлле нужно было больше места.
В Братстве мои героини, зачастую, получают недостаточно внимания или пространства, и я знаю почему. Одна из моих писательских слабостей (и это проявляется в книге) состоит в том, что я так увлекаюсь жизнями главных героев, что героини оказываются просто под угрозой вымирания на страницах.
Понимаете, плюс в том, что я вижу Братьев с удивительной ясностью.
Минус же в том, что я вижу Братьев с удивительной ясностью.
Выбрать, что включить в книгу, а что выкинуть всегда очень сложно, и речь здесь не только о жизни Братьев. Вся серия целиком постоянно развивается в моей голове: происходят перемены в войне; у Рофа все больше проблем с глимерой; Братья преодолевают новые препятствия в своих устоявшихся отношениях. Ничто не стоит на месте, и я не всегда знаю, что именно можно обойти стороной.
Но вернемся к случаю Бэллы. Я бы хотела четче показать, как эмоционально и психологически повлияло на нее заточение у мистера О. Кое-какие последствия упоминались, но их могло бы быть больше. Конечно, в конце книги она получает удовлетворение (весьма сомнительное) от убийства своего похитителя, но я могла бы рассказать больше о том, как она переживала заточение, чтобы читатель понимал, где она была, и как она справлялась с этим.
Романтическая часть? Бэлла была идеальной парой для Зейдиста, я просто не могу представить кого-то другого, кто смог бы достучаться до него (а он единственный, достаточно сильный для того, чтобы добиться ее уважения — в смысле, эй! Ривендж — ее брат).
Они просто замечательная пара… Помню, как они впервые встретились в «Вечном любовнике». Зед в спортзале колотил грушу, а Бэлла наткнулась на тренировку. Она сразу же испытывает влечение к нему, наблюдая за ним сзади, и даже когда он оборачивается, и она видит его изуродованное лицо и ощущает на себе его грубое отношение к людям, притяжение не пропадает.
Зарождение их взаимного интереса происходит в конце книги. На вечеринке, которую Рейдж устраивает для Мэри, Бэлла из любопытства прикасается к волосам Фьюри. Зед наблюдает за сценой из тени и подходит к ней:
«Волна жара нахлынула на нее, когда она представила себе, как он смотрел бы на нее, сливая их тела воедино, находясь всего в нескольких дюймах от нее. Эти мысли так увлекли ее, что она подняла руку: хотел пробежать пальцами по этому шраму, спустившись к самому рту. Что бы узнать, каково это — прикасаться к нему.
Зейдист дернулся в сторону, избегая контакта. Его глаза сверкнули, словно ее поведение потрясло его. Но и это выражение быстро стерлось с его лица.
Холодным ровным голосом он произнес:
— Осторожнее с этим, женщина. Я кусаюсь.
— Ты когда-нибудь назовешь меня по имени?».
Подошедший Фьюри разделяет их. Отводя Бэллу в сторону, он говорит слова, которые полностью соответствуют натуре Зеда до появления в его жизни Бэллы:
«Мой близнец не сломлен. Он разрушен. Ты видишь разницу? Сломанное можно починить. Разрушенное? Только похоронить».
Тем же вечером Бэлла оказывается в спальне Зеда. Этот визит заканчивается не так, как она надеется — не в постели. Вместо этого она узнает кое-что новое о том грубом войне, к которому ее так влечет. Это происходит сразу после того, как он почти берет его — он скатывается с нее и падает на плиточный пол:
«Боже, его тело было в ужасной форме. Не месте живота находилась дыра. На бедрах выступали кости. По-видимому, он и правда питался только от людей, подумала она. И почти ничего не ел.
Она сосредоточилась на ремнях, вытатуированных на шее и запястьях. И на шрамах.
Разрушенный. Не сломленный.
Несмотря на то, что ей было стыдно признаваться себе в этом, темная сторона его натуры составляла большую часть его привлекательности. Он был полной противоположностью той жизни, которую она знала. Это делало его опасным. Возбуждающим. Сексуальным. Но то были ее фантазии. Это — была реальность.
Он страдал. И в этом не было ничего сексуального и возбуждающего».
Как я уже говорила раньше, похищение Бэллы стало одной из причин, по которой они смогли быть вместе, потому что это помогло Зеду открыться ей в эмоциональном плане — это не могло бы случиться иначе. Но, думаю, Бэлла в любом случае смогла бы завоевать его, ведь она являет собой потрясающую комбинацию силы и сострадания. Хотя при все при этом она остается реалисткой и понимает, что отношения их подошли концу, когда в финале романа Зед отталкивает ее. Их расставание, наравне с другими важными вещами, заставляют Зеда коренным образом изменить свою жизнь.
Должна сказать, что завершать «Пробужденного любовника» эпилогом было здорово. Зед снова вернулся в тот зал, где его впервые увидела Бэлла, но когда она приходит и приносит маленькую Наллу ее папочке, сцена приобретает новый смысл — мы видим, как далеко они продвинулись. А когда Зед с Наллой на руках поворачивается и подмигивает ученику?
*вздох*
Но вот еще в чем дело: я уже сказала, что для меня действие не заканчивается с завершением романов. Вот почему появился «Отец мой». Проблемы, возникшие у Зеда с дочерью, были логичны и очень ценны — они помогли показать развитие героя, его становление в качестве мужчины, отца и хеллрена.
Кстати о семье… Фьюри. Невозможно говорить и Зеде и не упомянуть Фьюри. Он покорил меня еще в той сцене, в которой возвращался из зала, избив Зеда по его требованию в «Вечном любовнике». Пустые глаза Фьюри, выходящего из подземного туннеля особняка, заворожили меня, и я умирала от желания узнать, чем все закончится для него — в кого влюбиться он. А потом в «Пробужденном любовники» ради своего близнеца он заходит еще дальше. Думаю, сцена, где он уродует свое лицо, отлично показывает глубину мук, эмоциональных и психологических, которые он испытывает. Всю его жизнь поглотило похищение, а затем рабство брата, и даже освобождение не избавило их от страданий. Когда Фьюри бреет голову и уродует свое лицо кинжалом, чтобы занять место близнеца и сразиться с лессером, похитившим Бэллу, он становится физическим воплощение Зейдиста.
Фьюри, пожалуй, даже излишне героичен, он не уравновешивает своего анти-героя — Зеда, но перевешивает его из-за пагубного самопожертвования.
И последнее… Ривендж… о, Рив. Он стал одной из самых больших радостей во время работы над книгой. Он был так чертовски сексуален и так безумно «отрицателен», что я уже тогда сгорала от желания написать о нем книгу.
Но Рив имел значение и по другой причине.
В «Пробужденном любовнике» я в первый раз попыталась намеренно скрыть реальную личность одного из персонажей. Преподобный, владелец клуба и наркодилер, и Ривендж, аристократ, деспотичный брат Бэллы, были одним и тем же человеком, но я не хотела, чтобы читателю стало известно об этом до самого конца — до того момента, как Зед и Бэлла приехали в дом ее матери. Ловкость рук и никакого мошенничества — я все время старалась показывать Рива глазами других людей, но если в книге и проскальзывала его личная точка зрения, я тщательно старалась избежать малейших намеков, которые могли бы привести читателя к мысли о связи между Ривом и Преподобным. Чертовски ловко, как сказал бы Бутч. В эпизодах с Преподобным я буквально вчитывалась в каждое слово, чтобы убедиться, что не осталось никаких зацепок, и что он выглядит совершенно правдоподобным в обеих ролях.
Окей, думаю, о Зеде и его книге хватит.
Закончу я, сказав, что я влюблена в Зеда и, наверное, так будет всегда.
Это лучше всех остальных слов.
Перевод: dojdlivaya, сушка-печенюшка, Selenti, РыжаяАня
Редактура: dojdlivaya, Seyadina[rutracker.org]