у в декабре. Привожу документ, озаглавленный «Научная характеристика М. П. Бронштейна», документ, приложенный к письму Корнея Ивановича вместе с общим коротким письмом И. Е. Тамма, Л. И. Мандельштама и С. И. Вавилова. Это два основные письма.
Хранится у меня и письмо С. Я. Маршака и письмо В. А. Фока, обращенные к Вышинскому, — но это уже более поздние, оба помеченные 16 марта 1939 года.
Следует тут же оговориться относительно адресатов и дат. Тексты писем оставались неизменными, к кому бы и когда ни обращались авторы, адресаты же и даты менялись.
Мои письма тоже наличествовали в каждой пачке, при каждой новой перемене адресата, но были всего лишь трафаретными заявлениями: не о литературе, не о физике, а лишь о безусловной неповинности моего мужа. Муж мой — честный советский труженик, я знаю его столько-то лет, он ни в чем не виновен и не мог быть виновен, я прошу пересмотреть дело и освободить его… Вот в таком роде. Беспомощно? А что другое в состоянии я, да и не только я, писать, не имея ни малейшего представления о предъявленных арестованному обвинениях. Чем могли мы пытаться неведомые обвинения опровергнуть? Вот и писали одно и то же, одно и то же, изменяя только дату, название инстанции и имя и отчество адресата.
После письма Корнея Ивановича и троих видных ученых к Сталину Киселев рекомендовал некоторое время дожидаться ответа и не подавать новых заявлений. Мы сделали перерыв. Время шло — ни ответа, ни Мити.
После мнимой или действительной передачи письма Сталину я подверглась особо острой форме заболевания, именуемого надеждой. Стояла в очередях, передавала деньги, но с особым трепетом возвращалась домой. Вот я звоню, вот переступаю порог. «Мама! — кричит Люша. — Митя вернулся из Самарканда!» Или так: ночью звонок. Я встаю: это за мной. Открываю дверь — Митя.
Ахматова говорила: «После отчаяния наступает покой, а от надежды сходят с ума».
Иногда, вспоминая себя тогдашнюю, мне кажется, что я и была тогда немного «того-с».
Передал ли в действительности Недотыкомка письма Корнея Ивановича, письма академиков — Поскребышеву? И передал ли эти документы Поскребышев Сталину? Неизвестно.
О судьбе писем к Сталину я знаю так же мало, как о судьбе Бронштейна.
В 1938 и 1939 годах, то есть уже гораздо позднее, чем к Сталину, мы обращались с теми же бумагами в разные высокие инстанции: в Верховный Суд СССР, в Прокуратуру СССР. Когда же выяснилось, что Митя осужден Военной коллегией Верховного Суда, — наши бумаги были отправлены к председателю Военной коллегии Ульриху. С Голяковым предварительно говорили мы вместе. Корней Иванович и я. За ответом к нему ходил Корней Иванович один. С Вышинским говорили Корней Иванович и Маршак. Встречи Корнея Ивановича с Ульрихом — это страницы фантастической повести, с которой читатель ознакомится в следующих главах.
А пока — пока привожу документы, сохранившиеся в виде копий у меня в архиве. В них тот же законсервированный дух тридцать седьмого, что во всех тогдашних газетах, что и в соответствующем номере стенной газеты. Только противоположный. Пусть это всего лишь просьбы, а не грозные требования — да будут благословенны имена тех, кто решался просить. Заступаться за мучеников.
«Дорогой Иосиф Виссарионович! (Многоуважаемый Иван Терентьевич! Многоуважаемый Андрей Януарьевич!)
За свою долгую жизнь я близко знал многих знаменитых людей: Репина, Горького, Маяковского, Валерия Брюсова, Леонида Андреева, Станиславского, и потому мне часто случалось испытывать чувство восхищения человеческой личностью. Такое же чувство я испытывал всякий раз, когда мне доводилось встречаться с молодым физиком М. П. Бронштейном. Достаточно было провести в его обществе полчаса, чтобы почувствовать, что это человек необыкновенный. Он был блистательный собеседник, эрудиция его казалась необъятной. Английскую, древнегреческую, французскую литературу он знал так же хорошо, как и русскую. В нем было что-то от пушкинского Моцарта — кипучий, жизнерадостный, чарующий ум.
О нем как о физике я судить не могу, но я видел, с каким уважением относились к нему специалисты-ученые, каким благоговением окружено его имя среди студенческой молодежи. Академик Иоффе, академик С. И. Вавилов говорили о нем как о человеке с большим будущим.
Впрочем, в физике я плохо осведомлен. В качестве детского писателя я могу засвидетельствовать, что книги Бронштейна „Солнечное вещество“, „Лучи Икс“ и другие кажутся мне превосходными. Это не просто научно-популярные очерки, — это чрезвычайно изящное, художественное, почти поэтическое повествование о величии человеческого гения. Книги написаны с тем заразительным научным энтузиазмом, который в педагогическом отношении представляет собой высокую ценность. Отзывы газет и журналов о научно-популярных книгах Бронштейна были хором горячих похвал. Меня, как детского писателя, радовало, что у детей Советского Союза появился новый учитель и друг.
Я убеждал М. П. Бронштейна писать для детей еще и еще, так как вдохновенные популяризаторы точных наук столь же редки, как и художники слова. Тимирязевы рождаются раз в сто лет. Между тем советским детям насущно необходимы именно такие увлекательные и горячие научные книги, которые могли бы с малых лет зажечь их любовью к химии, физике, зоологии, ботанике. Школьных учебников здесь недостаточно.
Теперь Матвей Петрович Бронштейн арестован. Я прошу Вас, Иосиф Виссарионович, лично ознакомиться с его делом и, если Вы найдете это возможным, вмешаться в него. Корней Чуковский» (сентябрь — октябрь 1937 года).
«НАУЧНАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА М. П. БРОНШТЕЙНА[11] Матвей Петрович Бронштейн является одним из выдающихся физиков-теоретиков Советского Союза. Он отличается редкой эрудицией в разнообразнейших областях теоретической физики. Им опубликовано большое число ценных научных работ, принесших ему широкую известность в кругах физиков. Не вдаваясь в детальное рассмотрение всех этих работ — мы упомянем только следующее.
Работы Бронштейна по теории полупроводников представляют собой существенный вклад в эту важную область физики, тесно связанную с получившими широкое распространение техническими применениями полупроводников. Им было показано, что к полупроводникам может быть применена не квантовая, а классическая теория электропроводности металлов, с тем существенным отличием, что число электронов проводимости в полупроводнике резко зависит от его температуры и что масса электрона должна быть заменена более сложным выражением. В своей докторской диссертации, публично защищенной им с большим успехом, М. П. Бронштейн разработал теорию гравитационных волн, имеющую существенное значение для правильного понимания ряда основных положений квантовой электродинамики. В ряде работ по физике атомного ядра М. П. Бронштейн показал, в каких явлениях должен проявляться обменный характер ядерных сил.
Наряду с этим М. П. Бронштейн является блестящим популяризатором и умеет самые трудные вопросы современной теоретической физики излагать в форме, доступной широким массам читателей.
На основании изложенного мы считаем, что М. П. Бронштейн является крупным ученым, работы которого содействовали развитию теоретической физики в СССР.
Л. И. Мандельштам С. И. Вавилов И. Е. Тамм».
«Многоуважаемый Андрей Януарьевич!
Академики С. И. Вавилов и Л. И. Мандельштам характеризуют М. П. Бронштейна как одного из выдающихся физиков-теоретиков Советского Союза. Но, работая в области точных наук, М. П. Бронштейн в то же время много и успешно занимался научно-популярной — вернее, научно-художественной — литературой, которой мы, литераторы, можем дать столь же высокую оценку, какую дали его научным трудам товарищи Вавилов и Мандельштам.
Книги М. П. Бронштейна „Солнечное вещество“ (история открытия гелия) и „Лучи Икс“ (о рентгеновских лучах) дают юному читателю серьезные знания по истории науки, а также глубокое понимание самого процесса научного исследования. Основная идея „Солнечного вещества“ заключается в том, что научные открытия всегда являются результатом коллективной мысли.
Я убежден, что знакомство с этими книгами приведет и Вас к уверенности, что М. П. Бронштейн своими научно-популярными работами может принести много пользы подрастающему поколению.
Я присоединяюсь к просьбе К. И. Чуковского о том, чтобы Вы лично занялись этим делом и отдали распоряжение о его пересмотре.
Уважающий Вас С. Маршак»[12]
«Прокурору СССР т. Вышинскому от академика д-ра В. А. Фока
Многоуважаемый Андрей Януарьевич!
Я присоединяюсь к ходатайству Лидии Корнеевны Чуковской о пересмотре дела ее мужа, бывшего доцента Ленинградского университета Матвея Петровича Бронштейна.
М. П. Бронштейн в своей научной деятельности проявил себя как талантливый молодой ученый, сделавший ценный вклад в советскую науку и обладающий исключительной эрудицией в области теоретической физики. Его докторская диссертация, посвященная общей теории относительности Эйнштейна, содержит результаты большой научной ценности. В своих работах по теории металлов и полупроводников он также дал много нового. Наконец, ему принадлежит ряд научно-популярных книг для юношества, исключительно высокое качество которых было отмечено в свое время в нашей центральной прессе.
В случае, если Вы найдете возможным удовлетворить ходатайство Л. К. Чуковской, прошу при пересмотре дела М. П. Бронштейна учесть большую ценность его как научного работника.
16 марта 1939 академик В. Фок».
Так мастера литературы и науки обращались к заплечных дел мастерам.
Каким высоким чувством ответственности за родную культуру, за физику, литературу и педагогику и какой неистребимой наивностью веет от этих писем! Каким ложным представлением об адресатах! Ранее или позднее эти адресаты убили (сверх безымянных миллионов) Н. Вавилова, О. Мандельштама, В. Мейерхольда, И. Бабеля, Б. Пильняка… покушались убить Заболоцкого и Ландау, и десятки и сотни менее известных литераторов и ученых. Авторы заступнических писем, начиная с писателя Корнея Чуковского и кончая академиком Фоком, полагали, будто власть имущих интересует чей-то чарующий ум, чья-то эрудиция, чей-то талант, чей-то вклад в культуру!