Прочерк — страница 73 из 73

Нева заламывает руки.

А мы соединяем их.

И в суверенном королевстве

Скрепляем обручальный стих

Блаженным шепотом о детстве.

Отшатывались тени зла,

Кривлялись где-то там, за дверью.

А я была, а я была

Полна доверия к доверью.

Сквозь шепот проступил рассвет,

С рассветом проступило братство.

Вот почему сквозь столько лет,

Сквозь столько слез — не нарыдаться.

Рассветной сырости струя.

Рассветный дальний зуд трамвая.

И спящая рука твоя,

Еще моя, еще живая.

2

Куда они бросили тело твое? В люк?

Где расстреливали? В подвале?

Слышал ли ты звук

Выстрела? Нет, едва ли.

Выстрел в затылок милосерд:

Вдребезги память.

Вспомнил ли ты тот рассвет? Нет.

Торопился падать.

1940–1979

МУЗЫКА

М.

1

Я музыкой жива. Она сестра разлуки.

Последний взмах — нет, не смычка, платка.

В последний раз расставшиеся руки,

И окна, тронувшиеся без звонка.

И пауза — во всю длину перрона

(Светлым-светло, а не видать ни зги).

И у покачивающегося вагона

Карениной предсмертные шаги.

1979–1981

2

Отмыкай мою душу скрипичным ключом. Где же флейты?

Паровозных гудков заглуши несмолкающий вой.

Никогда не поверю, хоть режь ты меня, хоть убей ты,

Никогда не поверю, что мертвый ты, а не живой.

Вынимай мою душу из мрака сырого колодца.

(Вот и скрипка вступила, и труб неподкупная медь.)

Выручай мою душу — за нее еще стоит бороться,

За нее еще стоит, владея смычком, умереть.

1981

СВЕРСТНИКУ

С каждой новой могилой

Не смиренье, а бунт.

Неужели, мой милый,

И тебя погребут?

Четко так молоточки

Бьют по шляпкам гвоздей.

Жизни точные точки

И твоей, и моей.

Мы ведь сверстники, братство

И седин, и годин.

Нам пора собираться:

Год рожденья один.

Помнишь детское детство?

Школа. Вместе домой.

Помнишь город в наследство —

Мой и твой, твой и мой?

Мерли кони и люди,

Глад и мор, мор и глад.

От кронштадтских орудий

В окнах стекла дрожат.

Тем и кончилось детство.

Ну а юность — тюрьмой.

Изуверством и зверством

Зрелость — тридцать седьмой.

Необъятный, беззвучный,

Нескончаемый год.

Он всю жизнь, безотлучный,

В нашей жизни живет.

Наши раны омыла

Свежей кровью война.

Грохотала и выла,

Хохотала она.

… О чистые слезы разлуки

На грязном вагонном стекле.

О добрые, мертвые руки

На зимней, промерзшей земле…

«Замороженный ад» —

Город-морг, Ленинград.

Помнишь смерть вурдалака —

И рыданья вослед?

Ты, конечно, не плакал.

Ну и я — тоже нет.

Мы ведь сверстники, братья.

Я да ты, ты да я.

Поколенью объятья

Открывает земля.

Поколенью повинных —

Поголовно и сплошь.

Поколенью невинных —

Ложь и кровь, кровь и ложь.

Поколенью забытых

(Опечатанный след).

Кто там кличет забитых?

Нет и не было! Нет!

Четко бьют молоточки.

Указанья четки:

«У кого там цветочки?

Эй, давайте венки!»

В строй вступает могила.

Все приемлет земля.

Непонятно, мой милый,

Это ты или я.

Март — апрель 1984