Но «нормальной ситуации» приходилось ждать очень долго. Наступал воскресный день, на который намечалась с утра совместная поездка за город, а вечером — театр, и оказывалось, что в субботу Дымов неожиданно выехал в срочную командировку, а Васильев еще в пятницу дал обещание городскому комитету ДОСААФ принять участие в военизированном походе молодежи и поделиться фронтовыми воспоминаниями. Жена Дымова, Антонина Васильевна, ранним воскресным утром звонила жене Васильева и сокрушенно говорила:
— Представьте, Ниночка, мой-то опять уехал.
— А мой ушел.
— Как это ушел? Куда?
— В поход. С ребятами.
— Не везет нам с вами.
— Не везет! Но, может быть, в следующее воскресенье?
И встречались друзья главным образом по большим праздникам или в дни болезни. Если уж кто-нибудь заболевал и врачи заставляли его побыть несколько дней дома, телефонный звонок раздавался немедленно, и происходил такой разговор:
— Жив, старик?
— Жив.
— А я прихворнул. Простудился.
— Вот и хорошо!
— Чего уж хорошего! Радуешься чужому горю.
— А как же! Теперь хоть увидимся.
— Значит, приедешь?
— Обязательно. Сегодня вечером. Придется Антонине Васильевне выставить клубничное варенье.
— Не пожалею всей банки. Приезжай. С Ниной.
— Приедем. Только ты того… не убежишь?
— Куда? Ведь я же больной.
— Знаю я тебя. Приеду навестить больного, а его и след простыл. Ищи-свищи…
— Да нет. Клянусь именем покровительницы геологов богини… Андрей, какая богиня шефствовала над геологией?
— Ладно, ладно! Приеду — вразумлю. Так было и сегодня. Сергей Сергеевич простудился; врач после долгих уговоров и препирательств заставил его побыть хотя бы два-три дня дома. Последовал телефонный звонок Васильеву, и после обычного в таких случаях разговора друзья условились о встрече.
Супруги Васильевы застали Дымова за своим любимым занятием, которому он обычно отдавал короткие минуты досуга. Облачившись в пижаму, Сергей Сергеевич устроился в мягком просторном кресле и, обложившись книгами, решал кроссворды.
Кроссворды были увлечением, страстью и отдыхом полковника. Разгадывая хитроумные головоломки, подбирая и вписывая в клетки необходимые слова, копаясь в книгах в поисках какого-нибудь термина, названия, фамилии, Дымов чувствовал себя путешественником, который отправился в далекие, незнакомые края и на своем пути встречается с увлекательными историями, поучительными событиями, а главное — с людьми и их делами. Кроссворды были нужны полковнику, чтобы, как он говорил, освободить голову от служебных забот и немножко «проветрить» ее.
Жена и сын знали об этом увлечении Сергея Сергеевича и старались в такие минуты не мешать ему. Оба они уходили из комнаты и плотно прикрывали за собой дверь. Но они, конечно, не знали, — в этом Дымов не признался бы даже самому себе, — что кроссворды были нужны ему и для работы. Да, полковник не только отдыхал и «проветривал» голову, он обогащал свои знания в различных областях науки, культуры, истории, он тренировал память, он делал неожиданные для себя открытия. И все это помогало ему в его большой и трудной работе, которая требовала не только неутихающей ненависти к врагам, не только огромной — до боли сердечной — любви к своей Родине, к жизни и творениям своего народа, не только смелости бойца. Она требовала упорства, настойчивости ученого, хитрости и находчивости разведчика, оптимизма юноши и мудрости старика. Она каждодневно, ежечасно требовала умения рассчитывать, предугадывать, анализировать, делать смелые, безошибочные выводы и после этого — действовать. И нередко сохранившаяся в памяти полковника какая-нибудь деталь, попавшаяся ему в его путешествиях по кроссвордам, помогала ему в поисках точного прицела и правильного решения.
Сергей Сергеевич радушно встретил гостей. Легким движением локтя он отстранил шагнувшего к нему Васильева, обхватил обеими руками руку Нины Викторовны, поцеловал ее и церемонно поклонился.
— Сначала здороваются с дамами, — наставительно сказал он и погрозил пальцем Васильеву. И тут же обнял его, несколько раз похлопал по плечу и, подражая гоголевскому Тарасу Бульбе, протяжно проговорил:
— А ну, покажись, сынку, дай подивлюсь на тебя, яким ты красавцем стал?… Добре, сынку, добре.
— А ты все колдуешь над кроссвордами? — спросил Васильев, кивая в сторону журналов и книг, разложенных на маленьком столике и прямо на полу возле кресла. — Болеешь не простудой, а кроссвордами?
— А как же. Вот тут, кстати, есть кое-что из области геологии моря. Хотя ты и сухопутный геолог, но, может быть, поможешь мне разобраться…
— К нему гости пришли, а он их кроссвордами угощает, — укоризненно заметила Антонина Васильевна.
— Его не только хлебом, а и клубничным вареньем не корми, но дай поговорить о геологии, — рассмеялся Дымов, — Правду я говорю, профессор?
— Правду, правду, полковник, хотя варенье припрятать тебе не удастся.
Они стояли рядом — два приятеля, два друга, такие разные по виду и чем-то неуловимо схожие. Васильев — высокий, сухощавый, с сильной и стройной фигурой, с темными, густыми, свисавшими на широкий лоб волосами — был похож на спортсмена, на переодетого в штатский костюм военного, но никак не на ученого, профессора. На его чисто выбритом лице выделялся крутой подбородок, большие черные глаза глядели весело и уверенно. От всей его фигуры веяло силой, здоровьем и энергией.
Полковник Дымов, наоборот, никак не походил на военного. Невысокий, плотный, с широким, слегка скуластым лицом, он доставал Васильеву только до плеча. В свои сорок пять лет он выглядел еще неплохо, но виски уже побелели, а возле глаз, светившихся мягко, приветливо, собрались морщинки — спутники усталости и вестники приближавшейся старости. Просторная полосатая пижама придавала ему совсем домашний и почти стариковский вид. Но так же, как и Васильев, он двигался легко, жесты его были энергичны, смех звучал молодо, а в глазах, которые он иногда прищуривал, нет-нет да и мелькал совсем юношеский задор.
После взаимных приветствий Антонина Васильевна увела Нину Викторовну в другую комнату, где обе они занялись сервировкой.
— А вы пока посидите здесь и без приглашения не появляйтесь, — приказала она, уходя.
— И не очень дымите, — добавила Нина Викторовна.
— Не будем, не будем, — пообещал Сергей Сергеевич, придвигая к себе коробку с папиросами. — Ну, закуривай помаленьку да рассказывай о житье-бытье.
Андрей Николаевич уселся в кресло рядом с Дымовым, закурил папиросу и отозвался:
— Живем, работаем. В отпуск собираемся.
— Дело хорошее. Я тоже все целюсь, да никак не удается. Куда, на юг?
— На юг.
— Правильно делаешь.
— А перед отъездом, Сергей, мне бы хотелось посоветоваться с тобой.
— Какое место выбрать?
— Нет. Дело посерьезнее.
Сергей Сергеевич прищурил глаза и испытующе поглядел на собеседника, будто старался угадать, о чем тот хочет говорить. Однако свой интерес к этой короткой реплике Васильева Дымов прикрыл шуткой.
— Человек болен, а ты собираешься мучить его серьезными делами. И не стыдно тебе? Ну, давай, выкладывай.
— Сейчас. Лучше всего прочитай, пожалуйста, это небольшое письмо.
Дымов взял протянутый ему листок почтовой бумаги и быстро пробежал первую страничку.
— Великолепно! — воскликнул он. — Завидую тебе: комната на берегу моря, пляж, гостеприимный хозяин… Кто он?
— Мой старый фронтовой товарищ.
— Так в чем же дело? Чемоданчик в руки — и поехали!
— Так мы и сделаем. Только ты прочитай следующую страничку письма.
Сергей Сергеевич удивленно пожал плечами и перевернул страницу. Дочитав, он постучал пальцами по столу, — это был признак нетерпения, — и тихо спросил:
— Что это за черенцовские следы? Они представляют интерес для геологов?
— Нет, для разведчиков, — отрывисто ответил Васильев, наблюдая за полковником. Заметив, как посерьезнело, посуровело добродушное, веселое лицо Дымова, Васильев добавил: — Возможно, что эти следы сегодня уже представляют интерес для контрразведчиков.
— Понимаю… хотя и не совсем.
Дымов резко ткнул недокуренную папиросу в пепельницу, встал и зашагал по комнате. Ему приходилось обходить стол, кресла, но он, казалось, не замечал этих препятствий и для своей плотной фигуры шагал легко и быстро. Через минуту, не прекращая шагать, он спросил Васильева:
— Дело давнее?
— Да. Сорок четвертого года.
— А где теперь живет этот Семушкин?
— В Крыму. Поселок Мореходный.
Дымов неожиданно остановился и стремительно повернулся к Васильеву.
— Мореходный? — переспросил он, и в голосе его прозвучало нечто большее, чем изумление.
— Да. А что тебя так удивило?
Широко расставив ноги, наклонив голову, будто собираясь рвануться с места и бежать куда-то, Дымов продолжал стоять. На последний вопрос Васильева он ничего не ответил, только опять прищурил глаза.
— Вот что, — сказал он наконец, снова усаживаясь в кресло. — Расскажи-ка мне об этом черенцовском деле.
Вместо ответа Андрей Николаевич вытащил из широкого кармана пиджака клеенчатую тетрадь и протянул ее Дымову.
— Рассказывать долго. А здесь ты найдешь все подробности.
— Что это такое?
— Записки капитана Кленова. Мои записки. На Кленова обращай поменьше внимания и на всякие прочие личные детали. Литератор я слабый, но захотелось описать это давнее дело. Воспоминания демобилизованного разведчика. Так что ты уж не ругайся и прочитай. Почерк у меня четкий, надеюсь, все разберешь.
— Давай без лишних предисловий, — сказал Дымов, беря тетрадь. — Факты сохранил подлинные? Или с художественными преувеличениями?
— Я придал своим запискам форму рассказа. Кое-что домыслил, ведь без творческой фантазии писать нельзя. Но все самое важное изложил с документальной точностью.
— Добре! — Дымов положил рукопись в ящик стола. — Прочитаю. Сегодня же прочитаю.
Дверь открылась, и на пороге показались жены.