Игорь поехал к Сашке домой, надеясь, что Надежды не будет дома и он сможет занять десятку. Но Надежда оказалась дома. Сашка быстро и как-то воровато выскочил к другу, не дослушав про «Птичье молоко», сунул пятерку и так же быстро скрылся в доме.
Игорь постоял еще немного. А вдруг Сашка снова выйдет и сунет ему вторую пятерку? Но потом поехал на Арбат, решив, что одна пятерка – лучше, чем ничего. Он купил «Птичье молоко», гвоздики – не красные, а белые – и, подумав, взял еще бутылку портвейна. Роясь в кармане, чтобы найти двушку – позвонить – и мелочь на метро, Игорь нащупал ключи. Видимо, он автоматически взял связку от квартиры Люси. Игорь тут же решил, что вернется – отдаст ключи и рубль (рубль ведь лучше, чем ничего – останется должен еще два) и поедет домой. Все-таки Люся не просто так, а секретарь в издательстве, такими связями не разбрасываются. Если уж и расставаться, то мирно. Поблагодарит ее за помощь, цветочки отдаст, а тортик – жене. Или наоборот: тортик Люсе, а цветы – Ларисе. Как пойдет… И не будет выглядеть подлецом в глазах Люси. Вдруг она уже хватилась денег? Записку-то он так и не оставил…
Полный решимости проявить благородство, Игорь поехал к Люсе. Он собирался позвонить в звонок, но дверь была приоткрыта. Игорь вошел и обнаружил Люсю в слезах на табуретке рядом с телефоном в прихожей.
– Что случилось? – спросил Игорь без всякого интереса. Успел только подумать, что не надо было возвращаться.
– Вы? Нашлись? – расплакалась Люся. – Я уже больницы обзваниваю. Хотела в милицию звонить – сказать, что вы пропали. Куда же вы делись?
– Вот, ездил… Торт купил и цветы. – Игорь вручил Люсе букет и торт.
– Для меня? – все еще не могла прийти в себя Люся.
– Ну, конечно! И вот еще! – Игорь достал бутылку портвейна, расстреляв последний шанс вернуться домой. – Нет! Подожди. Вот, я деньги брал… Три рубля. Возвращаю! Пока рубль, но верну, обещаю! Прости, что не написал записку и залез в твоего Островского. Это очень мило, что ты хранишь заначку в Островском…
– Почему? – Люся все еще всхлипывала, прижимая цветы к груди.
– Потому что тебе очень подходит Островский.
– Правда? Но зачем мне рубль? Да не нужно! Если бы вы сказали, что вам нужны деньги! Я сама не догадалась… Это я виновата!
– Люся, а почему ты мне днем не позвонила? Я ждал твоего звонка… – обиженно сказал Игорь.
– Ждали? Да? – ахнула Люся. – Я ведь чувствовала! Меня на обед не отпустили. Совещание было.
– А я уж не знал, что и думать. Решил, что ты меня видеть больше не хочешь. Обиделась… Прости, я, наверное, ночью тебе спать не давал своим храпом?
– Ничего, я привыкла.
– У тебя отец храпел?
– Нет, мама.
Игорь хмыкнул, но Люся не шутила.
– Ну, может, чаю нальешь? – Игорь показал на бутылку. Но Люся опять не поняла шутки. Игорь подумал, что у нее нет чувства юмора, зато она покладистая и нескандальная.
Люся пошла на кухню, достала чашки, поставила на плиту чайник со свистком. Игорь улыбнулся – у нее все было со звуком. Часы с кукушкой, чайник со свистком, балкон с курлыкающими птицами…
– Только у меня есть нечего… Я домой спешила, – расстроилась Люся, – думала, как лучше сделать – забежать в кулинарию или сразу домой? Решила, что домой. Пришла – дверь закрыта, и вас нет. Я так испугалась! У меня целый день было предчувствие, на душе как-то неспокойно. Еще и совещание тяжелое…
– Люся, я же здесь! Ну что ты? Все же хорошо! – обнял ее Игорь. – И перестань мне «выкать».
– Я постараюсь. – Люся позволила увести себя на диванчик.
…Торт они ели позже. Игорь был очень доволен собой – ему показалось, что на этот раз он уж точно был на высоте. Сам от себя такого не ожидал!
– Давай выпьем за твою маму, – предложил он великодушно.
– Давайте, – кивнула покорно Люся.
– Давай, – поправил Игорь.
– Хорошо, давай, – исправилась Люся.
– Пусть земля ей будем пухом.
– Почему? – Люся даже рот открыла.
– Ну, так говорят.
– О покойниках, – кивнула Люся.
– Ну да, о покойных.
– Но ведь мама жива…
– Жива?
– Да, только она в деревне живет. А я здесь. Но я к ней приезжаю и деньги отправляю.
– Прости, как-то неловко получилось. Я думал, раз портрет стоит – значит, умерла. Как память… Прости.
– А портрет вашей… твоей мамы за стеклом в серванте стоит?
– Нет.
– Почему?
– Не знаю. Надо поставить.
Они помолчали.
– А что на совещании обсуждали? – спросил Игорь, чтобы сменить тему.
– Новую книгу Александра Комаровского, – ответила Люся, сразу став серьезной.
– Кого?
– Александра Комаровского – молодого, но очень талантливого автора. Говорили, что у него блестящие перспективы.
Весь боевой запал, хорошее настроение и благородство – как корова языком слизала. Игорь налил себе еще вина и выпил залпом. Отрезал здоровенный кусок торта и начал есть большой столовой ложкой.
– Я что-то не так сказала? – перепугалась Люся.
– Александр Комаровский, чтоб ты знала, мой друг детства, – начал Игорь. – То есть я считал его другом, а он меня… предал. Мы выросли вместе. Учились в одном классе, за одной партой сидели. Потом в институт вместе поступали. Я, правда, в армию хотел. Но меня не взяли по здоровью. Но год я пропустил из-за этого. На работу вместе устраивались. Только я ему дорогу уступил. Помогал всегда, поддерживал. Он жил бедно, тяжело. Он ведь сирота… К нам домой приходил – поесть. В драках я его всегда отбивал. А потом, мы уже в институте учились, вдруг, как-то сразу, у него бабка умерла и квартиру ему завещала. Вот сама и думай – как так получилось. А думать тут не надо: он заставил бабку квартиру переписать, и все – смерть ее ускорил. Как уж – я не знаю и знать не хочу. Да еще и женился по расчету. Жена его под каблуком держит. Да если бы не его тесть при большой должности, Сашка бы не пробился – ему тесть дорогу прокладывает. Понимаешь, мы выросли вместе. Не могу же я друзей предавать. Пусть он на моем горбу и въехал в литературу, мои заметки использовал. Да-да, не сомневайся! Я же ему первому свои рукописи показывал, куски зачитывал. Вот он на ус мотал, мотал, да и… выдал за свои. Нет, что-то переделал, но идеи мои были. Да что там? Целые куски мои!
– Как же так? – Люся ахнула и сидела вытаращив глаза. – Надо же сказать, сообщить… Это ведь нечестно!
– Нет, не надо никому ничего говорить. Время само всех рассудит, – отмахнулся Игорь.
– Вы… ты такой… благородный. Я таких мужчин никогда не встречала. Я же думала – буду работать в издательстве, писателей видеть, а они… бывают такие подлые!
– Люся, я тоже подлый! Воспользовался твоей добротой. Ты меня спасла, а я напился, заставил тебя нервничать, ушел, деньги взял… Скотина я!
– Нет, не говорите так! Вы другой! Я это сразу поняла.
– Люся, ты ведь знаешь, что я женат. У меня двое детей. Я предаю не только тебя, но и свою жену. – Игорь картинно повесил голову на грудь.
– Нет, нет! Это не так! – Люся чуть не заплакала. – Вы не предаете. Просто так бывает, когда никто не понимает… А я понимаю!
– Люся, но ведь я ничего не смогу тебе дать.
– Мне ничего не надо! Не надо! Только быть рядом!
Игорь уже порядком устал от этого пафоса, который отдавал заштатным драмтеатром, и не знал, как объяснить Люсе, что муза ему не нужна. Он даже начал думать, что Люся – просто редкостная дура. Бывают такие женщины – ну вот дура! Что ни скажет – глупость. Если молчит – и того не лучше. Глазами хлопает. На шутки не реагирует. Неужели ему такой экземпляр достался? И как теперь быть? Такая от дурости может наворотить делов, а ему потом расхлебывать. Еще и жене его позвонит и объявит, что она его недостойна. Домой сегодня точно нельзя – денег опять нет, цветы, торт и бутылка – у Люси. Да еще она вот сидит, руки заламывает и смотрит на него как на мессию. Значит, придется терпеть до завтра.
Опять набухаться? Только с чего? Одна бутылка вина. И во рту опять противно от торта. И за что его так жена любит? Гадость редкостная, это суфле! Вот «Ленинградский» – нормальный торт, есть что жевать. Нет, завтра точно пора сбегать отсюда, пока еще не поздно. Это же надо? Больницы обзванивать! Ну, не дура ли? А еще в издательстве работает. Давно бы поняла, что писателей не по больницам надо искать, а по пивнушкам.
Игорю вдруг так захотелось пельменей – аж слюна потекла! Заесть эту приторную гадость.
– Слушай, а пельмешек у тебя случайно нет? – спросил он.
– Есть, а что? – удивилась Люся.
– Давай сварим!
– Они давно лежат, перемерзлые, наверное… Надо было в кулинарию зайти, да? Я завтра зайду, обязательно! Зразы возьму. Вы едите зразы?
Игорь кивнул. Хотя зразы он терпеть не мог! Сам полез в морозилку, отодрал от стенки смятую пачку пельменей, поставил кастрюлю. Люся сидела неподвижно – видимо, обдумывала завтрашний поход в кулинарию.
– Люся, если я завтра уйду – ты не волнуйся, – сказал Игорь, помешивая в кастрюле пельмени.
Люся опять захлопала ресницами и приготовилась плакать.
– Я что хочу сказать. Я сам куплю завтра продукты и приготовлю ужин. Ты не волнуйся, хорошо? Не надо кулинарию. Я съезжу на рынок и все куплю. Такой ужин тебе устрою – пальчики оближешь! Только не переживай и никому не звони. Хорошо? Я вернусь, обещаю! Если не завтра, то послезавтра – точно вернусь.
– Продукты испортятся… – сказала Люся.
– Какие продукты? – не понял Игорь.
– Если вы купите завтра продукты на рынке и не вернетесь, то без холодильника они испортятся до послезавтра, – серьезно объяснила Люся.
– Какая же ты умница!
Люся зарделась от похвалы.
Игорь ел пельмени и думал, что точно пора бежать. А Люсю можно использовать в романе как персонажа. Вывести такую клиническую идиотку, влюбленную в главного героя. Может получиться образ – немного карикатурный, утрированный, но жизненный. Надо запомнить детали: как она очки поправляет, как сидит – некрасиво, кстати. Какая-то несуразная вся. Череп просвечивает. У жены – копна волос, хоть и коротких. Вечно сток в ванной забит волосами. Жесткие, как одежная щетка. А тут все жиденькое, тоненькое, прилизанное – крысиный хвостик… Пыжится, приподнимает, объем создает, а толку-то? К вечеру – моль бледная, бесцветная. Реснички белесые, почти не видно, бровей тоже нет. Хотя бы рисовала, что ли?