ковку с яблоком натереть, хочешь? Да, как Гарик любит. Не хочешь? Чаю? С лимоном?» – «Как там дети?» – «Нормально». – «Звонила?» – «Да».
Жена не спросила, где он пропадал столько времени, у кого жил, что с ним случилось… Почему в прихожей так и валяется авоська с капустным кочаном… Он тоже не спрашивал, почему она отправила детей к матери, почему его не разыскивала. Но через некоторое время, когда Игорь уже мог самостоятельно дойти до туалета, Лариса уехала и вернулась с детьми.
Игорю прописали свежий воздух, и теперь он выходил с Гариком на детскую площадку, сидел на лавочке и строгал перочинным ножом палку, которая должна была стать шпагой. Он варил утром кашу – себе и детям. Мыл посуду – шум воды его успокаивал. Еще через некоторое время он уже мог совершать вылазки в булочную, где покупал маковый рулет для жены и булочки для детей.
Игорь так испугался, что даже бросил курить. По субботам он ходил по квартире с пылесосом – под пылесос хорошо думалось. Он себя жалел, сам с собой разговаривал. А после уборки выходил гулять с Гариком. Иногда брал с собой и младшего. Делал пасочки в песочнице. Или просто сидел с книжкой. По вечерам смотрел программу «Время», внимательно слушал прогноз погоды, чтобы узнать – брать ли зонтик на следующий день и стоит ли одеться потеплее, и ложился спать. Вставал рано, делал щадящую гимнастику, как советовал врач. Жена заходила, смотрела, как он вяло машет руками и ногами, и уходила варить молочную лапшу. Ему и младшему Пете. У них теперь было одинаковое питание – кашки, пюрешки, куриный супчик, тефтельки. Жена кормила Гарика, которому готовила отдельно, потом усаживала за стол мужа с младшим сыном. Петя сидел в детском стульчике, прицепленном к взрослому. Игорь – на табуретке.
Накормив всех, Лариса садилась за стол сама, она тоже ела отдельно. Или доедала за детьми. Игорь заметил, что она похудела.
Однажды утром он почувствовал себя почти счастливым – жил спокойно, делал зарядку, сыновья перестали удивляться его присутствию дома, со старшим они собирали из конструктора трактор, младшему читал сказки. С Ларисой они не скандалили, даже не ругались. В доме было тихо. Игорь пил на ночь кефир и считал пульс. Сначала на правой руке, потом на левой. И все было бы хорошо, если бы не проявилась и не расцвела еще одна его черта характера – мнительность. Игорь себя оправдывал – у него же сердце! Он был на пороге смерти! Теперь он прислушивался к себе – тяжелая голова, сонливость, ломота в суставах, хандра, перевозбуждение, упадок сил. Опять вскрылся тик – губы обметало.
Игорь завел дневник наблюдений, в котором регулярно и тщательно отмечал изменения своего самочувствия. Повышенная потливость, учащенный пульс, апатия, отсутствие аппетита, необъяснимый приступ голода. Игорь обосновался в гостиной, открывая на ночь окно – появился страх задохнуться во сне. Он начал беречь себя, и это стало смыслом его жизни. Беречь от всего. Негативные эмоции ему были противопоказаны.
От жены он знал, что несколько раз звонил Сашка, но Игорь разговаривать с ним отказался наотрез и запретил ему приходить, проведывать. От других звонков тоже отмахивался. Не надо, зачем? Лишние волнения, лишние эмоции, что может плохо сказаться на его слабом сердце. Все его былые помыслы – написать роман, пробиться – показались ему мелкими, бессмысленными трепыханиями, которые украли у него здоровье. А ему себя надо беречь.
Конечно, он не мог не заметить, что жена, поначалу уступчивая, даже мягкая, все чаще ходила раздраженной. И он понимал причину. Да, он был дома, в семье. Но даже редкие гонорары, случайные заработки сошли на нет – Игорь отказался от всего. При этом требовал полноценного питания – творожка, бульончика. Жена вкалывала как проклятая. Взяла частных учеников. Да, он стал больше времени проводить с детьми, но если младший капризничал и плакал, Игорь уходил на прогулку один – ежедневные моционы он ввел в привычку. Старший Гарик в садике дрался едва ли не каждый день, но Игорь и знать об этом не хотел. Лариса бегала к родителям обиженных детей и наказывала сына.
В быту тоже стало сложно. Игорь определил себе специальную полку в холодильнике со «своими» продуктами – творогом, яблоками, огурцами и отварной курицей. Он запрещал детям брать с этой полки что-либо и каждый вечер перекладывал с полки на полку продукты. Игорь начал пылесосить, но убирал исключительно свою комнату, тщательно вытирая пыль и проводя ежедневную влажную уборку.
Ухайдоканная Лариса как-то спросила:
– А в коридоре ты помыть заодно не мог?
– Зачем? – удивился Игорь.
– Ты там тоже ходишь вообще-то. Не развалился бы, если бы протер еще два метра…
Игорь промолчал. Лариса ушла спать – она слишком уставала, чтобы еще и спорить. На мужа она уже смотрела даже не с недоумением, а с тихим бешенством, которое скоро должно было выплеснуться. И последней каплей стало яблоко.
Младший Петя залез на табуретку и забрал с папиной полки последнее яблоко. Забрал и сразу же съел, давясь кусками. Когда Лариса пришла домой, Игорь отчитывал сына, который стоял в углу и плакал.
– Что случилось?
– Он съел мое яблоко, – ответил Игорь.
– Какое яблоко? – не поняла жена.
– Мое яблоко, с моей полки, оно было последнее! – закричал Игорь.
И тут Ларису прорвало, как плотину. Она выдернула сына из угла, отвела в комнату и прямо ему на кровать высыпала яблоки, которые притащила, – сразу три килограмма.
– Ешь все! Это все твое. Понял? Если папа попросит хотя бы одно – не давай! – строго сказала она сыну.
Петя вытаращил глаза – от восторга и ужаса одновременно.
– А это тебе! – Лариса достала из сумки пирожные-эклеры и вручила старшему Гарику.
– Мне? Все?!
– Да, можешь съесть хоть сейчас.
– Папа любит эклеры…
– Перелюбит. Ешь!
Лариса, довольная, повернулась к Игорю, который задыхался от возмущения, хватался за сердце и пытался что-то сказать.
– А теперь ты, – обратилась к нему жена. – Запомни, заруби себе на носу: холодильник мой и все полки в нем – мои! И все, что лежит на полках, – мое! Я покупаю продукты детям и себе, а ты будешь жрать то, что останется! Ты будешь мыть полы во всем доме, пылесосить во всем доме, или прямо сейчас я соберу твой старый поганый чемодан с твоими старыми погаными трусами-носками и выкину тебя за дверь. Ты понял, сволочь?
Жена открыла шкаф, выдрала вешалку и хряпнула Игоря по голове, растесав ему затылок. Он схватился за голову – струйка крови потекла по щеке, но жена спокойно подошла и ударила еще раз – железным крюком, ровно по тому же месту. Игорь взвыл. Гарик застыл с эклером в руках. Петя начал плакать…
– Закрой пасть, не пугай мне детей, – объявила Лариса и мощным пинком под зад, в детстве такой назывался «поджопником», вытолкнула Игоря из комнаты.
Конечно, это было страшное унижение. И первым его порывом было сбежать, хлопнуть дверью, уйти к Люсе, начать новую жизнь, и пусть они попляшут. Но прижигая перекисью кровоточащие раны, Игорь понял, что они точно будут плясать. От радости. А Люся его не примет. Да и кто будет менять жену с двумя детьми на распоследнюю секретаршу? Про себя Игорь Люсю всегда называл «распоследней», считая очень удачным это определение. И, конечно же, был уверен, что там его ждут. И он в любой момент может позвонить в дверь.
К Сашке тоже не вариант – там Надежда. Она его дальше прихожей не пустит. И куда ему? Некуда… Получается, что некуда. Игорь заплакал… Сидел на краю ванной и плакал, как распоследняя девка. Краем сознания он отметил, что в этом случае «распоследняя» – не самый лучший вариант, а девка уж точно неуместна.
– Выходи уже. – Жена долбанула кулаком в дверь. – Не один в доме!
Игорь покорно вышел. Лариса замахнулась, но для виду. Игорь отпрянул и зачем-то прикрыл причинное место. Лариса хохотнула, но зло, с обидой, ненавистью.
Игорь пошел в комнату – спал он в «зале», куда его определила Лариса. Открыл пошире окно, замотался в одеяло, поджал ноги и приготовился себя жалеть.
– Окно закрой, сдувает, – крикнула Лариса. И Игорь покорно протопал к подоконнику – закрыл форточку.
Лежа без сна, ожидая скорую смерть от удушья, он думал, что будет жить ради детей. Останется ради детей. Если Ларисе он не нужен, то детям – нужен! Или нет? Гарику уже точно нет, но ведь Петя еще маленький… Гарик отца ни во что не ставит – как мать скажет, так и будет. Петя же совсем другой. Не в Ларису, в него. Значит, останется ради Пети и ради самого себя. В конце концов, это его дом, дом его родителей. Почему он должен уходить?
Игорь еще немного себя пожалел и наконец уснул. А утром с удивлением обнаружил себя живым и вполне здоровым. Разве что вчерашняя рана саднила.
И вот тогда он начал писать – для себя, втайне от жены, естественно. Он водил детей в детский сад, гулял с ними и записывал смешные сценки, детские выражения, ситуации. Варил кашу по утрам, убирал конструктор, застилал постели, гладил, рисовал танк, лепил из пластилина ракету на конкурс в садике, клеил аппликации к 23 февраля и 8 марта, выращивал на окне лук в стакане.
Он писал ради себя – чтобы в памяти остались эти мгновения, милые, искренние. Игорь перечитывал записи и удивлялся, как стремительно летит время, как быстро все забывается. И он хотел успеть, зафиксировать, оставить в памяти мгновения. В этих зарисовках, где Гарик был главным героем, себя – отца – он вывел в роли как минимум покорителя Севера, а то и космонавта. Маму сделал ласковой, нежной, трепетной ланью, которая безгранично любит сыновей и мужа. Гарик в записочках, в коротких фразах в детской тетрадке, казался умным не по годам, добрым и честным мальчиком. Он заступался за младшего брата и очень любил отца, гордился им. В этих зарисовках Игорь описывал ту жизнь, о которой мечтал. Другую квартиру, где обитало семейство, тихие вечера или, наоборот, шумных гостей. И в этих заметках Игорь себя уважал, ассоциируя с главой семьи. Это был он, настоящий.
Свое возвращение к бумагомарательству Игорь тщательно скрывал от жены и детей, и ему вдруг стало легче. Он быстро делал все дела по хозяйству, с увлечением стал заниматься детьми, забросил свою утреннюю гимнастику и даже начал покуривать. Едва дождавшись, когда жена уйдет на работу, открывал настежь окно на кухне, с наслаждением закуривал, сбрасывая пепел за окно – он боялся взять блюдце, жена бы точно заметила.