— Давай быстрее… вон, туда…
Я бросился по узкому коридору, уже не глядя на надпись: проход закрыт. Кажется, они уже спускались по лестнице… кажется… хотелось бросить все, броситься к Джефферсу, упасть на колени, целовать желтоватую руку, пусть отхлещет, пусть накажет, пусть только простит…
Еще один поворот… тревожный знак на двери — трилистник, такие трилистники означали смерть всякому, кто зайдет в запретную дверь…
— Ну что робеешь? Да, радиация… а ты как хотел… входи, входи… вон там пластинка металлическая… отверти ее, вон, отвертка лежит…
Я уже не боялся, это было как в фильмах, когда нужно спускаться под землю, и там страшно, а потом еще страшнее, а потом совсем страшно — но кто пройдет все испытания до конца, станет властелином мира…
Шаги приближались, я слышал резкий говорок солдат…
Быстрее…
— Вон там ключ поверни, — потребовал человек на экране, — видишь клавиши? Давай на пуск… Нажал? Молодец…
Завизжало что-то электронное, истеричное, шаги за дверью смолкли, как-то удивительно быстро. Что-то произошло, только что — я еще не мог понять, что именно. Кто-то там, в коридоре, включил телефон, кто-то говорил хриплым от страха голосом, кажется, докладывал Джефферсу: «Шеф, у нас проблемы…»
— А что… это было?
— Какой-то остров в Тихом океане… там и нет ничего… людей точно нет, специально же перенацеливали на ненаселенные территории… когда эти… ПРО подписывали…
Он говорил что-то — я не понимал его.
— А… что я сделал?
— Фейерверк ты сделал.
— Какой…
— Большой и красивый… ох, они забегают…
— Вы с ума сошли, что делаете-то… — голос Джефферса снова проклюнулся в трубке, на этот раз он был прямо-таки медовым, — как тебя там… ты успокойся, что делаешь-то… парень, вернись домой, будь хорошим мальчиком… сегодня же я привезу тебе железную дорогу… с семафорами… И сладостей тебе привезу, хочешь? Ты у меня как-то компьютер просил, я тебе нетбук маленький присмотрю…
— Мы победили, — я повернулся к человеку на экране, — все, они согласны.
— На что… согласны?
— Железную дорогу мне купить… там семафоры светятся, как настоящие… и вагончики ездят…
— Ду-урень… слушай, если ты хоть что-то соображаешь… да ничего ты не соображаешь… я диктую, ты говоришь…
— Требую немедленного вывода войск Альянса с территории России.
— …войска Льянса с территории Румынии…
— России, идиот!
— России.
— Возвращения России статуса самостоятельного государства.
— …самостоятельного… государства.
— Требую оплачивать поставки нефти.
— …поставки наф…
— Нефти, идиот.
— Нефти…
— Сколько… сколько вы требуете за нефть? — спросили с той стороны света.
— Сколько? — я посмотрел на экран.
— Двести за баррель, — отчеканил человек на видео.
— Двести забар… забар…
— За бар-рель!
— За баррель.
— Вы сошли с ума, мой дорогой друг. Для нас обоих рациональнее будет остановиться на цифре сто пятьдесят.
Я снова посмотрел на экран.
— Двести, — повторил мой дьявол, который не был дьяволом.
— Двести.
Никто ничего не ответил, что-то происходило — я чувствовал, но такое тонкое и невидимое, что я не замечал — что…
— Баланс проверь, — сказал человек в телевизоре, — не умеешь? Что такое банкомат, знаешь? Вон там, в углу… Подойти, нажми — запрос баланса. Нажал? Что там?
— Цифры… Один-три-семь-восемь-один-девять…
— Ага, перевели денежки… ну, я так и думал… давай, открывай вентиль… да наполовину открывай, куда ты такой напор дал… вот так, молодец… ценю.
Сердце екнуло. Я вспоминал, когда хозяин говорил, что меня ценит — кажется, никогда… Это было что-то новенькое… Я и не знал, что на этой земле можно ценить не только дрова и черную воду, но еще и людей…
— Теперь деньги снимай… Снятие наличных… Бери двести, хватит тебе…
ПОЛУЧИТЕ ДЕНЬГИ, — взмолился экран.
Две шуршащие бумажки слепыми котятами ткнулись мне в руку.
— Вот так… где тут город ближайший, по карте посмотри…
— К югу отсюда китайский какой-то… Пен-Хой…
— Это раньше был Комсомольск-на-Амуре… ладно, не запоминай… иди, обменяй эти бумажки там на что-нибудь…
— На что?
— Эх ты, дурень! — он снова засмеялся, — что хочешь…
Его ответ испугал меня — я понял, что не знаю, чего хочу…
— Ну… за нас с вами и за черт с ними, — человек на экране поднял бокал.
— За нас, — подхватил я.
Сегодня был Новый Год — какой-то особенный, первый раз я отмечал Новый Год без Уинстона Джефферса, с новым хозяином, про которого я ничего не знал, даже не знал, дьявол он или не дьявол.
Он сидел перед роскошным столом в своем дворце в своем телевизоре, я сидел перед роскошным столом в своем доме, никогда раньше у меня не было на столе дорогого вина, и чего-то шоколадного, ароматного, он с экрана сказал — трюфели, и мяса, сочного, душистого, он в телевизоре хмыкнул и сказал: Это тебе не консервы…
— Вот теперь хоть на человека стал похож… — он смотрел на мой костюм, довольно кивал, — зря ты так шиканул, лучше бы зерна купил… ладно, шут с тобой, Новый год, все-таки… а оливье у тебя ничего получился, я смотрю…
— Теперь вы будете моим хозяином? — спросил я.
— Ты это брось… хозяина ему надо… Ты не собака, хозяина искать, что-то все века вы только и делали, что хозяина искали. Ты сам себе хозяин будешь… и всей земле этой. Править будешь.
— А я не умею… править.
— А никто не умел, все правили… ничего, справимся, если что, я подскажу… Технику закупишь, фабрики с тобой воскресим… тракторы, комбайны… дороги поправим, города… По-русски-то говорить умеешь? Что вытаращился… ничего, научу, а то что мы с тобой все на этом бизнес-инглише… Ты у меня еще Пушкина в оригинале прочтешь:
Я памятник себе воздвиг нерукотворный,
К нему не зарастет народная тропа…
— Вот так… — он поднял бокал, — тут Президент выступать должен, запись тебе, что ли, показать… ладно, ты сам себе Президент… я тебе другой ролик пущу…
Он показал мне большие часы, они били полночь и звонили в колокола, и я вспомнил, что надо загадать желание, только не мог сообразить, чего я хочу.
Потом он показал мне ночной город, очень красивый, с башенками, куполами, красными звездами, я слышал голоса людей, умерших давным-давно, они пели что-то — очень красивое, на непонятном языке, наверное, это был русский.
За тусклыми окнами светлела заснеженная страна — которою я должен был владеть, которая всегда была моей, только я об этом не знал.
2011 г.
Споры
— …да проснешься ты или нет?
Как-кого черта… Выдергиваю себя из сна — по кусочкам, по кусочкам, по крупиночкам, как бы какой кусочек не забыть. Кто-то тормошит меня, сильнее, сильнее, сосед, что ли, какого черта ему от меня надо?
— Да проснись же!
Нельзя, нельзя так спящего трясти, так и душа не успеет в тело вернуться, и буду я здесь, а душа моя где-то там, там, среди звезд…
— Ну что, что такое?
— Да вставай же, — сосед приближается ко мне, бледный, перепуганный, — беда пришла.
— А, ну так чаю ей налей, — отмахиваюсь, — и семейный альбом покажи…
Проваливаюсь в сон, сосед вытаскивает меня, что ж ему еще нужно?
— Ты не понял меня, беда пришла… да проснись же, проснись…
— Да у тебя каждый день беда приходит… На тебя посмотреть, так она у тебя, похоже, не уходила…
Он хватает меня, тащит из сна, нет, это уже слишком, он, мне, конечно, добрый сосед, и дай-то бог ему всего, что он хочет, а все-таки всему есть предел, и…
Вскакиваю, хватаю соседа за грудки, хорош народ будить, сам не спишь, другим не даешь…
Он обрывает меня — одним-единственным словом:
— Плесень.
Подскакиваю, как ошпаренный, уже не я вырываю себя из сна, уже сон бежит от меня во все лопатки…
— Шутишь?
Сосед смотрит на меня, бледный, перепуганный.
— С этим, брат, не шутят…
Спешу за ним — в ночь, холодную, звездную. Все еще надеюсь на что-то, зря перетрухнул сосед, зря поднял бучу, у нас уже все, что угодно, за плесень принимают. Только какую-нибудь блендочку увидят или тень какая мелькнет, все сразу — плесень, плесень, а там плесени и близко не было…
Да и откуда вообще взяться плесени, сколько веков уже не было — ничего, ничего, плесень осталась — в легендах, осела — в преданиях, покрыла глубину веков… Это только маленьких-непослушных пугают, во-от, не будешь слушаться, ка-ак придет плесень, ка-ак заберет…
Выглядываю в темноту ночи, еще надеюсь на что-то, когда вижу в темноте огоньки: один, два, десять, больше, больше…
Плесень.
Беспощадная, неумолимая, неукротимая — плесень.
— Откуда ее черт принес?
Ловлю себя на том, что говорю вслух.
— Известно откуда, из космоса…
— Из ко-осмоса… знать бы, откуда эта зараза к нам прет…
— И будешь знать, и чего? — сосед косится на меня. — Там-то ты ее все равно ничем не возьмешь… Да и прет она отовсюду, черта с два уследишь…
Черта с два… проверяю оружие, арсенал у меня что надо, не самый большой, конечно, есть и покруче, ну да ничего, не жалуемся…
— Бить будем? — спрашивает сосед.
— Нет, ты погоди бить… дай приблизиться…
— Да близехонько она уже…
— Ну, бей, если тебе так надо, только снаряды изведешь, да и все…
Я зол на соседа, тут и сам не можешь рассчитать, когда бить, и этот еще… да что говорить, плесень-то не на меня прет, на него, на меня бы плесень полезла, я бы и не так распсиховался…
Считаю огни, прикидываю скорость, количество, понимаю, что дело дрянь…
— Не одолеем.
— Чего-о?
— Не одолеем, говорю…
— Ты чего, мне умирать теперь прикажешь? Она же как вцепится, как расползется…
— Да знаю я… чего встал, давай других зови, вместе все одолеем…
Кидаемся звать других — сколько нас тут есть, пятеро бок о бок живут, еще один на отшибе. Все спят, что еще делать, как не спать, выволакиваю их из сна, из самых глубин. Кто-то и ворчит недовольно, а что ворчать, беда одна на всех — плесень…