Бежать… а куда было бежать, некуда… вспомнил что-то, как в учебниках написано, спрятаться за какую-нибудь поверхность… за стену… отбежал к дому, там какая-то общага была при Южноуральском, встал, зачем-то лицо руками закрыл. Потом налетело, громыхнуло, сильно так, помню, чувство такое странное, что под ногами нет ничего, и весь мир куда-то летит…
Боже мой…
Не помню, как очнулся, больно не было, вот что странно. Увидел себя лежащим на обломках, и ни боли, ничего, только колено было ободрано, и щеку мне расцарапало. А так ничего. Посмотрел на город, города нет, руины какие-то, от ЮУРГУ еще осталось что-то, а так все в щепки. Идешь, стекляшки битые под ногами только так хрустят. И ни души вокруг. Страшно так… Побрел не знаю куда, наугад, обломки, осколки под ногами, и кусочки какие-то перекатываются, как стекло оплавившееся… Вот это помню. Еще помню — обогнул стену, обгорела она здорово, а там как театр теней… люди застыли… то есть, не люди, конечно, одни оттиски от них остались… и все…
Я тогда не знал, куда идти, просто шел по городу по пустому — кажется, мне повезло, здорово повезло, что живой остался. Нашел какие-то тряпки, закутался, чтобы радиацией не жгло, так и не понял, как не сгорел до сих пор…
А потом их нашел… ну, кого их, людей. И уже неважно, каких людей, много там было… и депутаты из администрации, и бомжи всякие, и рабочие, и менеджеры, и китайцы там были, вот уж кого увидеть не ожидал. На Алом поле стояли, ну то есть, там, где раньше Алое поле было, теперь там руины одни… вот, на руинах стояли. Радио тогда вырубило, да тогда все вырубило, а как раз восемь утра было, они стояли и пели…
…и в первый раз сказал тебе люблю-у-у…
Назвал своей судьбой, своей единственно-о-ой,
А на рассве-е-ете по-да-рил за-рю-у-у…
И я понял, что нужно идти к ним, ничего, что на открытом месте, ничего, что фонит — к ним, к ним, вот так стояли мы среди руин, и руины светились в сумерках, красиво так, и люди сами светились, это я тоже помню…
…Родной Челябинск… город радости…
Город юности и первой любви…
Хорошо так спели, даже на душе легче стало. Смотрю, и Кирюха здесь же, он же на работе вроде как должен был быть… а он тут, и все тут….
— Ну что, жив? — говорю.
— Живы, — Кирюха сказал, — живы… надо же как, нас бомбили, а нам все нипочем…
— Нипочем… Да вроде чуть ли не в эпицентр попали, не должны, вроде, живые остаться…
— А тебе охота, чтобы мы околели? Так, что ли? — прямо обиделся Андрюха. — Еще чего! Живы, и радуйся… и бога моли, что живы… Ну, что встал, за дело приниматься надо…
— За какое дело? От фабрик-то не осталось ни хрена, куда ты на свой че-тэ-зэ поедешь?
— Вот и надо восстанавливать… раз не осталось ни хрена.
— Да тут сам черт ногу сломит…
— То черт, а то мы… чай ногу не сломим… давай, лопату бери… и расчищать все это надо…
— Где лопату?
— Да где… вон, бригады добровольцев сколачивают, мэр руководит… пошли, что ли, город надо спасать…
Тяжело, конечно, приходилось, помню, первую неделю вообще без сна работали, первый месяц я вообще не помню, как ел что-то. Молоко было, это да… подвозили откуда-то, уж не знаю, откуда. Много всего узнать пришлось, дезактивация всякая… расчистка особо опасных объектов… ну, через месяц город хоть чуть-чуть на город похож стал, на улицах стали огороды разводить. Картошку, колорадский жук откуда-то полез… до зимы даже выросло что-то… чэ-тэ-зэ запустили кое-как, уж как его восстановили, сами удивляемся… Короче, жить можно было…
Вот так и жили… потом зима была, лед искусственный сделали, фигурки всякие на площади Революции, морские коньки, русалочку, дед мороз со Снегурочкой, Кот в Сапогах… Ну, все как всегда… Потом Новый год, мэр всех поздравил, дескать, нас бомбят, а нас этим не возьмешь, живем. Земляки…
Вот так полгода где-то прошло, только потом замечать начали… Что замечать? Что в город к нам не едет никто. Как отрезало — нет людей и нет. Туристы, депутаты, важные птицы из Москвы, родственники из Сибири, теща из деревни — никого и ничего. Я дочери два раза в Ебург звонил, телефон не ловит… а потом директор меня к себе вызвал, я уж испугался, думал, под сокращение попал… возраст все-таки… вот сидит передо мной шеф, прозрачный такой, и светится. Ну, мы все после взрыва светиться начали…
— Ну что, Кирюш… тебе задание будет, командировочка… до Магнитки.
— Как скажете, — говорю, — до Магнитки?
— Да, до нее. В Турцию ты не поедешь, в Турцию я поеду, — смеется, — давай, разузнай, они нам заказ на сплавы-то продлять собираются… или нет?
Вот с этого все и началось… настоящий кошмар. Я в тот же день собрался, в машину сел, у меня тогда машина своя была, девятку купил, не бог весть, но ехать можно… быстро так до Магнитки доехал, прямо странно, до чего дороги все чистые были…
Это все в Магнитке началось, когда я чуть в аварию не попал… подъезжаю к Магнитке, а тут камазик из-за угла, матерый такой… и на меня. Я увернуться не успел, это я хорошо помню… что увернуться не успел… но ведь не столкнулся же я с ним, как насквозь прошел…
Ей-богу, как насквозь прошел…
Ну, думаю, пить надо меньше… и спать больше… совсем меня ночные смены доконали…
Приезжаю в контору, куда меня шеф послал, захожу, говорю:
— Здравствуйте, мужики!
Они смотрят на меня, не говорят ничего. Ну, сел я рядом с ними, под картой Челябинска, уж не знаю, чего ради она тут висела… мне стопочку налили, и кусок хлеба дали. Скудновато угощают, ну да ладно, не жрать же я приехал…
— Ну, что инвестиции из Москвы? — один мужик спрашивает, зам, кажется.
— Да жди их… мы за те еще не отчитались.
Помолчали, выпили.
— А с поставками как? — директор говорит.
— Да нормалек, не жалуемся.
— А, ну-ну… про Челябинск-то что слышно? Ядерное облако-то не летит на нас?
— Нет еще… из космоса, говорят, выглядит так страшно… черная воронка, блестит, как стекло.
— Ну. За Челябинск.
И выпили, не чокаясь.
Вот тут-то мне страшно стало. Я к ним, за плечи их дергаю, по спинам хлопаю, вы что, мужики… а они не видят меня, и рука моя насквозь проходит… страшно так…
Уж не помню, как на улицу выбежал, как до машины добрался, и домой. Только где-то на Троицком тракте в себя приходить начал. Что за бред? Живой я, живой… вот машина моя, и сам я…
Подъезжаю к городу, к Челябинску, то есть… тут-то я и увидел. Что увидел, что нет никакого города, черно впереди, черным-черно, даже руин нет… мертвечина…
Никто не выжил… Катастрофа мирового масштаба… еле-еле войны не допустили..
Войны… вот тебе и не допустили войны. Прямо жуть брала, на это месиво смотрел, черное, блестящее, и в темноте светится… и ехать бы подальше отсюда, а я наоборот, на газ жму, и вперед, вперед… как дурак… думал, помру… нет, потом, где-то через километров парочку, увидел огни…
Я вернулся в город. Ну, как в город, теперь-то я видел, что и города никакого нет. Руины, призрачные, прозрачные, светящиеся, и люди ходят, призрачные такие, и не идут — парят в воздухе. Страшно было. Вроде бы и сам я мертвый, и они мертвые — а все равно среди мертвых в городе страшно было… Бежать хотелось, только куда из Челябинска-то сбежишь, хоть живой, хоть мертвый, а все свой город… Да и красивый он стал, дома стоят призрачные, липы призрачные в цвету, фигурки на Кировке наши умельцы на заводе отлили — барышню перед зеркалом, городового, трубочиста с кошкой…
Ну, прихожу к шефу, он уже ждет меня, сидит за столом, сам насквозь просвечивает, и кабинет у него светится весь.
— Ну что, говорит, что там с заказами?
— Ну, говорю, что случилось-то… так и так, говорю, Челябинска-то нету уже…
— Как нету? А это что тогда?
— А это ничто… город-призрак. Его же бомбой рвануло, так тут теперь нет ничего. Сейчас как к городу подъезжаешь, так видно, что там воронка черная, и светится, и как будто стекло блестящее на ней… Сейчас в других городах только про то и говорят, что от Челябинска рожки и ножки остались…
— Что мелешь-то?
— Да что мелю… все как есть…
— А мы с тобой как тут тогда разговариваем?
Тут страшно стало. Шеф сидит, помощник его, секретарша в углу, еще какой-то парень на диване чай пьет, это сын шефа был, кажется, из универа в гости пришел… сидят и смотрят на меня, что я им скажу… А что я сказать могу…
— А мы, говорю, мертвые. Нас бомбой грохнуло, мы и сгорели все, только тени на стенах остались… а может, ни теней, ни стен… Мертвые мы…
Я думал, шеф орать будет, а он смотрит на меня, и вижу — все понимает. И все они все понимают, что мы все…. Того…
— Извините, — говорю, — это я спьяну все… перепил в дороге…
— А на самом деле? — спросил шеф.
— А на самом деле… ну, отказались они от контракта…
Я на него посмотрел, и он на меня посмотрел. И мы друг друга поняли.
— Ну и дураки, — говорит шеф, — ну все, иди… да не в цех, домой иди, умаялся… и это… про то, что там, в Магнитке слышал… не болтай.
Потом что было…
Да все было.
Живем помаленьку.
Вот, недавно цирк отстроили заново, звери сами откуда-то вернулись, и в зоопарк тоже. Церквушки отстроили, снова трамвай пустили. Говорят, метро копают… да его еще лет двести копать будут.
Два раза в этом году у дочери был в Ебурге. Хорошо посидели, странно только как-то, я пришел к ним, сижу за столом, а они на меня и не смотрят вовсе… Прямо жуть берет, после этого даже думаешь, что и правда было с нашим городом что-то такое… нехорошее. Только ничего не было, я даже на заводе парням ничего не сказал, как дочь меня не замечала. Не принято у нас такие вещи говорить… что там, в других городах мимо нас проходят, даже не кивнут. Мэр тоже на днях выступал, сказал, что за такие вещи в тюрьму сажать будет, если кто ляпнет, что Челябинск умер…
Живет Челябинск, светится по ночам, наверное, если по Свердловскому ехали, видели. Недавно вот северок с металлургическим объединили — трассу там проложили, микрорайон построили…