Нет, все-таки я сошел с ума… хорошо свихнулся, ничего не скажешь, выпил-то всего два бокала, и уже глюки начались. Черт возьми, он же смотрит, смотрит на меня, он видит меня… говорит… говорит со мной…
– Ну что, боишься меня? – он подмигнул. – А ты не бойся… про привидения читал?
– Фильмы смотрел.
– Ну вот видишь… вот я и есть… – он снова подмигнул. – Умер в две тыщи сорок седьмом году, а сам до сих пор тут… на записи…
Это было уже слишком. Я потянулся к кнопке POWER, говорят, нельзя так выключать, сломаешь, а что делать, тут не то что выключить, тут экран разбить хочется…
– Да ты что? – он встрепенулся, как будто высунулся из экрана. – Да ты погоди, что боишься-то, съем я тебя, что ли?
Он тоже потянулся туда, в сторону красной кнопки, я уже толком не понимал, где он, по ту или по эту сторону экрана, мне показалось, что он коснулся моей руки – на какие-то доли секунды…
Экран погас. Надо бы выдернуть этот проклятый диск… я несколько раз пытался подцепить его пальцами, диск не поддавался, сидел прочно, ага, значит, я все-таки что-то сломал… еще бы не сломал, пить надо меньше, тогда и новенькие плееры ломать не будем, а то привидится же такое…
Спать, спать… завтра на работу, еще не хватало пьяному на работу явиться, то-то будет весело. Спать… Легко сказать, спать, все посматривал на экран, боже мой, привидится же такое… спьяну… ну ладно черти всякие мерещились, или собачки маленькие по потолку бегали – такое бывало, но чтобы вот так… Политический этот обогреватель, или как его там…
Перекрестился, прочитал Патер Ностер, на душе полегчало.
Не доберется он до меня…
Не должен……я бежал по бесконечной земле – из ниоткуда в никуда.
…то ли снилось, то ли не снилось, привиделся какой-то бред – уже в который раз, навалился на меня среди ночи. То ли во сне, то ли наяву видел землю – большую, бескрайнюю, в вечерних сумерках горели огни – города, города, города, гремели комбинаты, иногда я пересекал широкие поля, по ним ползли и ползли какие-то вертушки, я догадался – комбайны…
Странный мир…
Как я сюда попал?
И не подумаешь, и не остановишься – какая-то сила гонит и гонит вперед…
Бескрайняя земля – я вижу тающий свет сумерек, вижу, как с запада ползет что-то темное, холодное, как зимняя ночь. И люди идут навстречу темноте, и хочется упредить, крикнуть: берегитесь – и слова стынут в горле…
Что-то берут, что-то тащат из темноты люди, вон несут какие-то яркие одежды, и я вижу, как одна за другой замирают большие фабрики.
Некогда думать… бегу, бегу сломя голову по большой земле… Как будто настигает кто-то – но нет сил обернуться.
Снова что-то тащат из темноты люди, берут из темноты караваи хлеба, большие, душистые – замирают комбайны на полях…
Люди снова тянутся в темноту, исчезают в сумерках. Медленно – один за другим – гаснут окна домов, пропадают в темноте большие города, я уже не вижу, куда бегу…
Тьма сгущается… даже не тьма, не холод – какая-то жуткая пустота, безлюдье, которое кажется страшным. Бегу наугад, ищу человека, хоть одного человека – нет никого, огибаю руины когда-то огромных зданий, спотыкаюсь о чьи-то белые кости…
Из темноты выходит Джефферс, я бросаюсь к нему, он как будто не узнает меня, мой хозяин, идет по обезлюдевшей земле – зловещий, жуткий. Не сразу замечаю у него в руке нож, взмахивает, пронзает лезвием землю… еще… еще… из безлюдной земли хлещет черная вода, присматриваюсь, понимаю, что не вода – кровь заливает темную пустыню…
– Не на-а-адо-о-о!
Черт…
Подскочил на кровати.
За окнами сыпал и сыпал снег, что ему еще делать, вспыхивал в лучах фонаря на крыльце, дальше до самого комбината тянулась непроглядная тьма. Где-то там была труба, на ней завтра над поставить давление на десять, на десять, а не на двадцать, тут, главное, не ошибиться, не перепутать… но это завтра, не пойду же я среди ночи вертеть трубу, так чего ради не спится-то, спать, спать…
Труба… по ночам, когда не спалось, думал про трубу, какая она великая, и какой я великий, что служу этой трубе, на которой держится мир. Конечно, труба была не одна, их было много, по одним трубам текла черная вода, липкая и вонючая, где-то по трубам под давлением гнали газ, которым нельзя было дышать, еще были провода, они назывались ЛЭП, по ним я гнал на запад ток, который получался на фабриках, они назывались ТЭС.
На запад, на запад…
Труба… кто-то выбрал меня жрецом священной трубы, кто, кто-то – конечно, хозяин, не помню, как и когда это было, моя память легко стирала ненужные картинки, оставался только комбинат, октановые числа, степень очистки, уровень давления в трубе, киловатты в час, красный колпак хохочущего хозяина, который нес подарки…
– А ты, парень, трубу береги, – вспомнил я светлые глаза хозяина, – думаешь, чего ради тебе эту трубу дали? На трубе, считай, весь мир держится… перекроешь трубу – весь мир к чертям пропадет, конец света будет…
Я кивал – я чувствовал себя богом, который бережет мир от конца света, хотя, конечно, богом был не я, а мой хозяин – всемогущий, всезнающий, избравший меня для великой миссии…
Спать… Что размечтался-то, спать надо…
Вспыхнул экран. Что он там, перезаряжается, что ли… Экран осветился сильнее, что за черт, я же его выключал – поздно, поздно, уже появился Скворушкин, или как его там, прищурился, посмотрел на меня.
– Привет.
– Здравствуйте.
– Что ты меня боишься-то в самом деле… Ты хоть расскажи, как тебе тут живется-можется… Что, не обижает тебя хозяин?
– Да что вы…
– Бьет?
– Ну… иногда, током… когда я виноват, на комбинате что напорчу… его же комбинат…
– Все его, значит? – он недобро засмеялся. – Это он тебе так сказал?
– Ну да…
– А что это все твое, ты знаешь?
– Чего ради?
– Того ради… по наследству. Потому что дед твой этой землей владел, и отец твой… нет, отец уже у чужаков за похлебку работал, но все равно что-то у него было… Так что твоя это земля, парень, ты не думай…
– Эта… вокруг дома?
– Тю, вокруг дома, больше.
– Город этот?
– Тю, город…
– Лес?
– Тю, лес… вся земля, сколько ты видишь, и там, дальше – все твое… Ты бы это… Хозяину-то своему намекнул бы как-нибудь, что напрасно он тут хозяйничает… Напомни ему, что земличка-то твоя…
– Не послушает.
– Послушает… как вентиль-то перекроешь, так и послушает.
Меня передернуло. Что-то дьявольское было в усмешке этого Скворушкина, и то, как он сказал – перекрой вентиль…
– Да вы что… конец света же наступит…
– Эх, парень, это у них там конец света наступит… а у тебя, считай, самое начало…
– А так нельзя. Мне хозяин железную дорогу обещал… если слушаться буду…
– Какую дорогу? – призрак на экране насторожился.
– С вагончиками. И семафоры там как настоящие, и горят.
– Парень, – он хрипло рассмеялся, – я тебе подарю настоящую дорогу… Транссиб, слышал? Вот, твой будет. Что он тебе еще обещал, америкос этот? Кораблики пластмассовые не обещал? Я тебе настоящие кораблики подарю… Черноморский флот… самолетики тебе заводные он не дарил? А настоящий самолет хочешь? А у меня еще подлодки есть… и вертолеты… и космические корабли… ты их подлатаешь, как новые будут… Да ты смотри, смотри… – Он показал со своего экрана на бескрайнюю тайгу за окном. – Вся земля от Днепра до Тихого океана… вся твоя будет…
Мне стало страшно. Если раньше оставались сомнения – теперь я знал, кто это, он смотрел на меня, и некуда было деться от этого взгляда. Я смотрел на его руки – вот-вот схватится за край экрана, вот-вот выберется наружу, я такое видел в одном фильме, там девочка из колодца так душила людей…
Это мне хозяин подарил фильм… сказал, пощекотать нервы…
Хотелось бежать – прочь от этого экрана, от этого дома, на лыжи, и в тайгу, куда глаза глядят. Только этот точно тогда уж вылезет из плеера, найдет меня, схватит, от него не уйти…
Он…
Который предлагает весь мир…
– Изыди, сатана! – Не помню, как набросил на экран полотенце, как потащил плеер на улицу – подальше, в снег, в снег, не вылезет, не убьет… сатана… как я раньше не догадался, это же он так искушает, поклонись мне, и я подарю тебе весь мир…
В снег…
Накрыть полотенцем и выбросить подальше, вот так, в снег, надо бы еще сотворить молитву, патер ностер… надо бы хозяину позвонить, он-то знает, что с таким делать, он…
Бросился в дом, захлопнул дверь. Оставаться здесь не хотелось – хотелось бежать или забиться в угол, смотреть на темную комнату, где мерещились призраки, только бы из стен не вылезли какие-нибудь руки, не схватили меня, как в фильме ужасов…
За окнами медленно проклюнулся синий рассвет, это значило, нужно идти к трубе, нужно служить трубе – иначе нагрянет конец света…
Конец света нагрянул двадцать девятого декабря ближе к полудню – он спустился с неба, и не один, их было много, в черных одеждах и черных шлемах, они выходили из вертолетов, один за другим, я видел у них автоматы, и еще что-то, как в фильмах про войну. Я понял, что это конец, вернее, я давно понял, что это конец – теперь оставалось только потихоньку выйти из дома, затаиться где-нибудь, хотя бы за складами. Я уже знал, что пришли за мной, интересно, куда от них можно сбежать – разве что в лес, на лыжах, по сугробам, хорошо, снегопад так и валит, может, успеет замести лыжню…
– А парень-то этот где?
– Что, думаешь, он ждать тебя будет? Чует, скотина такая, что он натворил…
– Так все-таки, почему, по-вашему, прекратились поставки топлива?
– Почему… крыша у него поехала, вот почему…
– Может, авария?
– Какая авария, будь авария, он бы сам первый нам позвонил… а так на звонки не отвечает…
– Да где он?
– Да сто раз уже смотался… Ладно, парни, идите к трубе, наведите порядок…
– Говорил я вам, давно китайца надо было нанять. А вы мне все – китаец себе цену знает, за консервы работать не будет… А этот смирный, он денег не просит… вот и смирный…