— Алиса…
Мне никогда не забыть его ошарашенных глаз. Я-то думала, что не сильна в сентиментальных речах, но оказалось, что мне просто некому было их говорить.
— Какие замечательные слова, — похвалила меня мама Катерина и тут же обратилась к сыну: — Тебе очень повезло с такой чуткой и ценящей тебя девушкой, Федя.
— А ему с ней, — добавил папа Давид.
Федя с ними не согласился, но и опровергать их слова не стал. Может, потому что понимал, что в каком-то смысле это правда. Нам действительно очень повезло друг с другом. Но может, он предпочел хранить молчание, потому что это было еще одним притворством во благо. В любом случае я не возражала — плюхнулась обратно на стул и наполнила свою тарелку едой. Постаралась попробовать каждое приготовленной Катериной блюдо, похвалила стоящие на столе бокалы с серебристой окантовкой и даже купленные для праздника салфетки с голубыми снежинками. Уезжая домой, я чувствовала себя уставшим, но хорошим гостем, которого будут вспоминать добрым словом. И это единственное, что меня волновало в тот день.
В четыре утра Федя проводил меня до машины и попросил взглянуть на его подарок.
— Надеюсь, он тебя не расстроит.
Ничего не спрашивая, я достала из небольшого пакета блокнот, на обложке которого золотистыми буквами было выбито: «Для химика», и улыбнулась. Криво, конечно, но все же…
— Не расстроил, — сказала я. — Он классный.
— Заметил, как ты пишешь всякие химические штуки на салфетках и чеках, когда мы вместе ужинаем. Подумал, что… что ты захочешь держать все эти записи в одном месте.
— Я об этом не думала. Обычно я выбрасываю все, что написала.
— Почему?
— Потому что это бессмысленно. Я ушла из лаборатории. А записи, о которых ты говоришь, я делаю по привычке. Потому что мозг так хочет.
— Понятно.
— Но с блокнотом и правда будет проще.
— И чем же? — нахмурился Федя. — Соберешь все в одном месте и выбросишь одним махом?
— Ты на меня злишься? — не поняла я, растерявшись. У меня изо рта шел пар, а руки от холода стали красными и малоподвижными.
— Ты самый преданный своему делу человек из всех, кого я встречал. Никто, понимаешь, никто, не отдает свои наработки бывшему парню, которому впору плюнуть в лицо за его измены. Никто из тех, кого я знаю, не готов поступиться своими интересами, своей выгодой, своей возможной славой, ради чужого благополучия. Если и помогают, то не анонимно. Не тихо, а громко заявляя о себе и своих грандиозных поступках. Среди моих друзей полно тех, кто называет себя альтруистами, пацифистами и другими словами, означающими что-то хорошее, что-что, что делает их особенными в своих же собственных глазах. Но никто, понимаешь, никто из них не идет ни в какое сравнение с тобой и твоей преданностью людям. Не знаю, что случилось в лаборатории, почему ты уволилась и зачем скрываешь правду, но этим подарком я пытался сказать, что, какое бы решение ты не приняла, какое бы будущее для себя не выбрала, твое призвание от этого не изменится.
— И это твоя речь? Родителям ты сказал очень даже приятные слова, а мне… какую-то хрень, уж прости.
— Я серьезно, Алиса. И это не мой ответ на твою речь. Потому что я пока не в состоянии осмыслить то, что ты мне сказала.
— Ну, зато наговорить мне всякую чушь про призвание ты успел, — хмыкнула я и, открыв дверь, забралась в прогретую машину. Через несколько секунд Федя устроился на пассажирском сидении.
— Мы же за честность, так? — спросил он, смотря перед собой.
— Так, — подтвердила я, обхватив руль.
— Я должен был сказать, что думаю. Не обижайся, ладно?
— Больше мне делать нечего, как обижаться на твои глупые слова.
— Пусть так. Пусть мои слова глупы, да и сам я глупый, но только ты-то не глупи.
— Спасибо за честность, а теперь можно я поеду домой? Спать хочу.
— Хорошо. — Сдавшись, он потянулся к двери, но неожиданно остановился и добавил: — Ты сделала худший день моей жизни лучшим, и этим все сказано.
А потом он ушел, и больше мы к теме наших праздничных речей не возвращались.
12 глава
Больше года прошло, а лучше не становится. Мне казалось, что у меня ПТСР, а свадебное платье — триггер, от которого нужно избавиться. Но вот оно продано, а я все там же. В том злополучном дне.
Просыпаюсь от очередного кошмара, но, к счастью, уже утром. Феди в номере нет. Вероятно, ушел на пробежку, потому что до завтрака еще полчаса. Воспользовавшись моментом, когда его нет поблизости, достаю из сумки коричневый конверт. Внутри письмо, которое мне передали этой весной. А в письме том строки, побудившие меня искать платье. Рисуя на листке бумаги невидимые узоры, пытаюсь понять, что конкретно мной движет. Наверное, мне стыдно. За то, что окрестила его триггером и продала, хотя следовало оставить и хранить. Как память. Как напоминание о том, что я не всесильна.
— Ты чего не спишь? — спрашивает незаметно вернувшийся в номер Федя.
Я сижу под одеялом и смотрю на лежащее передо мной письмо. Гипнотизирую или пытаюсь воспламенить его одним взглядом? Нет, конечно, нет. Просто растворяюсь в воспоминаниях, проживаю одни и те же события прошлого года. Вот я рассказываю о своих идеях руководству. Вот демонстрирую им полученное соединение. Вот выступаю с презентацией перед остальными коллегами. Вот мы все беремся за дело и создаем новый препарат под моим началом. Вот объявляют о начале клинических испытаний. Вот я знакомлюсь с добровольцем, участвующим в первой фазе исследования — он не болен, потому что на этом этапе препарат тестируют на здоровых людях. Вот я радуюсь, что моя разработка уже на третьей фазе — в ней участвует больше тысячи пациентов. Вот в ожидании результатов мы всей лабораторией отправляемся в ресторан, и я улыбаюсь весь вечер. А наутро… Утром все бесповоротно меняется.
— Земля вызывает Алису, — зовет меня Федя, но я продолжаю молчать. Тогда он садится рядом и берет в руки письмо. Не читает, а, положив обратно в конверт, кладет на прикроватную тумбу. — Проголодалась? Или все еще планируешь бойкотировать завтрак?
— Планирую, — тихо отвечаю я, перебирая пальцами простынь. — Завтра начну. А сегодня пойду с тобой, если можно.
— Конечно. Даже нужно. — Он протягивает мне свою широкую ладонь, и я поднимаю голову. — Помочь подняться?
— Думаешь, я за ночь стала немощной?
— Нет, но вчера, когда ты вернулась со свидания, с тобой и правда было что-то не так.
— Он предложил курортный роман, — рассказываю я о свидании с Владом.
— А ты?
— Сначала отказалась, а потом передумала. — Заметив, как напрягся Федя, я усмехаюсь. — Мы пришли к нему в номер, начали целоваться и собирались переспать. Но в процессе я расхотела его и ушла.
— Это… ого…. А что значит в процессе?.. Вы уже… кхм-кхм.
— Уже — что? — спрашиваю я, посмеиваясь. — Можешь говорить конкретнее? Что именно тебя интересует? Была ли я полностью голой? Успел ли он во…
— Все-все! — останавливает меня Федя, вскочив с постели. — Я рад, что ты ничего от меня не скрываешь, но это явно перебор. Мне точно не нужны такие подробности.
— Да? И что, совсем ничего не хочешь узнать?
— Нет. Может, только… — Немного подумав, он все же уточняет: — Зачем ты вообще пошла к нему в номер? То есть… он настолько тебе понравился?
— Влад, конечно, классный, но не до такой степени. Мне просто трудно устоять перед запретной связью. Это мой любимый троп. А курортные романы попадают под эту категорию, потому что у меня под запретом все, что на один раз.
— Не думал, что мы когда-нибудь дойдем до таких разговоров, — признается Федя, шумно втянув воздух. — И чем, прости, тебя так привлекает троп «запретная любовь»?
— А ты не понимаешь? — Увидев, как он качает головой, я выбираюсь из-под одеяла. — Тебя разве не будоражит мысль быть с кем-то, с кем тебе нельзя даже видеться? Прятаться по углам, боясь быть пойманными… Это же так волнительно, нет?
— А это не романтизация чего-то не совсем здорового?
— А тебе не пофиг? Мне вот нравится такое. Жаль, что ты не пытаешься оценить всю прелесть подобной связи.
— Я предпочитаю иного рода связи, — отчеканивает он. — Пойду на завтрак, что тебе взять?
— Я сама возьму.
— Пока ты умоешься и переоденешься, уже все разберут.
— Боишься, останусь голодной?
— Просто не хочу знать, что бывает, когда ты невыспавшаяся и голодная одновременно.
Рассмеявшись, я направляюсь в ванную, но, перед тем как закрыть за собой дверь, говорю:
— В понедельник обещали подать сырники. Умри, но достань мне их.
— Будет сделано, — обещает Федя с улыбкой на лице.
За завтраком я встречаю Влада. Он как раз направляется к столику, за которым его ждет Мила. Заметив ее обожающий взгляд, мне становится неловко. Безответные чувства и без того ужасный отстой. Но видеть, как объект воздыхания постоянно заигрывает с другими — о нет, увольте.
— Утречка, — как ни в чем ни бывало здоровается мой несостоявшийся любовник.
— Привет, — отвечаю я и, переминаясь с ноги на ногу, смотрю на Федю, сидящего ко мне спиной и соответственно не заметившего моего появления на террасе.
— Как спалось?
— Великолепно. У вас здесь отличные матрасы. И подушки тоже ничего, — тараторю я. — А одеяло… такое мягкое, что хочется остаться под ним навсегда.
— Я определенно буду скучать по этому, когда ты уедешь, — тихо смеется Влад. — Но пока ты здесь, даже не вздумай меня избегать.
— Может, умеришь свое веселье? — Я ненавязчиво киваю в сторону Милы. — Там девушка из-за тебя аппетит потеряла.
— Я разберусь с этим. Так что… друзья? — Он протягивает мне раскрытую ладонь. Я мешкаю, и это вызывает у него новую волну смеха. — Сомневаешься? После вчерашнего-то?
— Мы не друзья, — отрезаю я, все же пожав его руку. — У меня есть только один друг, и тебе до него очень далеко.
— Насколько далеко? — уточняет Влад, приподняв брови.
— Как до Луны и обратно.