— Да, она носит форму, — воодушевленно делится Федя. — Но не такую, как у меня. Ее должность предполагает другие оттенки в рабочей одежде.
— Если думаешь, что я буду терпеть твои загадочные изречения, то ты глубоко ошибаешься. Или говори прямо, или умолкни.
— Тогда умолкаю. — Он делает вид, что закрывает свой рот на замок, и я фыркаю.
— П-ф-ф. Как ребенок.
— Ребенок проголодался, купишь ему поесть?
— И не подумаю. Это ты должен мне килограмм креветок. А вот у меня перед тобой нет никаких обязательств.
— Слышали бы тебя твои студенты.
— А тебя твои подследственные.
Иногда я и правда забываю о том, сколько мне лет. И о том, как часто мне приходится быть серьезной взрослой, у которой все под контролем. Каждый раз, когда я хочу пошутить в университете, мне приходится несколько раз подумать, прежде чем открыть рот. Уместна ли будет эта шутка? Не оскорбит ли она чьи-то чувства? Не настучат ли на меня в деканат? Иногда это сводит меня с ума. Хочется простого человеческого — быть собой. Но, где бы я ни оказалась, нигде не принимают меня целиком. Одним руководителям нужен нацеленный на результат работник, который не нуждается ни в каких дедлайнах. Другим — молчаливый работяга — такой, чтобы никогда не проявлял инициативу, и ни во что не вмешивался. Одни коллеги нуждаются в друге, с которым можно гонять чаи на перерыве и жаловаться на все подряд. А другие то и дело напоминают о корпоративной этике и награждают осуждающим взглядом, стоит только заговорить на тему, не связанную с работой. Есть друзья, которые всегда хотят быть на связи и обижаются, когда ты подолгу не отвечаешь на их сообщения. Но есть и те, кого душит подобное внимание — им вечно не хватает личного пространства, да и от частых разговоров и встреч они устают. Вот я и лавирую, подстраиваясь как могу, под каждого, кто попадается на моем жизненном пути. Разве это не страшно: осознавать, что стал пластилином, из которого все лепят, что хотят; забыть свою истинную форму и не знать, как к ней вернуться? Мне вот страшно. Но не рядом с Федей. Даже когда начинаю лепить из себя кого-то другого, ничего не выходит. Иногда, оглядываясь назад, анализирую какой-нибудь наш разговор или проигрываю в голове прошедшую встречу, и не узнаю сама себя. Что странно, ведь в этих разговорах и встречах и есть настоящая я.
— Дай попробовать, — прошу я и, не дожидаясь ответа, забираю у Феди с тарелки кусочек жареного сыра халуми. — М-м-м. Неплохо
— Что, креветки уже осточертели? — усмехается он.
— Нет, но моему желудку не помешает разнообразие.
— Ты такая забавная, когда сочиняешь отговорки.
— А ты забавный, когда спишь. Прямо лежачая карикатура.
— С сегодняшней ночи я буду прятаться от тебя под одеялом, так и знай.
— Поздно. Я уже видела твое спящее выражение лица. И, к сожалению, даже время не сотрет его из моей памяти.
Вместо ответной колкости, Федя улыбается и отдает мне весь сыр. И я совсем немного — самую малость — но таю.
15 глава
Кирилл был учителем физики. Человеком науки. Мужем. Молодым отцом. И просто хорошим парнем. Я думаю о нем с тех пор, как открыла глаза. Включив кондиционер на самую низкую температуру, прячусь от холода под одеялом и надеюсь, что эти мысли пройдут. Пока я бегу от воспоминаний, Федя бегает по пляжу. А когда я, приняв позу эмбриона, тихонько плачу, Федя сидит на нагретой утренним солнцем террасе и завтракает обещанными в меню ленивыми варениками с густой сметаной. К моменту его возвращения, мне становится совсем невыносимо, и я притворяюсь спящей. Он подходит к прикроватной тумбе, берет пульт и, выключив кондиционер, уходит на море. А я остаюсь одна. И как только это происходит, начинаю жалеть о том, что довела себя до такого состояния. Когда в голове всплывает мысль, способная тебя уничтожить, следует заставить ее молчать. Но вместо этого я раз за разом раскручиваю ее, превращая в бесконечную спираль боли. А затем растягиваю эту боль, как рукава в зимнем свитере, пока она не становится безразмерной черной дырой.
Приняв душ, снова надеваю пижамные шорты и футболку, расчесываю мокрые волосы, беру кружку, бросаю в нее пакетик ягодного чая и, выйдя из номера, иду за кипятком на террасу. Набирая воду, наблюдаю за тем, как сотрудницы кухни наводят порядок после завтрака, и тут позади раздается знакомый голос.
— Милый прикид.
— Зато у тебя… — Обернувшись, я вижу перед собой одетого в строгий брючный костюм Влада. Его светлые до скул волосы тщательно уложены и зачесаны назад. — А ты чего такой нарядный?
— Рабочие моменты, — коротко отвечает он.
— Надо же, какие мы важные, — улыбаюсь я, добавляя в кружку три кубика сахара.
— Тебе за завтраком чая не хватило, пришла за добавкой?
— Я не завтракала.
— Я тоже. Чтобы не опоздать на встречу пришлось выезжать в шесть утра. — Устало вздохнув, он находит взглядом одну из сотрудниц кухни и подзывает ее к нам рукой. — Марго, принесете мой завтрак?
— Конечно, Влад Александрович, — отзывается она и уже направляется к лестнице, когда он снова ее окликает.
— И моей подруге тоже, а то она проспала и теперь умирает с голоду. — На последних словах он поворачивается и подмигивает мне.
— Сейчас все будет, — обещает женщина и убегает вниз.
— Никакая я тебе не подруга, — возражаю я, строя недовольное лицо, — да и не умираю я вовсе. У меня вообще нет привычки есть по утрам. Мой желудок в это время еще спит.
— Ты постоялица моей гостиницы, а я хороший управленец и не позволю, чтобы кто-то остался без завтрака. Идем присядем.
Пожав плечами, я присоединяюсь к нему за столиком, стоящим у перил. Отсюда видно другие гостиницы и дорогу, по которой идут отдыхающие, направляющиеся в сторону моря. Сделав глоток чая, сбрасываю обувь — домашние тапки — и поджимаю ноги к груди. Замечаю небольшой синяк на колене и пытаюсь вспомнить, где могла его получить.
— У тебя снова мокрая голова, — замечает Влад и, наклонившись, зажимает между пальцев прядь моих волос. — Могу одолжить фен, если хочешь.
— Не надо, сами высохнут.
Кивнув, он убирает руку и, откинувшись на спинку плетеного кресла, прикрывает глаза.
— Ты сам на себя сегодня не похож, — тихо произношу я, смотря в кружку.
— Почему? — усмехается он, не двигаясь. — Потому что продержался несколько минут без пошлых шуток?
— Не поэтому. Просто у тебя такое выражение лица…
— Какое? — спрашивает он, приоткрыв один глаз.
— Как будто ты зол и хочешь кому-нибудь врезать, но слишком устал и расстроен, чтобы махать кулаками.
— А ты, похоже, знаешь, о чем говоришь. — Он вдруг снимает галстук и с остервенением бросает его на соседнее кресло. — Каждый месяц отец собирает нас с братьями вместе, чтобы узнать, как мы справляемся с его бизнесом.
— Его бизнесом?
— Да, мы с братьями руководим его гостиницами, потому что он сам уже ничего не может. Только раздавать указания и орать как резаный.
Благодаря чудесным родителям мне никогда не понять, что он чувствует, но я все равно сникаю, потому что к моей собственной боли примешивается еще и чужая.
— Он здесь даже никогда не был, — продолжает рассказывать Влад. — Я с самого начала занимался этой гостиницей сам, но он продолжает делать вид, будто моей заслуги в ее существовании и процветании вообще нет. Мои братья, по его мнению, еще куда ни шло. А вот я совсем ничего не стою. Даже банального приветствия во время короткой встречи не заслужил.
— А ты не соврал. Он и правда ублюдок, — соглашаюсь я с его недавними словами.
— Вау. Вот это меня прорвало. — Он настолько шокирован и озадачен своим монологом, что впервые за время нашего общения напоминает мне сбитого с толку мальчишку. Я смотрю в его светлые голубые глаза, наполненные детской обидой, и удрученно вздыхаю.
— Хорошо, что высказался. Иногда это нужно.
— Да уж, прекрасно. И решил вывалить это все на тебя. Хотя, если честно, я даже подумать не успел, как эта гневная тирада уже вырвалась наружу.
Нам приносят завтрак и, пожелав приятного аппетита, снова оставляют одних.
— Я не против, — заверяю я Влада. Мне и самой не помешало бы высказаться. Я до сих пор ничего и ни с кем не обсудила. Произошедшее с Кирычем, увольнение, продажа платья, Анино письмо. Я молчу так долго, что эти события стали походить на список запрещенных слов.
— Спасибо, что выслушала, хотя я не то чтобы дал тебе выбор. — Хмыкнув, Влад разрезает омлет и так обильно посыпает его черным перцем, что я начинаю чихать. — Извини, увлекся.
— Может, тебе будет легче, если начнешь говорить об этом почаще. Когда долго держишь в себе плохое, оно… как бы это сказать… увеличивается в размерах.
— Да все в порядке, Лис, не загружайся, — говорит он, прожевав. — Почему не ешь? Я отбил тебе весь аппетит?
— У меня его и не было. И что еще за «Лис»?
— А тебя так никто не зовет?
— Нет.
— Даже твой жених?
— Какой еще жених? — хмурюсь я, на секунду подумав, что слухи о моей сорвавшейся свадьбы мистическим образом дошли и до Влада.
— Да друг твой, Федя.
— И почему ты назвал его моим женихом?
— Просто наблюдал за вами и кое-что заметил.
— Что?
— Химию. Искры. Притяжение. Называй, как хочешь, — пожимает он плечами.
— Между нами ничего нет.
— Знаю. Только не пойму, зачем вы зря время тратите. Могли бы наслаждаться друг другом, не выходить сутками из постели, нежиться в обнимку на пляже. А вы в дружбу играете. Чушь собачья. Мне аж тошно от вас двоих — таких миленьких лучших друзей.
— А ты не смотри, раз тошно.
— А вы не попадайтесь мне на глаза, пока не закончите весь этот бред и наконец-то не переспите.
— Алиса? — Федя стоит прямо позади меня. Его ладонь ложится мне на плечо, и я замираю.
— Привет, — здоровается с ним Влад. — Можно же на «ты»?
— Нельзя, — отрезает Федя и тут же садится на соседнее со мной кресло. — Давно проснулась?
— Не очень, — отзываюсь я, боясь на него смотреть. Боже, только бы он ничего не слышал. — Влад организовал для меня завтрак, так что будь с ним помягче, ладно?