и, на оторванность детей от дома, необходимость эвакуации из Западной Сибири в Восточную...»
«Красная газета» от 27 марта 1920 года.
«Тов. Зиновьевым получена из Владивостока от уполномоченного на Дальнем Востоке следующая телеграмма: «Вчера меня посетила миссия Американского Красного Креста, сообщившая о своём желании передать советской власти детей петроградского пролетариата, находящихся ныне на Русском острове. Для отправления детей организуется специальный поезд Красного Креста. Дети шлют привет».
Газета «Известия» от 3 апреля 1920 года.
«В своё время мы сообщали о возмутительном акте, совершённом американским Красным Крестом по отношению к многочисленным детям Петрограда, вывезенным в своё время в колонию за Урал.
Всех этих детей американцы забрали с собою в бесконечно длинное сибирское путешествие, причём, нам с полной точностью был сообщён ряд фактов, свидетельствующих о торопливости этого отъезда, граничащей с жестокостью по отношению к детям, и о мучительных передрягах, которые детишкам пришлось пережить. Возмутительнее же всего была самая мотивировка этой жестокой меры: нельзя-де оставлять детей в руках у большевиков, которые развратят их.
После этого поползли ещё более плохие слухи, но являющиеся скорее плодом фантазии. Слухи эти были мучительны для родителей детишек, и весь подвиг американского Красного Креста в совокупности представляет собою комбинацию бесчеловечных пыток многих сотен человеческих существ.
К счастью, дело кончилось, благодаря подвигам Красной армии лучше, чем можно было ждать, и в настоящее время нами получено следующее радио из Карлсборга:
«Нижеследующее получено сегодня посольством: «Американский Красный Крест просит передать в Петроград, Комиссариату здравоохранения, что петроградские дети и их руководители находятся на Русском острове во Владивостокском порту. Список фамилий и имён послан почтой. Все дети здоровы, снабжены продовольствием и всем необходимым. Осуществляется план возвращения их на родину, как можно скорее. Предполагается вернуть детей в Петроград пароходом или по железной дороге. Врачи и необходимый персонал будут их сопровождать. Морис Скриб».
Не думает ли почтеннейший Морис Скриб, что было бы гораздо проще оставить в своё время детей нам, чтобы они вернулись в Петроград с Урала, а не из Владивостока?
Конечно, то, что благополучно кончается, лучше, чем кончающееся сплошным горем, однако, неожиданной переменой своего отношения к извергам большевикам, могущим только развратить детей, Красный Крест не может загладить всего легкомыслия и всей бессердечности проделанной им операции над детскими и родительскими сердцами.
Бабушка Лены Берёзкиной, бывшая фрейлина, каждый день ходила на Гатчинский вокзал и у всех спрашивала, на какой путь прибывает поезд из Владивостока. «В этом поезде едет моя внучка!». На бабку, по виду явно старорежимную, смотрели, как на сумасшедшую. Увы, она ею и была...
Отец Андрейки-Аякса, железнодорожный машинист Бочкин, постоянно обивал пороги различных контор, просилу путейского начальства командировку на Дальний Восток, точнее, на Уссурийскую железную дорогу, мечтая увезти сына домой на своём паровозе...
Мама Петра-Патрокла умерла от тифа ещё весной. У папы, сделавшего неплохую карьеру при большевиках, была своя семья, малые дети, и его не очень волновала судьба старшего сына...
Инженер Морозов одалживал деньги у знакомых, чтобы поехать во Владивосток и попытаться найти там своего Бориса-Париса. Он приедет, но не найдёт...
А одессита Олега-Одиссея никто не искал и не ждал: он был, как известно, круглым сиротой...
Альфред Смит теперь день и ночь был озабочен главным: пора возвращать детей домой, владивостокский период явно затянулся. Были даже приготовлены эшелоны, но и весной, и летом 1920 года везти колонию в Петроград через Дальний Восток и Сибирь было всё ещё опасно. Если на западе страны гражданская война уже закончилась, то здесь, в Приморье, ей не видно было конца...
Как раз в это время правительство США приняло, наконец, решение о выводе своих экспедиционных сил из России. Последние транспортные суда покидали Владивостокский порт. Надо было срочно решать, что делать с детьми. И тогда правая рука мистера Смита Карл Брэмхолл кинул идею:
- Если нельзя посуху, то почему бы не по морю?
Требовалось зафрахтовать океанское судно, а для этого нужна была твёрдая валюта, которой руководство колонии не располагало. Но и тут энергичный, рыже-растрепанный, как факел на ветру, завхоз нашел выход. Вот как он об этом позже вспоминал:
«У меня было на руках тогда 250 тысяч рублей в керенках и царских ассигнациях. Я понимал, что скоро эти деньги обратятся в никому не нужные бумажки, и поэтому выехал в Харбин, где были целые ряды меняльных лавок. Я побаивался, что создам инфляцию на этом чёрном рынке, если выложу сразу все свои деньги. Поэтому мне пришлось заниматься обменом почти месяц и выкидывать на рынок, чтобы не вызвать подозрения, небольшие суммы. Но, в конце концов, я всё поменял на доллары».
Стали искать подходящее судно. Но все пассажирские суда были зафрахтованы на многие месяцы вперед. Тогда обратились к одной из японских компаний, которая находилась в городе Кобе, чтобы переоборудовали сухогрузное судно для перевозки людей. Эта работа была выполнена за короткое время, всего за месяц. Судно называлось «Йомей-Мару». Водоизмещение 10 тысяч тонн, скорость 10 узлов, что по тем временам было очень неплохо, четыре трюма. В трюмах оборудовали спальные места - подвесные койки напоминали ласточкины гнезда. Туда вели широкие деревянные трапы... На верхней палубе - пекарня, прачечная, дополнительные гальюны, столовая...
Выкрашенный чёрной краской, с большими белыми буквами на борту «AMERICAN RED CROSS», с двумя флагами - Красного Креста и звёздно-полосатым - так теперь выглядел бывший японский углевоз «Йомей-Мару». Капитан Каяхара привёл его из Японии и поставил на рейде Владивостока, у Русского острова.
20 июля 1920 года началась погрузка колонистов и воспитателей на пароход, который Брэмхолл окрестил «Ноевым ковчегом»24. На борт поднялись 424 мальчика, 351 девочка, 17 американцев, 84 взрослых русских (воспитателей) и 78 бывших военнопленных. Последние были взяты для выполнения бытовых работ, этим они оплачивали свой проезд домой.
Дети, размещаясь на судне, шутили: «Пароход - японский, деньги - американские, а груз - русский». Под грузом они имели в виду, конечно, себя. Да, это был дорогой груз, но стоимость его определялась не только долларами... И всё же морское путешествие детей предстояло быть очень затратным. Американцы, знавшие счёт деньгам, скрупулёзно подсчитали, во сколько оно им обойдётся. Сумма получилась громадная, только фрахт исчислялся в четыре с половиной тысячи долларов в день.
Накануне отплытия в одном из полуразрушенных капониров Русского острова состоялось секретное совещание бывших героев Эллады, ныне юных пионеров. Присутствовал на нём и товарищ Кузнецов Николай Васильевич, которого ребята ещё раньше избрали своим вожатым. Вопрос был один, сакраментальный для русских революционеров всех времён - «Что делать?»
Первым слово взял Маленький Аякс (его так стали называть после разоблачения). Оно было коротким и жалобным:
- Я хочу домой!
- Ну и катись на свою ё-моё-мару! - грубо сказал Одиссей.
- Но я не хочу плыть в Америку, там капитализм!
- Тогда сиди и молчи!
- Вопрос в том, - раздумчиво произнёс Патрокл, - оставят американцы колонистов в своей стране или повезут дальше, в Россию?
- Ясное дело оставят! - бросил Парис. - Выучат ребят в разведшколах и сделают из них шпионов, врагов Советской России.
- А как вы считаете, Николай Васильевич? - спросила Лена.
- Я думаю, возможны оба варианта...
- Предлагаю остаться на Родине! - снова выкрикнул Одиссей.
- А что мы здесь будем делать?
- Бороться против оккупантов японцев!
- Мы?! Это смешно... донкихотство какое-то...
- Можно не плыть на пароходе, а, переждав время, пока окончательно закончится интервенция, вернуться домой, как и приехали сюда, - по железной дороге.
- А что - это здечно!
- А если нас силой посадят на судно?
- Не имеют права...
Спор продолжался долго. Кузнецов, к которому постоянно аппелировали и который, в основном, отмалчивался, думая о своём, очень личном, сказал в конце дискуссии:
- Я останусь с вами до конца. Ведь я ваш вожатый.
Это заявление было встречено дружным «ура».
Лена не кричала вместе со всеми, она искоса посмотрела на Никваса и спросила вполголоса:
- А провожать её пойдёте?
Машинально он ответил:
- Нет. - И тут же спохватившись: - Ты это о чём, Берёзкина?
- Не притворяйтесь! И знаете что, Николай Васильевич, у меня, кроме фамилии, есть ещё имя.
Возможно, что это непростое решение Кузнецов принял не только из-за привязанности к чудаковатым ребятам. Его отношения с миссис Смит, с любимой Лиз достигли такого момента, когда надо было на что-то решаться. Или последовать за нею и её супругом в Америку, разрушить чужую семью и на её обломках построить своё счастье, или благородно уйти в сторону. И вот теперь он сделал свой выбор.
Было решено: через сверхсекретный ход, который, как говорят, вёл по дну пролива Босфор Восточный с Русского острова на полуостров Шкота, в район Токаревской косы, пробраться во Владивосток и там действовать по обстановке. Парис обещал раздобыть карту подземных коммуникаций, на которой этот ход обозначен...
Не достал...
И всё-таки маленькая группа колонистов, состоящая из «героев Эллады» и возглавляемая Николаем Васильевичем, решилась спуститься в подземный лабиринт острова и найти тот ход...