мут.
Я снова смотрю на экран сотового и чувствую тяжесть в груди. Я знаю, мама переживает за меня, и понимаю, что она хочет увидеться со мной. Если я скажу ей, что не приеду, после того, как я избегала ее все это время, кто знает, как она воспримет это. Я не желаю расстраивать ее, но в тоже время не хочу их видеть.
Вздохнув, я беру сотовый и печатаю ответ. Полагаю, в крайнем случае, я всегда могу использовать собак в качестве оправдания. Они всегда нуждаются во мне. Легко спрятаться за работу и притвориться, словно это не из-за них. Это не напоминание о том, где я была и на что была похожа жизнь, прежде чем они забрали меня.
Я: Постараюсь сделать все возможное, чтобы приехать. Но не могу давать никаких обещаний.
Люблю тебя.
Кэт.
Когда я нажимаю «Отправить», раздается трель дверного звонка у входа. Я слышу стук каблуков по бетонному полу, и сладкий цветочный аромат достигает меня, прежде чем я вижу ее. Я моргаю от удивления, когда Госпожа Линн шагает к кухонному островку, ее волосы собраны в элегантный пучок, пронзительные глаза обрамлены тонкими ресницами. Она смотрится совершенно неуместно здесь, одетая в дизайнерское черно-белое платье – футляр с глянцевым черным поясом по центру, в глянцевых белых туфлях на каблуках. Она выглядит потрясающе.
Я приоткрываю рот от удивления, пульсация ускоряется в груди. Что она здесь делает? На мгновение я беспокоюсь о том, что сделала что-то неправильно, нарушила какие-то малоизвестные правила клуба.
— Госпожа Линн… — начинаю я.
— Ты поднимешься на сцену в моем клубе, — говорит мне Госпожа Линн властным голосом.
Я подсознательно делаю шаг назад с широко распахнутыми глазами. Я никогда не слышала и не видела, чтобы она так вела себя раньше, но то, как она смотрит на меня глазами, наполненными властностью, и это заставляет мою кожу покалывать, я понимаю, что она здесь по делу. Я чувствую облегчение, что она здесь не из-за того, что я в беде или меня привлекут к ответственности за нарушение того, о чем я была не в курсе.
— Простите? — спрашиваю ее я, не понимая, о чем она говорит.
— Пришло время сделать решительный шаг, Катя. Ты знаешь, что тебе это необходимо. Перестань мучить Айзека и перестань терзать себя. Ты пойдешь на аукцион.
Моя рука тянется к горлу, мягко проводя по шрамам, я отвечаю, словно против своей воли:
— Да.
Я потрясена больше, чем когда- либо. Госпожа выделила время в своем плотном графике, чтобы навестить меня в моем приюте. Я никогда даже не могла предположить такое.
— Ты будешь там стоять и предлагать себя в собственность в течение одного месяца, — продолжает Госпожа Линн, и ее голос полон власти. — Ты будешь продана. И тебе предстоит дойти до конца твоего контракта.
Я дрожу, пока ее слова омывают меня, мои руки и ноги слабеют от понимания. Я нуждаюсь в этом. Знаю, что необходимо. И Госпожа Линн это тоже знает. Я должна делать то, что она говорит, но я в ужасе.
Резкий тон голоса Госпожи Линн возвращает мое внимание к ней.
— Ты будешь участвовать в аукционе, ты меня слышишь, Катя? — она слегка наклоняется вперед, опираясь локтями на стол, тук-тук, постукивая по нему очками.
— Я так обычно не делаю. Ты — исключение. — она произносит это так, что я чуть ли не плачу.
— Нет ничего плохого в этом, но мне не нравится видеть отношения, терпящие неудачу, когда они могут быть настолько успешными. Некоторым людям нужен толчок, некоторым — пинок под зад, а некоторым — нужно точно знать, что делать.
Я втягиваю воздух в легкие, растерявшись от ее слов. Знаю, что должна сказать «да», так как уже думала об этом. Это вынудит меня взять на себя обязательства. Вчера вечером Кирстен спросила меня, а что если бы я просто рассмотрела возможность сделать это, а теперь…
Она предложила мне пожертвовать половину денег, которые я получу от аукциона, на приемник для собак, с которыми плохо обращались, а другую половину — отправить в женский приют, в котором я временно жила. Я смогла бы, наконец, рассчитаться. Я всегда этого хотела.
— Катя, — голос Госпожи Линн настолько властен, что когда вижу слезы в ее глазах, то потрясена этим до глубины души.
Я думала, что представляла эмоции в ее электронных письмах. Мы переписывались с ней неделю или около того. И я, по правде сказать, почувствовала связь с ней, правда, почему, не знаю. Я понимала, что она по-своему заботилась обо мне, но проявление ей эмоций, разрывает мое сердце. Я никак не могу заставить себя отказать ей в этой просьбе.
— Ты не можешь так поступать по отношению к своему Хозяину, как делаешь ты, — она слегка покачивает головой, ее голос приглушен и с хрипотцой. — Ты не можешь продолжать отрицать его. Хуже того, ты отрицаешь саму себя.
— Он будет сердиться на меня, не так ли? — шепчу я, сжимая горло рукой.
Как он может не сердиться? Если я позволяю себе быть доступной для другого? Он будет в ярости.
— За то, что ты дашь возможность обеспечить владение тобой на один месяц? — она качает головой, но смотрит мне в глаза. — Нет, он будет благодарен. Ты будешь доставлять ему радость.
Она надевает очки обратно, выглядя при этом шикарно и уверенно, скрывая тот факт, что у нее минуту назад глаза были на мокром месте.
— Он уже знает. Ты сделаешь это. Угождая ему, ты помогаешь себе, Катя.
— Если я сделаю это, то не хочу, чтобы у кого-то еще был шанс купить меня, — выпаливаю я, мое сердце бешено колотиться в груди.
Я не пойду к кому-либо еще. Я не хочу. Нет никого, кому бы я желала отдать власть над собой.
— Это должен быть Айзек.
Госпожа Линн некоторое время молча изучает мое лицо.
— Я позабочусь об этом, — успокаивает она меня, протягивает руку через стол и нежно поглаживает по руке.
— Все будет хорошо. Вот, увидишь.
Когда она прощается со мной и выходит из приюта, аромат ее духов слышится в воздухе, заставляя меня, задастся вопросом, как я смогу пройти через это.
Глава 15
Айзек
15 декабря
— Я убью тебя, — говорю я тихим, угрожающим тоном, когда Зандер берет в руки лопатку.
— Я только храню его. В чем дело? — спрашивает он, пожимая плечами.
Самоуверенный ублюдок. Он вырос с серебряной ложкой во рту, и для него все является игрой. Он хороший человек с большим сердцем, и я обязан ему больше, чем когда-либо смогу вернуть. Но, серьезно, я испорчу кулаком лицо этого красавчика, если он предложит цену за моего котенка.
— Думаю, он просто прикалывается над тобой, — говорит Люциан спокойно, хотя в его голосе слышен намек на смех.
Он везучий сукин сын, — думаю я, пока смотрю на его твердый подбородок и красивую улыбку. Далия — его, только его, и он оберегает ее. Люциан купил ее месяц назад, но она любит его и никогда не покинет.
И зачем ей? Он прошел путь от самого низа до верха. Он хочет семью, твою ж мать, и у него есть то, что он может дать ей, если бы только захотел. Его родители умерли для него, но у него имеется сестра, которая любит Далию. Он богат, и он — нормальный человек, такой, каким я не буду никогда. Уверен, через несколько лет они будут счастливой семьей с детьми.
Его не преследует призраки прошлого, он не наблюдал, как умирала его собственная мать, в то время как он ничего не делал.
Он не убийца.
Убийца — я, и никогда не стану кем-то другим, чем-то большим.
Что может быть еще хуже? Я не желаю ничего иного, кроме как отношений с Катей. Я хочу только обмен властью между Хозяином и рабыней. Я никогда не знал ничего другого. И никогда не узнаю.
Возможно, я смогу купить Катю сейчас, и она сможет научиться любить быть моим котенком. Я позабочусь об этом. Но однажды она захочет большего. Знаю, что захочет. Мне просто нужно будет покончить с этим прежде, чем она осознает.
— Я все-таки не понимаю до сих пор, почему ты позволил ей участвовать? — спрашивает Люциан.
— У нее на шее нет ошейника. У него нет права голоса.
Я скрежещу зубами на незамедлительный комментарий Зандера. Как только последнее слово вылетает у него изо рта, он ловит мой взгляд и, по крайне мере, достаточно вежлив, чтобы выглядеть виноватым.
Люциан бросает на него взгляд, и меня это чертовски бесит. Это тот же взгляд, каким он смотрел на меня. Я зациклился на женщине, которая отказывается носить мой ошейник. У меня имеются мысли о том, что они думают по поводу ее выхода на сцену.
Первая, что она хочет кого-то другого.
Второе, что это наказание, наложенное на нее, чтобы передать ее кому-то еще на месяц.
Обе ситуации уже происходили раньше между парами в клубе.
Некоторые ежемесячно ходили на аукцион. Доминант покупал своего сабмиссива каждый раз, словно это была игра. Ролевой вид игры. Дорогостоящее удовольствие, если учесть, что торги начинаются с отметки в 500 тысяч. Естественно, все это не относится к моей Кате.
Я обязан этим Госпоже Линн. Не знаю, как я отблагодарю ее, но я это сделаю.
Я тревожусь, но стараюсь оставаться спокойным, пока ожидаю начала в темной комнате на верхнем этаже, в которой имеется сцена. Повсюду меня окружает красный и черный цвет, небольшие круглые столы покрыты чистыми белоснежными скатертями.
Мне это напоминает комнату – бурлеск, где выставляются и демонстрируют себя женщины, решившие продать себя с аукциона.
Я взглянул на брошюру, выданную мне, когда я вошел.
Существуют строгие правила, которые должны неукоснительно соблюдаться как покупателем, так и продавцом, чтобы получить право входа и продолжить членство.
Членство сто тысяч в месяц и разрешение участникам посещать аукционы и пользоваться всеми привилегиями членства.
Все стороны чисты и согласны на сексуальные действия, и должны представить доказательства контроля над рождаемостью.
Стартовая цена на выставленных и приобретаемых на аукционе женщин составляет пятьсот тысяч. Последующий торг ведется с шагом в сто тысяч долларов.
До начала торгов подписывается соглашение о конфиденциальности, и ставятся подписи на документах после покупки.