— Кстати, я бы на твоем месте отдал мужу ключи и от машины. От квартиры кто-то заберет или вы должны встретиться?
— Должны встретиться. Но я хотела продать машину…
— А потом он будет шантажировать тебя этой продажей, и ты вновь попадешь под его давление, будешь делать, что он захочет, как, например, в ресторане. Ради чего?
— Все ради дочери! — сверкаю глазами. — Тебе этого не понять. Вряд ли ты понимаешь, как я живу последние месяцы без возможности видеть своего ребенка. Я не могу ее обнять, покачать на ручках, не вижу, как она смеется, бегает!
— Она маленькая, у нее привязанность только к тому, кто рядом с ней. Сейчас это, наверно, няня. Поверь, намного сложнее ребенку и матери, когда первый уже соображает, что его отнимают у той, которая его любит, — лицо Руслана ожесточается, и, кажется, он злится. Я прикусываю губу, молчу. Не знаю, что за опыт у него за спиной, он действительно понимает мою ситуацию не только на словах, но и по ощущениям. Может, он сам отнял ребенка у матери и теперь испытывает чувство вины? Или какая-нибудь родственница была в похожей ситуации? Во-всяком случае, поджимает губы, явно недовольный собой за вспышку.
— Я оставлю тебе свой личный номер телефона, звони, — Руслан достает из кармана джинсов свой мобильник, делает дозвон на мой телефон. — Звони по любому вопросу. И все же я советую тебе отдать машину. Поверь, проблем будет меньше, а ребенка тебе вернут, нужно только набраться немного терпения.
— Его у меня почти нет, — глухо признаюсь, обхватывая себя руками. — Я больше в отчаянии, на грани нервного срыва, потому что чувствую, как на моей шее затягивают петлю. Откровенно говоря, — смотрю на молчаливого мужчину, — ты моя последняя надежда. Я действительно не знаю, в чем заключаются твои возможности, без понятия, чем буду с тобой расплачиваться, но я очень хочу, чтобы Лизка была со мной.
— Ты слишком много думаешь, Жень. Прими ванну, посмотри хороший фильм, ни о чем не думай.
— Легко сказать: «не думай». У меня вся жизнь под откос, а ты тут философию разводишь.
— А ты меньше драматизируй, — подходит ко мне впритык, обхватывает мое лицо ладонями и смотрит в глаза. — Доверься мне, — такие избитые просьбы, как в фильмах, что можно рассмеяться. Только я не смеюсь, потому что слова, сказанные шепотом, намного больше внушают доверия, чем громкое, торжественное обещание.
— Хорошо, — часто моргаю, шмыгаю носом.
— Я пойду, уже поздно, — мы одновременно смотрим на настенные часы. Два часа ночи.
Руслан убирает ладони, стараюсь шумно не дышать, не показывать, как мне были приятны его прикосновения. Провожаю гостя, с улыбкой наблюдая за ним. Оборачивается, смотрит без улыбки, серьезно.
— Спокойно ночи, Женя.
— И тебе спокойной ночи, Руслан.
11
*** Руслан
нравится назначать встречи в кафе или ресторанах с видом на Невский проспект. Именно в этом месте эпицентр города, сердце Петербурга, откуда в разные стороны разветвляются другие дороги, узкие улочки, бульвары. И толпы людей разных, интересных; местами русская речь сливается с иностранной. Я обожаю этот город, чувствую, как в такт с ним бьется мое сердце. В Москве совершенно другой ритм, совершенно другое отношение ко времени. Там каждый крутится, как белка в колесе, все куда-то спешат и никогда не спят. В столице мне душно, постоянно ощущаю, что вот-вот кто-то нарушит мое личное пространство. Серое небо, стабильный прогноз дождя, непостоянная погода в городе — ничто не в силах отвернуть меня от Питера.
Рядом раздается шуршание бумаг, украдкой смотрю на молчаливого мужчину, который, нахмурившись, вчитывается в документы. Мне потребовалось двое суток, чтобы полностью собрать информацию об Евгении Владимировне Градовской. Никакого ужасного компромата на нее не оказалось. Ее ошибка в том, что вышла замуж за мудака. Не удивительно, что богатый мажор с очаровательной улыбкой быстро вскружил обыкновенной провинциалке голову своим вниманием. Женя до встречи с Градовским вела довольно скромный, неприметный образ жизни: универ, общага, редкие походы с подругами в кафе и на каникулах поездки домой. Когда я впервые увидел ее фотографии с четвертого курса, непроизвольно улыбнулся, рассматривая милую девушку с широкой открытой улыбкой. Сейчас эта девушка так не улыбается, и глаза не горят задорным огнем, в них столько боли, безысходности и смирения, что вывернут душу любому, кто встретится с ними взглядом.
— Откровенно говоря, Руслан, на языке вертятся одни маты. Но скажу одно: это полное дерьмо.
— Совсем безнадега? — беру стакан с водой, отпиваю.
— Советую тебе даже не соваться. Градовские не последние люди в этом городе, их фамилия на слуху.
— Ты же знаешь, что меня этим не испугаешь.
— Я думаю, тебе все же не следует за это дело браться, Руслан. У всего есть рамки.
— Какие рамки? Ты понимаешь, что с их стороны тупо замешаны бабки, а с ее стороны — материнская любовь. Ей нахуй сдалось все, что отписал этот дед, она даже не в курсе содержания этого завещания! — злость берет вверх надо мной, сжимаю стакан и не рассчитываю силу. Он просто разламывается на куски в моей ладони, осколки впиваются в кожу. Рядом сразу же материализуется официант, торопливо и без причитаний убирает непригодный стакан, я заматываю салфеткой пораненную руку.
— Этот ублюдок еще на нее руку поднимал, избивал, насиловал. Да он ей моральную компенсацию должен за прожитые годы в браке. Быть благодарным, что она его за решетку не упекла, с улыбкой и благословениями отдать ребенка, — стискиваю зубы, прикусываю изнутри щеку, молчу, пока вернувшийся официант ставит возле меня целый стакан и бинт с перекисью.
— У тебя личный интерес?
— Что? — вскидываю глаза на своего собеседника, заматывая руку бинтом.
— Я не пойму, чего ты заводишься. Раньше такой импульсивности за тобой не наблюдал. Ты хочешь либо ее, либо акции Градовских. Сомневаюсь во втором, поэтому делаю ставку на первое.
Я просто органически не перевариваю, когда вот такие недомужики считают себя мужиками. Насилуют девок и думают, что имеют право их избивать, так как те и слова не скажут. Ты хоть одно дело помнишь, чтобы за домашнее насилие кого-то посадили? Думаю, на твоей практике такого никогда не было и не будет, потому что ни одна не попрет против того, с кем живет. А если и наберется храбрости, то только чтобы уйти. Он ее вышвырнул на улицу, как надоевшую шавку, которая стала огрызаться и кусаться.
— Определенно, ты ей заинтересовался.
— Да иди ты, — отворачиваюсь к окну, рассеянно наблюдая за прохожими.
— Послушай, Руслан, ты ничем не сможешь ей помочь, тебе придется смириться с этим.
— Почему же? — вновь смотрю на своего собеседника, только уже пристальным взглядом с усмешкой на губах. — Всегда можно убрать человека. Нет человека — нет проблем, — обычный человек бы вздрогнул от тона, которым я произнес вариант решения проблемы, мой собеседник даже не моргает. Я внешне хладнокровен, сдержан, лишь глаза ярко сверкают, и на губах пренебрежительная улыбка в виде приподнятого с одной стороны уголка губ, а внутри клокочет ярость, желание разодрать в клочья того, кто пробудил во мне психопата с повадками бешеного зверя.
— Идеальное решение, но не в этом случае. Дмитрий тесно общается с Грузином, друзьями их сложно назвать, но если тронешь младшего Градовского, он обратится за помощью к нему. И вычислить твое имя не составит труда.
— Хорошо, я понял тебя, — сжимаю кулак, смотрю перед собой. — Скажи, Натан, какое ты решение видишь в этой ситуации?
— Девушке нужно выйти замуж. Причем сразу удачно.
— В смысле?
— В первом заседании Марадовна их сразу разведет, это к гадалке не ходи. Скорей всего Градовские ей заплатят, или уже заплатили, чтобы не было этих обязательных месяцев для примирения. Ребенок останется с отцом, потому что у Евгении Владимировны, — Натан мельком бросает взгляд на бумаги, чтобы прочитать имя Жени, — в жизни полный кавардак: отсутствие жилья, отсутствие работы, никаких финансовых сбережений. Спрашивается, как она собирается жить с ребенком, которого по закону даже в садик не возьмут.
— И выход только один: выйти замуж за какого-нибудь очередного мудака.
— Ну, если ты себя так расцениваешь, то пусть будет очередной мудак.
— А при чем тут я? — вскидываю удивленно брови, Натан смеется, откидываясь на спинку диванчика.
— Я ошибся? — вопросительно изгибает черную бровь, насмешливо на меня посматривая. — Конечно, можно позже подать в суд для определения постоянного места жительства несовершеннолетней, но когда это случится? Через год? Два? Ты же понимаешь, что поезд может уехать, девочка подрастет и будет что-то понимать.
Прикусываю губу. Подрастет и будет недоумевать, почему привычная жизнь так резко поменялась. Почему вместо просторного дома она вынуждена будет жить в тесной квартире, почему по утрам на столе овсянка, а не любимые панкейки и почему мороженое теперь по выходным дням. Почему теперь рядом какая-та незнакомая тетя, которая называет себя мамой, а привычная няня осталась где-то в другом месте.
Жениться? Никогда об этом не думал. Меня никто темой жены не бесил, никто внуков не просил, свободные отношения вполне устраивали. Для секса очаровательная Полина, а для души… Предпочитал ее никому не раскрывать.
Провожу языком по зубам, вспоминаю вкус поцелуя с Женей. Никогда не придавал значения поцелуям, не особо любил обмениваться слюнями, а с ней было приятно. Кайфово, сладко. Она еще оказалась такой отзывчивой, манящей, еле сдержался, чтобы не разложить ее на кухонном островке. Лишь мысль о том, что я тогда буду не лучше ее муженька, останавливала от необдуманных поступков. Хотя, Женя была не против продолжения нашего поцелуя, ее глаза просто призывали отбросить сдержанность в сторону и показать себя во всей красе.