Ханиф и Тара обменялись какими-то фразами и вернулись в кухню.
— Что они сказали? — спросила я Мену. Мне жутко не нравилось, что я не понимаю, о чем говорят, — мне казалось, что говорят обо мне.
Я оказалась права. Мена, потупив взгляд, сказала:
— Они говорят, что не знают, что еще тебе приготовить, поэтому тебе придется привыкать к этому.
— Но мне это не нравится! Разве нет ничего другого?
Мои губы, казалось, горели; я осторожно прикоснулась к ним.
— Нет, ничего другого нет. Я понимаю, что тебе не нравится, — сказала Мена, а потом вздохнула: — Послушай, ешь только роти, не макай ее в карри.
Я отломила от роти кусочек, на котором не было соуса, и осторожно положила в рот. Без карри вкус был лучше, немного напоминал сухую гренку.
— С этим я справлюсь, — сказала я.
— Знаешь, Сэм, тебе придется привыкнуть к этому. Не переживай, когда дают рис, есть не так уж трудно, — добавила Мена, когда я скривилась. — Но сегодня вечером я доем после тебя, хорошо? — предложила она.
Я отдала сестре соус и, пока та вычищала тарелку, думала, почему больше нет никакой еды. В детском доме всегда можно было взять хлеб с маслом, когда мы доедали то, что было в наших тарелках. Я не стала спрашивать, есть ли пудинг, — это было бы невежливо. Я замерзла, и ощущение голода не улучшало ситуацию. «Интересно, — думала я, — можно ли будет позже принять горячую ванну? Тогда мне станет лучше». Но я еще не видела ванной комнаты и не хотела бы обнаружить, что она тоже находится в саду, в темноте. Когда Мена поела, мы прошли через кухню, чтобы поставить тарелки в раковину.
Тара крикнула из комнаты, где они с матерью сидели на канапе:
— Вымой посуду!
— Хорошо, — ответила Мена.
Тетушка Пегги никогда не просила нас этого делать и не позволяла нам так друг другом командовать; она говорила, что это невежливо. Мена мыла посуду и ставила тарелки на сушку, а я стояла рядом и наблюдала. Мне нужно было, чтобы она объяснила, что вокруг нас происходит, чтобы все не казалось таким пугающим. Кроме того, я продолжала пить воду, чтобы окончательно погасить жжение по рту, которое наконец начало стихать. Закончив мыть посуду, Мена отряхнула руки, а потом вытерла их о платье.
В детском доме я привыкла следить за временем, определяя его по часам, которые висели на стене и на первом, и на втором этаже. Тогда я знала, что нужно делать дальше. Но в этом доме я пока не видела часов, а потому спросила у Мены:
— Который час?
— Не знаю, — пожав плечами, ответила сестра. — Спать еще не пора, потому что Манц пока не вернулся домой.
— А часов нет?
— Нам не нужно знать, который час.
Я хотела спросить почему, но у меня было много других вопросов. Я, например, еще не видела своего брата Сайбера. Куда подевался Салим? Где он кушал? Почему члены семьи не едят все вместе? Мы с Меной пошли в комнату, где только что ели, и сестра стала дальше объяснять, что к чему в этом доме. Я задавала ей кучу вопросов, но ответить она могла лишь на некоторые.
Больше всего меня удивляло, почему мать не зашла к нам удостовериться, хорошо ли мы покушали. Тетушка Пегги в детском доме проверяла, все ли мы доели.
Потом приехал Манц. Ханиф пошла в кухню, наполнила его тарелку едой и сказала нам, что, поскольку Манц уже дома, нам пора спать.
— Где можно почистить зубы? — спросила я, побаиваясь, как бы нам не пришлось идти в уборную на улицу.
— Иди за мной, — сказала Мена.
Она подошла к кухонной раковине, достала солонку, опустила в нее палец и принялась натирать зубы солью, потом сплюнула в раковину и прополоскала рот водой из-под крана. Я с ужасом наблюдала за ней.
— Разве вы не пользуетесь зубной щеткой? И пастой?
— Нет, — ответила Мена. — У нас такого нет. Просто делай, как я.
Я попыталась, но меня чуть не вырвало, когда соль попала в горло. Потом мы поднялись на второй этаж и обнаружили, что Тара уже легла в постель и повернулась к нам спиной. Мена забралась на кровать и принялась натягивать на себя одеяла.
— Мне нужно переодеться на ночь, — прошептала я, стараясь не разбудить Тару. — Где мой чемодан?
— Не знаю. Просто ложись в чем есть, а чемодан найдем завтра, хорошо?
Она лежала, по шею укрывшись одеялами.
Мне хотелось переодеться, я всегда так делала перед сном. Я поняла, что чем больше привычных действий совершаю, тем лучше себя чувствую. Поэтому я не обратила внимания на слова Мены — мне нужно было найти чемодан. Я решила, что он, должно быть, остался где-то внизу.
— Мне нужно в туалет. Пойдешь со мной? — спросила я Мену, рассчитывая поискать чемодан, когда мы окажемся внизу.
— С ума сошла? — шикнула она и удивленно на меня посмотрела. — Там темно! Я не пойду на улицу, и ты лучше не ходи. Тебя заберет привидение.
Я вспомнила, как легко было напугать Мену страшилками, которые мы с Амандой придумывали в детском доме, поэтому просто сказала:
— Привидений не бывает.
Сестра помолчала, а потом произнесла:
— Мать накричит на тебя, если будешь шуметь.
— Она спит внизу?
— Да. Я уже говорила. Она очень устает, когда поднимается по ступенькам.
— Ах, Мена, пожалуйста, пойдем со мной!
Но она отказалась. Тогда я собрала в кулак всю свою волю и пошла сама. В доме было тихо, но свет еще кое-где горел, и я могла разглядеть, куда иду. Я как можно тише спустилась по лестнице и прошла через кухню, не издав ни звука. Чемодана нигде не было видно. Я открыла заднюю дверь и оставила ее так; на улице было темно и тихо, за исключением приглушенного шума машин, доносившегося издалека. Я уже не чувствовала себя такой храброй. Дверь туалета я оставила открытой и, справившись как можно скорее, опрометью бросилась в дом, плотно закрыв за собой дверь в кухню; меня почему-то бросило в дрожь, и я тихонько пробралась к кровати.
— Привидение тебя все-таки не забрало, — сказала Мена, когда я легла рядом с ней. Я была рада, что не одна на кровати, потому что в этот день произошло много странного.
— Нет, я же говорила, что их не бывает, — отозвалась я, надеясь, что в моем голосе больше храбрости, чем в сердце.
Я пыталась как можно меньше шевелиться, не думать, как матрас выглядел при дневном свете. Я надеялась заснуть, но Мена еще долго ворочалась. Первый день в семье оказался совсем не таким, как я ожидала, — быть может, завтрашний будет лучше. Я подумала о тетушке Пегги и о том, что она сказала. Я буду хорошей девочкой, и тогда они меня полюбят.
4
Той ночью мне приснился сон, странный сон: я пошла гулять в Чейз и заблудилась. Я оказалась в заболоченной части леса, было светло, но я только стояла и думала, как попасть домой, в то время как запах сырости наполнял мои ноздри. Потом Мена зашевелилась рядом со мной, и я внезапно проснулась; запах остался, но, вместо того чтобы лежать в своей уютной кроватке и смотреть на лица поп-звезд, улыбающихся мне со стен, я оказалась в грязной комнате в этом странном доме. Я понятия не имела, который час, но на улице было уже светло. Какое-то время я молча лежала, в доме стояла полная тишина, поэтому я закрыла глаза и снова заснула.
В следующий раз я проснулась от того, что меня во сне толкнула Мена; она лежала рядом со мной, свернувшись калачиком, и крепко спала. Я не стала будить сестру. Свет проникал сквозь тонкие занавески, и я увидела, какая неопрятная у нас кровать, какие жуткие стены. Я все еще радовалась, что переехала к своей семье, но убогость дома стала для меня разочарованием; мне представлялось, что они живут в куда более красивом месте, и это обстоятельство — даже в большей степени, чем холодный прием вчера, — делало меня несчастной.
Я вспомнила, что сегодня воскресенье, и мне стало интересно, пойду ли я в церковь. Похоже, нет, потому что все еще спали. А что там, на улице и в домах напротив? Я осторожно перелезла через Мену, соскользнула на пол и выглянула из-за занавески. Все окна, которые попали в поле моего зрения, были зашторены. Неужели здесь никто не ходит в церковь?
Я услышала шум за спиной — открылась дверь одной из спален. Никто не зашел к нам в комнату, чтобы сказать, что пора вставать и умываться, а шаги послышались уже на лестнице, и я собралась было тоже выйти из комнаты, однако Мена подняла голову с подушки и спросила:
— Ты куда?
— Вниз. Мне нужно в туалет.
Она простонала:
— Не ходи пока. Если ты появишься внизу, мне тоже придется вставать.
Почему она не хочет вставать? Еще одна загадка. Я вернулась к кровати и легла рядом с сестрой.
— Который сейчас час?
— Понятия не имею. Рано. Послушай, я встаю, когда в доме напротив открывают шторы. Они открыты?
— Нет, пока нет.
— Тогда поспи еще.
— Я не могу.
Я снова села и хотела было спросить Мену, почему мне нельзя спуститься, но Тара крикнула из-под одеял:
— Заткнитесь, обе! Я пытаюсь поспать!
Я посмотрела на Мену. Та сделала большие глаза, перевернулась на другой бок и снова уснула.
Я осталась сидеть и, скучая, поглядывала на щель между занавесками, пока в доме напротив не открыли шторы.
Я подскочила.
— Наконец-то шторы открыли, пора вставать!
Мена снова застонала. Тара огрызнулась:
— Что тебе неймется? Спи. Почему тебе так не терпится встать?
— Мне нужно в туалет. — Мне было все равно, что скажут сестры, я пошла к двери. — Я спускаюсь.
Внизу я нашла маму, сидевшую на канапе рядом с Салимом. Мать подняла на меня взгляд, и я радостно поздоровалась, но она никак не отреагировала, и я пошла дальше, на задний двор. Пол маленького туалета был холодным, и у меня по коже побежали мурашки. Сидя в уборной, я осмотрелась и увидела, как там грязно; там было мрачно даже при свете дня. Я надеялась найти свой чемодан и достать оттуда тапочки, потому что пол был жутким. Я открыла дверь, собираясь пройти в кухню.
Тара протиснулась мимо меня со словами:
— Что там можно так долго делать?