Лили была не настолько глупа, чтобы негативно отзываться о шефе в здании редакции, но стоявшие перед ними незнакомые люди были заняты своими разговорами. И она тихо поделилась:
– Это все из-за ребенка Линдбергов. Я просто подумала…
– А, понятно, – произнес Клейтон, озадачив Лили.
– Понятно?
Что ему было понятно? И почему он, черт возьми, улыбался?
Клейтон покачал головой:
– Как любит повторять ваша мать, вы слишком сильно принимаете все к сердцу. И волнуетесь по поводу и без повода.
Он решил, что она распереживалась из-за Сэмюэла, из-за того, что он тоже мог стать жертвой похитителей. Но это было не так. Не в этот момент. И покровительственный тон Клейтона резанул ее так, словно он обильно присыпал солью еще не зажившую рану. Да, дневной лимит чужой снисходительности оказался для Лили уже превышен.
– Я имела в виду статью в сегодняшней «Таймс», – пояснила она. Голос Лили прозвучал громче, чем следовало, но не настолько, чтобы привлечь внимание болтавших пассажиров лифта. К тому же его двери на втором этаже раскрылись, и в кабину вошли еще двое.
Клейтон вперил в нее изучающий взгляд, в явной потуге определить проблему.
– Так вы… расстроились из-за того, что сказала полиция? О том, что они не будут сотрудничать с так называемыми эмиссарами преступного мира?
Ну, конечно же, он тоже прочитал ту статью, просматривая утренние издания.
– Наверное… – Лили было проще согласиться с его предположением.
– Что ж, надеюсь, вы понимаете, почему. Эти мошенники не станут помогать задаром. Непременно потребуют возвратить должок. Классический пример того, что цель не оправдывает средства.
Лили разинула рот. Если бы ее Сэмюэлу кто-нибудь угрожал причинить вред, она бы ни перед чем не остановилась, чтобы его защитить.
– А если бы это был ваш ребенок? Вы бы тоже не поступились своими принципами?
Несколько человек в лифте покосились на Лили. Внезапно воцарившееся молчание (и Клейтона тоже) обдало ее спину жаром. Лили уставилась прямо перед собой и под нараставшее в кабине напряжение стала ждать, когда лифт остановится.
– Первый этаж, – возвестил, наконец, лифтер.
Лили вышла и поспешила к выходу, отчаянно желая глотнуть свежего воздуха. В дверях Клейтон мягко потянул ее за руку, развернув к себе лицом.
– Лили, если вас беспокоит что-то еще и я могу для вас что-то сделать, вы только скажите. Я помогу. Надеюсь, вы это понимаете.
Спустя пару секунд Лили вскинула на спутника глаза. На его лице читалась такая искренность, а глаза светились такой добротой и заботой, что ее захлестнула волна вины. Клейтон не заслужил, чтобы она вымещала на нем свое дурное настроение. Он ничего дурного не сделал.
– Извините меня, это не вы… – Слишком многое требовалось объяснить, слишком много тайн раскрыть. – Просто день с утра не задался.
Губы Клейтона растянула его обычная улыбка:
– Да, шефу не всегда легко угодить. Особенно утром.
Лили ответила ему улыбкой, и Клейтон нежно поцеловал ее в лоб. И этот полный любви жест окончательно растопил все остатки ее раздражения.
– Готов побиться об заклад, что хороший обед в «Ренессансе» поможет делу, – сказал Клейтон и подставил ее руке локоть.
Полагая, что на них никто не смотрит, Лили произнесла:
– Или это.
И, поддавшись импульсивному порыву, наклонилась к Клейтону для второго поцелуя, на этот раз в губы. Он был коротким, но нежным и сладким, и, когда Лили отстранилась, удивление в его глазах – у репортера, которого трудно застать врасплох, – согрело ее удовлетворением:
– В «Ренессансе», вы сказали?
Удивление Клейтона сменилось радостью:
– Куда прикажете!
– Пусть будет «Ренессанс», – ответила игриво Лили и взяла его под руку.
И, посторонившись на минутку, чтобы пропустить заходивших, они вместе вышли на бойкую Маркет-стрит. Аромат жареных орешков, донесшийся до них с тележки уличного торговца, перебил на несколько секунд гремучую смесь городских запахов, пока Лили и Клейтон прокладывали себе в толпе путь к ресторану.
Довольная, что их свидание удалось спасти, Лили поинтересовалась у Клейтона о его последних статьях (верный способ вовлечь его в разговор). Но хотя она его внимательно слушала, в уголке ее сознания пульсировала мысль. Маленькая, но засевшая прочно как заноза.
Один из тех незнакомых людей, что зашел в «Экземайнер»… в нем было что-то знакомое… Эти черты… Она их узнала…
Ноги Лили замерли как вкопанные.
– О, господи, – пробормотала она.
Они находились уже в шаге от ресторана.
– Лили? – Голос Клейтона прозвучал где-то вдалеке, очень глухо. – Что такое?
Она взглянула на него, судорожно подыскивая ответ.
– Мне… мне нужно вернуться. Я только что поняла…
– Что?
Времени объяснять не было.
– Идите в ресторан. Я догоню вас. – Лили бросилась назад в «Экземайнер», ничего вокруг не слыша. Все звуки словно разом пропали, растворились. Все, кроме биения ее сердца, стука каблуков по асфальту и слов надежды, повторявшихся молитвой:
– Пожалуйста, – шептала Лили, – пожалуйста, будь еще там…
Глава 23
Со слов приятеля Голландца, работавшего в «Лос-Анджелес таймс», имя Альфреда Миллстоуна то и дело появлялось в газетах. Все упоминания были тривиальными, связанными с его деятельностью на посту вице-президента одной трест-компании в Лонг-Биче. Все, за исключением одного – сообщения о похоронах.
Два года назад в автомобильной аварии погиб единственный сын Миллстоунов. И, судя по всему, никаких признаков нечестной игры репортеры не разнюхали. А недавно, практически на другом конце страны, президент «Сенчури Эллайэенс Бэнк» из Нью-Джерси прыгнул с моста – как и многие после «черного вторника». И мистер Миллстоун занял освободившееся место.
Эллису теперь все стало ясно. Руби и Келвин оказались ключевыми элементами в попытках Миллстоунов залечить свою сердечную рану. Начать новую жизнь, с чистого листа.
В какой-то мере (пусть и в гораздо меньшей) то же самое намеревался сделать сейчас и Эллис, придя в «Экземайнер».
Здание было типичным для всех банков в Хонокене – двухэтажным и довольно солидным; с одной стороны к нему примыкало ателье, с другой – парикмахерская. Чтобы попасть туда до закрытия, Эллису пришлось ускользнуть из редакции рано, на этот раз – держась подальше от мистера Тейта. После визита его матери и новостей от Голландца его шансы на продуктивную работу снизились до нуля. А желание поехать в Нью-Джерси, всего через один штат, оказалось слишком сильным, чтобы его можно было превозмочь.
Внутри банка, на стене у входа, висели в рамках портреты его воротил. Сердце Эллиса на мгновение замерло при виде выгравированной надписи под одним из портретов:
АЛЬФРЕД ДЖ. МИЛЛСТОУН, ПРЕЗИДЕНТ
У мужчины были добрые глаза за стеклами очков в роговой оправе, слегка скошенный нос с затупленным кончиком и густые усы, темные и ухоженные, как и его волосы. В воображении Эллиса вновь возникла сцена, теперь уже более детальная: банкир покупает у матери за аккуратную пачку долларовых банкнот двух босоногих детей.
Эллис огляделся по сторонам, выискивая глазами живую версию этого человека среди небольшого количества лиц. Коренастый и плотный, как бульдог, охранник, не спускавший с него глаз, показательно громко кашлянул. Послание. Чрезмерное любопытство поощрялось здесь не больше, чем подсматривание за переодевающимися женщинами в гримерке варьете.
– Я пришел, чтобы встретиться… – начал Эллис, но охранник указал ему глазами на два кассовых окошка.
Намек понят.
Эллис пристроился в конец не слишком длинной очереди за тремя банковскими клиентами и осмотрелся уже более тщательно. Кабинеты начальства, похоже, располагались на втором этаже. Эллис склонялся к тому, чтобы подняться на этаж и уже там все разузнать, но охранник продолжал буравить его взглядом.
А вскоре подошла его очередь. Молодая девушка, которая, в отличие от охранника, была, похоже, невообразимо счастлива работать в месте, куда стекалась изрядная порция городских денежек, поприветствовала Эллиса лучезарной улыбкой:
– Добрый вечер, сэр!
– Добрый вечер, мисс. Я хотел бы узнать – могу ли я поговорить с мистером Миллстоуном.
Улыбка на мгновение скривилась. Но тотчас обрела прежние контуры:
– Какие-то проблемы, сэр?
– Вовсе нет. Я подумываю открыть в вашем банке счет. И положить на него довольно весомую сумму.
– О, это замечательно! Подождите минуточку, пожалуйста. – Девушка отвернулась и обратилась к более пожилой женщине, как раз проходившей мимо со стопкой папок в руках. Назад она обернулась с полунахмуренным выражением на лице: – К сожалению, мистер Миллстоун на совещании и всю оставшуюся часть дня будет занят. Оно наш менеджер мог бы…
– Я зайду позже, – перебил ее Эллис с улыбкой. – Меня направил к нему один надежный друг. Надеюсь, вы понимаете…
Девушка заверила его, что все понимает, и Эллис вернулся к своей машине, в которой устроился как на наблюдательном посту. Он припарковался всего в полуквартале от входа в банк, обеспечив себе хороший обзор с противоположной стороны улицы.
Когда Эллис вел колонку «Общество», ему частенько поручали следить за той или иной знаменитостью в каком-нибудь клубе, боксерском матче или в аэропорту, чтобы поймать уникальный кадр. Рутинная работенка, которую он терпеть не мог. И презирал. Впрочем, не до такой степени, чтобы отказаться от выслеживания сенатора и его гарема любовниц.
Но этот случай был другим. То, что Эллис делал сейчас, делалось им не ради карьеры. А ради обретения спокойствия на душе и в сердце. Ему нужно было убедиться – и для себя, и ради Джеральдины – что человек, забравший у нее детей, действительно был таким добрым и честным, каким его описывал таксист.
Двери банка оставались закрытыми минут двадцать. Солнце уже склонилось низко к горизонту, когда на улицу наконец вышел усатый мужчина. Эллис сел прямее. В шляпе, отлично пошитом костюме и галстуке-бабочке Альфред Миллстоун сжимал в руке трость – скорее, ради стильного вида, чем из необходимости.