– Не сомневаюсь в этом, – согласился Эллис.
Это воодушевило Лили, но… только на миг.
– К сожалению… это не так просто.
– Она их мать! И этого довольно. Что может быть важнее?
Эллис вздохнул так, словно боялся озвучить ответ – пускай и очевидный.
– Я сочувствую им, Лили. Поверьте мне, искренне сочувствую. Но даже если Джеральдина потребует вернуть ей детей, я не могу себе представить, чтобы Миллстоуны отдали их ей без борьбы. На их стороне практически все, включая первоклассного адвоката. Что может противопоставить им Джеральдина? На моей памяти достаточно примеров, когда служители закона поддерживали богатых приемных родителей. Ни один здравомыслящий судья не вернет детей бедной вдове. – Эллис помолчал и с неохотой добавил: – Тем более той, что продала собственных детей.
– Но она же не торговала ими в действительности. И вы, как никто другой, это знаете!
Эллис замолчал, и Лили испугалась, как бы он не воспринял ее аргумент как издевку. Она совсем не хотела его обидеть. Она только подчеркнула, что он в курсе всей ситуации.
Но затем Эллис потер шею. Похоже, он размышлял. Обдумывал все варианты, взвешивал «за» и «против».
– Эллис, неужели мы уже ничего не сможем сделать? Должен же быть какой-то выход!
Поведя плечом, Эллис встретился с ней глазами:
– Честно? Если бы я думал, что это поможет, черт, да я бы сам оплатил все судебные издержки! Но чтобы взяться за это дело, любой уважающий себя адвокат должен быть уверен, что есть хоть какой-то, пусть и самый малый, но шанс на выигрыш.
– Значит, надо выстроить дело так, чтобы у другой стороны не осталось шансов на победу.
Эллис улыбнулся, и Лили поняла, насколько наивными были ее слова.
Пожалуй, и она сама была в какой-то степени наивной, потому что верила в наличие выхода, в то, что мощная связь, существующая между матерью и ребенком, способна преодолеть любые препятствия, их разделяющие. Впрочем, Лили также уже усвоила, что поддержка другого человека, даже неожиданная, бывает гораздо важнее и действеннее.
Джеральдина нуждалась в их помощи больше, чем думала. И Эллис не сможет этого отрицать, если взглянет на ее ситуацию глазами Лили.
– Если я заслужила второй шанс, – произнесла молодая женщина, – то и Джеральдина его заслуживает.
Эллис наклонил голову – всего на секунду. А потом снова погрузился в свои раздумья.
И впервые в жизни Лили отважилась рассказать свою историю другому человеку, вне круга ее семьи.
Не всю, естественно. Но почти всю.
– Летом перед выпускным классом, – начала Лили, – я провела несколько недель на берегу моря, с семьей одной своей подружки. И там я встретила парня… Он был красив и обаятелен, и я поверила, что это любовь. – Лили подчеркнула нелепость этой мысли кривой усмешкой. – Конечно же, я поняла, насколько была глупой, когда он начал увиваться за другой девушкой. Но к тому моменту было уже поздно… Изменить то, что я наделала, было нельзя…
Она позволила своему намеку повиснуть в воздухе, не желая описывать их вечера с прогулками у моря, сладко-вкрадчивым шепотом, трепетной дрожью и поцелуями, которые привели к гораздо более серьезным последствиям.
– Я была совсем юной и очень испугалась. Я представила себе скандал… и травлю, которую придется претерпеть моей семье… и ребенку… И я согласилась от него отказаться. – Называть Сэмюэла по имени ей не пришлось. Легким кивком Эллис показал ей, что понял, о ком велась речь, и побудил продолжать. – Это было самое разумное решение на свете. Я даже написала ему письмо на будущее, попыталась все объяснить. – Ни одно другое письмо не далось Лили с таким трудом, но все-таки она его написала, для всеобщего блага. – А потом он родился. Я только раз поглядела на этого чудесного, прекрасного малыша, который фактически был частицей меня… И не смогла от него отказаться. А бумаги уже были оформлены. Я стала просить, умолять… – В груди Лили забродили давно похороненные чувства, отголосок давней бури. – Если бы отец не вступился тогда за меня и за Сэмюэла, агентство по усыновлению лишило бы меня сына. И это стало бы самой большой ошибкой в моей жизни.
Только высказав скороговоркой все эти слова, Лили осознала, что смотрела в сторону, снова созерцая в темноте те неизгладимые из памяти сцены. Немые, как черно-белые кадры из фильмов с Чаплиным. И каждая из них всплывала и исчезала, словно расплывшись в туман.
С усилием Лили перевела глаза на Эллиса – внезапно испугавшись осуждения. Точь-в-точь как Джеральдина. Но сострадание, которое она увидела в глубине его глаз, вся его поза, с которой он слушал, тут же рассеяли все ее страхи.
– Я вас услышал, – произнес Эллис. И этот ответ означал больше, чем она могла себе представить. А свою позицию Эллис подкрепил нежнейшей из улыбок.
Дилларды принадлежали друг другу. И в этом смысле они ничем не отличались от семьи типа Линдбергов. Только у Джеральдины не было в распоряжении команды ищеек, рыскавших без устали денно и нощно. Как не было у нее и крупных сбережений, чтобы предложить их в награду или выкуп. Как и известного имени, достойного передовиц общенациональных газет.
А были только Лили и Эллис. И еще правда. Правда в том, что все было просто: если в их силах было помочь Джеральдине, разве могли они не попытаться?
Глава 25
– Мистер Рид… минуточку. – Манерная медлительность мистера Уолкера не смягчила зловещей тональности голоса.
Как и все остальные сотрудники отдела, Голландец направился на свое рабочее место после ежедневного собрания, но задержался, чтобы блеснуть своими стиснутыми зубами Эллису. Этот жест, по-видимому, должен был означать: «Держись, парень!» Но выглядел так, словно подразумевал: «Ну, ты и попал, дружище!»
Хотя, возможно, только потому, что Эллис сам так думал.
Когда мистер Уолкер пропустил его, опрашивая по кругу сотрудников, Эллис поначалу испытал облегчение – у него ведь до сих пор не было в планах ни одного крупного проекта. Ни одного подходящего для публикации, во всяком случае. Но потом он заметил ухмылку мистера Тейта и понял: шеф его игнорировал не случайно.
– Следуйте за мной, – велел ему мистер Уолкер, и Эллис послушно прошел за ним сквозь привычный гам новостного отдела в тишину переговорной комнаты. Пространство в ней было ограничено простым прямоугольным столом в окружении потертых кресел. Единственным украшением голых стен были работающие часы. Не считая бумаги и чернил, они были величайшей необходимостью в деловом мире.
Пока мистер Уолкер притворял дверь, Эллис посмотрел на время. Половина второго. Несмотря на ночную поездку в Филадельфию и обратно, он не настолько устал, чтобы позабыть о своей встрече с Альфредом Миллстоуном в два часа дня. Чтобы на нее успеть, Эллису нужно было уже скоро уходить. Перспектива не слишком хорошая, судя по скрещенным рукам мистера Уолкера и его выступающей челюсти. Добавить к его костюму кобуру и серебряную звезду, и он мог бы запросто сойти за шерифа-южанина, исчерпавшего весь лимит своей дипломатии.
– Что-нибудь не так? – нарушил молчание Эллис.
– Я хотел вас спросить то же самое. Потому что я ума не приложу – хоть убейте – где ваша голова пребывает в последнее время.
Эллис усомнился, что шеф сказал правду. Судя по всему, мистер Уолкер очень четко представлял себе, в какой полости его тела находилась именно эта его часть. Но поскольку никакая шутка на этот счет делу бы не помогла, Эллис продолжил внимать шефу.
– Поначалу у меня зародились сомнения в том, что вас стоило брать в газету. Но потом вы вошли в колею, включились в работу. Даже написали несколько приличных статей. – Мистер Уолкер сделал паузу, и Эллис осознал, что одинаково и хочет, и боится услышать его вывод. – Но если вы думаете, что пара авторских подписей дала вам право расслабиться и ничего не делать – особенно при такой зарплате, – то вас ждет глубокое разочарование.
Быстрое повышение Эллиса всегда было предметом пересудов. И редакционный бухгалтер был далеко не единственным человеком, кто обращал на это внимание.
– Уверяю вас, сэр, я вовсе так не думаю. На самом деле, – поспешил напомнить шефу Эллис, – я еще вчера вызвался написать статью о пивном законопроекте.
После всего, что произошло, Эллису с трудом верилось, что с тех пор миновал только день.
– Ах да. Таинственная статья.
Эллиса озадачила такая характеристика.
– Вы же знаете, что значит таинственный. Это когда разум говорит, что что-то должно быть, но по какой-то причине этого нет.
– Но, сэр. Если вы помните, я закончил эту статью даже раньше означенного срока.
Эллис и в самом деле закончил ее до неожиданного визита матери.
– Допустим. Только кому вы ее сдали?
Эллису всегда претило сваливать вину на другого, но он помнил ясно как день. Прежде чем отправиться в банк, он собрал все свои вещи и на выходе передал страницы…
Черт! Он никому ничего не передал. Проклятые страницы все еще лежали в его папке.
– Господи! – Эллис импульсивно провел рукой по глазам.
– Что ж. Если только вы не пытаетесь выставить виновным Всевышнего, будем считать, что мы выяснили этот вопрос.
– Эта статья лежит в моем столе. – Эллис указал глазами на дверь: – Я сию секунду…
– Не стоит утруждаться, – перебил его мистер Уолкер. – Я попросил написать об этом законопроекте Хагена. Вас невозможно было найти. И подобное случается все чаще и чаще.
Статья не была срочной. И то, что шеф перепоручил ее другому, да еще рвущемуся в бой новичку с миллионом идей, было плохим знаком. Откровенным намеком на то, что он в Эллисе разочаровался.
Парень поспешил признать свою оплошность, но так, чтобы не выставить себя прогульщиком, уклоняющимся от своих обязанностей:
– Я действительно очень сожалею, мистер Уолкер. Поверьте, я ценю свою работу. Просто, как я уже упомянул ранее, у меня были личные дела, требовавшие моего участия.
– У нас у всех есть личные дела, мистер Рид. Но если бы из-за своих личных дел все сотрудники заявлялись на работу когда им заблагорассудится, газета бы не выходила. Мы ведь в новостном бизнесе. Полагаю, вам не нужно объяснять, насколько важно правильное восприятие.