В конце коридора охранник указал своей дубинкой:
– Сюда.
В комнате, куда вошел Эллис, телефона не было. Только два стула, разделенные столом. И человек в темном костюме, стоявший лицом к зарешеченному окну. Неужели к нему вызвали адвоката? Не успел Эллис озадачиться своим предположением, как человек в костюме повернулся.
Альфред!
– Садись! – рявкнул охранник.
Страх пробежал по нутру Эллиса, пока он огибал стол и присаживался. Этого следовало ожидать! Альфред опустился на другой стул. И махнул в лицо Эллиса мягкой фетровой шляпой:
– Похоже, у вас выдался тяжелый денек.
Эллис устоял перед желанием потрогать свою щеку. Она все еще зудела после встречи с асфальтом.
– Да уж не лучший.
– Не сомневаюсь. – Альфред положил на стол свою шляпу, источавшую запах трубочного табака. И сплел свои пальцы так непринужденно, словно держал в руках бокал бурбона. – Должен признать, что, попросив офицера попатрулировать зону вокруг школы, я полагал, что дело ограничится предупреждением.
Эллис не ошибся! Появление копа было не случайностью! И, значит, весь этот день Альфред выжидал подходящего часа, чтобы выступить на сцену.
– Выходит, я превзошел ваши ожидания.
– Совершенно верно. – Кончики усов Альфреда приподняла улыбка. Но в отличие от их прошлой встречи учтивый тон банкира лишь приумножил тревогу Эллиса. – Мистер Рид, я приехал сюда, чтобы прояснить некоторые недоразумения. Но сначала я бы хотел вас поблагодарить.
– Меня поблагодарить?
– Мне кажется, мы не с того начали наше знакомство. И я уверен, что вы понимаете, насколько расстроил мою супругу недавний визит вашей коллеги. А ваши намерения показались мне еще более подозрительными после того, как я пообщался с вашим редактором. Но все это было до того, как я поговорил с Викторией.
Если только Миллстоуны не обратились к медиуму, Альфред имел в виду Руби. Но Эллис воздержался от того, чтобы это озвучить. Все возражения Альфреду могли помешать ему выходу под залог. И тем боле расследованию о Келвине.
– И что?
– Когда я узнал, что вы – тот самый репортер, который поместил ее фотографию в газете, я сразу же осознал, что должен выразить вам свою благодарность. Ведь косвенным образом вы помогли мне и супруге пережить очень мрачное время.
Подгонять Альфреда смысла не было. Миллстоун был из тех людей, кто говорил осознанно, продуманно и целенаправленно. Только вот какую цель он преследовал сейчас, Эллис еще не понял.
– Знаете ли, мы с Сильвией поженились довольно поздно. И испытали безмерное счастье, когда у нас родилась дочка. Десять лет Виктория была нашей гордостью и радостью. А потом… она ушла.
– В аварии, – без всякого злопыхательства уточнил Эллис.
– Да. Полагаю, вы читали об этом. – Глаза Альфреда за стеклами очков в роговой оправе потупились вниз. – Дождя не было, но на петляющей дороге машину занесло. Ничего не поделаешь, так случилось… Но Сильвия до сих пор себя винит. А тогда репортеры и полицейские просто довели ее своими расспросами.
Эллис вспомнил свою первую встречу с банкиром: вот и объяснение его грубости с газетчиками.
– После похорон Сильвия почти месяц пролежала в постели. И потребовалось еще несколько месяцев, чтобы она начала выходить из дома. Но постепенно она начала оправляться. И даже пускалась пару раз в путешествия со своими подругами. Но однажды домработница решила прибраться в комнате нашей дочери. Вытирая с полки пыль, она разбила статуэтку. Это была любимая стеклянная фея Виктории. У Сильвии началась истерика. Домработница позвонила мне. Я сразу же примчался домой. Но вред уже был причинен. Сильвия снова впала в депрессию, еще более глубокую, чем прежде. Она почти ничего не ела. Не спала по ночам. И в конечном итоге ее здоровье сильно пошатнулось. А я, ее муж, чувствовал себя абсолютно беспомощным. Я только наблюдал изо дня в день, как она чахнет, и ничего не мог поделать. Я чувствовал себя так, словно… – Альфред внезапно замолк. Прижав ко рту кулак, он прокашлялся.
Эллис воздержался от комментариев, и банкир продолжил:
– Врачи советовали поместить ее в психиатрическую больницу. Они уверяли, что там ей обеспечат надлежащий уход и лечение. И все необходимые приготовления уже были сделаны, когда Сильвии попалась на глаза та газета. Я оставил ее на ночном столике. Сам я только пролистал страницы. Обрати я внимание на фотографию, я бы заметил поразительное сходство девочки с нашей дочкой.
– И вы ее заменили, – встрял Эллис, не в силах скрыть свое раздражение. Речь ведь шла не о мертвой золотой рыбке, которую можно было спустить в унитаз, а в аквариум посадить новую.
– Я понимаю, это может показаться… необычным. Я тоже сомневался. Но Сильвия воспряла духом. Ее глаза впервые за долгое время засветились – надеждой. Она была убеждена: это знак, девочка, ниспослана нам небесами. Я сдался. Сел на поезд и поехал в Пенсильванию, чтобы привезти в нашу семью девочку, которая нуждалась в нас не меньше, чем мы в ней.
При этом утверждении Эллис моргнул. Не из-за того, что сказал Альфред. А из-за того, что он опустил. Ведь девочка была не одна. Был еще мальчик. Эллису вспомнились слова Джеральдины, условия их договора.
– Вы пришлось взять и мальчика, иначе сделка бы не состоялась.
На лице Альфреда отразилось удивление. Его явно впечатлила осведомленности Эллиса.
– Да, верно, таков был договор… и я его выполнил. И теперь, мистер Рид, я хочу вас попросить сделать для меня то же самое. – Миллстоун наклонился вперед, от его добродушия не осталось и следа. – Надеюсь, после всего, что я вам рассказал, вы поняли, что вторая статья о детях принесет только вред. Никому не нужный вред.
Вот какова была цель его разговора по душам…
Конечно, предположение Альфреда о второй статье было здравым – мистер Уолкер предлагал Эллису написать продолжение этой истории. И все-таки банкир ошибся.
– Послушайте, я вовсе не собираюсь писать статью о детях… или о вашей семье. – Эллис сознательно отказался от угрозы, которая могла бы послужить ему рычагом давления на банкира. В его положении это показалось ему самым мудрым.
Альфред пристально посмотрел на него сквозь очки:
– Тогда что вы хотите?
– Выяснить все о детях, по сугубо личным причинам. Мне нужно знать, где они и как поживают. Оба – и девочка, и мальчик.
Не упомянув о том, что ему поведала Руби, Эллис замолчал в ожидании. Если он чему и научился на своей работе, так это тому, что правда прорывается наружу после того, как ты, чуть-чуть подначив человека, даешь ему выговориться.
Но именно в этот момент дверь в комнату распахнулась. Из коридора донеслась брань очередного пьянчуги. А вошедший охранник поставил рядом с Альфредом еще один стул. Для чего – Эллису стало понятно, когда его глазами предстала Сильвия. Она вздрогнула, когда охранник закрыл за собой дверь, а Альфред встал.
– Дорогая, я же просил тебя побыть в комнате ожидания. – Его беспокойство было столь же очевидным, как и дискомфорт его жены в непривычном окружении.
– Я имею право здесь находиться, – заявила, выпрямившись, Сильвия.
– Конечно, дорогая. Но я уже все уладил. Никакой статьи в газете не появится. Тебе не о чем волноваться. Мистер Рид просто хотел узнать про детей, убедиться, что с ними все в порядке.
Это не помешало Сильвии занять свое место за столом.
– Я только это хочу, – подтвердил Эллис, но она продолжала недоверчиво буравить его взглядом.
– Тогда к чему так подло себя вести? Разве нельзя было просто прийти и спросить?
Альфред откинулся на спинку стула; на его щеках проступил румянец.
Вопрос поставил Эллиса в тупик. Пока он не вспомнил о чувстве вины и своей тайне, которые с самого начала терзали его. Ложь – что челюсти капкана. Стоит в них угодить, и выбраться ох как трудно. А оставленная рана грозит нарывать очень долго, отравляя своим гноем все хорошее и в его жизни, и в жизни других. До тех пор, пока полностью не излечится.
А излечить способна только правда.
– Все было не так просто, – наверняка в ущерб себе признался Эллис. – Та фотография была ненастоящей… то есть она была настоящей, но табличка о продаже детей была не их. Я ее туда поместил. – И ни дня потом не прошло, чтобы Эллис об этом не сожалел. – Джеральдина не собиралась продавать своих детей.
Сильвия оцепенела; сухожилия на ее шее натянулись как проволоки:
– Вы лжете. Потому что именно это она сделала. Разве не так, Альфред?
И Эллис не выдержал:
– Она была больна. Смертельно, как она думала. Но теперь она вылечилась. Мистер Миллстоун, вы сами видели тогда Джеральдину. И прекрасно знаете, что она выглядела далеко не здоровой.
Рот Альфреда приоткрылся. Он пожал плечами в ответ и потупил глаза на шляпу.
– Что за чушь! – взорвалась Сильвия. – Эта женщина сделала свой выбор.
Сильвию пробила дрожь – проявление страха и защитной реакции. Словно Эллис пытался вернуть детей Джеральдине.
В общем-то, он этого и хотел.
А затем Сильвия покосилась на свою сумочку. Ее пальцы нервно сжались, но она тут же разомкнула их, как будто успокоившись от какой-то мысли.
– Давайте начистоту. Когда эта мать вдруг надумала забрать своего сына, мы согласились и не стали чинить ей никаких препятствий. – Сильвия достала из сумочки сложенный лист бумаги и протянула его Эллису: – Вот, убедитесь сами.
Движимый подозрением, он развернул листок. Это было письмо.
«Моя дорогая Руби…»
Почерк был плохим, в словах было полно ошибок, но разобрать написанное все-таки было можно.
Эллис представил себе Джеральдину, пишущую письмо. Его содержание примерно совпадало с тем, что ему уже сообщила Руби. Выбор в пользу одного ребенка, извинение за то, что не может попрощаться с ней лично. Это было душераздирающе. Жестоко.
И Эллис даже не усомнился:
– Это написала не Джеральдина. И сына у нее нет.
Альфред метнул беглый взгляд на Сильвию.
Что они знали? Что они сделали? Эллису не хотелось думать о худшем. Но теперь отступать было некуда. Только все равно разыграть все по-умному.