ы опустились, прикрыв глаза.
— Ты похожа на девушку, да, — сказал он, улыбаясь.
— Да ну тебя, — Аня резко открыла глаза, оттолкнула его руку от себя, нахмурилась.
— Не обижайся.
— Хочу и обижаюсь.
— Ну, если хочешь, тогда конечно.
— Как тебя люди терпят?
— Сам не знаю, — усмехнулся Ское.
Окна домов смотрели на них во все стекла. В одном женщина в косынке натирала тряпкой раму. Над женщиной, на крыше, сидела чайка и тоже смотрела на ребят.
— Как там Ника? Научилась танцевать? — спросил Ское, переведя взгляд с чайки на Аню.
— Откуда я знаю?
— Ты же обещала ее научить.
— Во-первых, не обещала. Во-вторых, не научить, а поставить ей танец.
— Ну и как?
— Что как? Мне музыка нужна, чтобы поставить танец.
— Да, конечно… А как она танцует, ты видела?
— Нет.
— Посмотри.
— Мы можем поговорить о чем-нибудь другом? — раздраженно поинтересовалась Аня.
— Чем тебя не устраивает эта тема?
— Скучно.
— А что для тебя весело? Показать тебе фокус?
— При чем тут весело?
— А как?
— Просто должно быть интересно обоим. А не только тебе.
— А что тебе интересно?
— Ну не знаю. Расскажи о себе.
— Я тебе интересен?
— А что, не похоже?
— Я высокий блондин с кудрявыми волосами. Глаза зелено-желтые…
— Да ну тебя, Ское!
— А что ты хочешь знать?
— Про твою жизнь.
— У меня есть жизнь, и я ее живу, — рассмеялся Ское.
— Ну ты и…
— Дурак?
— Да!
— Я так и думал. Давно ты меня дураком не называла, я уже затосковал.
— Тебе нравится меня злить, да?!
— Если честно, то да, — улыбнулся мальчик. — Ты красиво злишься, а я эстет.
— Дурак.
Аня надулась, отняла руку, развернулась и быстро зашагала в обратную сторону. Ское усмехнулся, догнал девушку, взял за руку, и они пошли вместе.
74
В темноте Ника нащупала крышку пианино. Специально не стала включать свет. Белые клавиши стали серыми, черные остались черными. Мама в гостях, вернется поздно.
Черно-белая музыка. Девочка сидела над клавишами, боясь прикоснуться к ним. Полоска фонарного света пробилась через зазор между шторами и упала на пианино, проявив его черно-белую сущность еще ярче.
Ника нажала наконец клавишу, вызвав слабый сиплый звук. Отдернула руку. Боялась сделать громко. Сложно что-то сочинить, когда боишься зазвучать. Тишина темной толстой теткой склонилась над Никой. Девочка открыла верхнюю крышку пианино, засунула руку в его нутро, провела пальцами по струнам. Они глухо отозвались. Ника зацепила ногтем одну особо толстую струну. Получился звук как у огромной, перекормленной гитары. Ей понравился звук. Она добавила к этой струне еще одну, и еще. Цепляла струны в ритме танго. Что-то начало вырисовываться.
Соль — до — ми-бемоль — сыграла Ника громко, угодив последним звуком прямо в полоску света, пробившуюся сквозь шторы.
Музыка появилась. Девочка представила себе одинокого нарисованного мелом человека, скользящего по черной стене в ритме танго. А вот и она, Ника, идет навстречу ему. Протягивает ему руку — теплую, цветную руку. И нащупывает этой рукой холодный бетон. Рисунок, заполненный пустотой. Рисунок, окруженный пустотой. Но он такой же живой, как и она. Тот, которого нет, — он живой, он может танцевать! И в этом ему помогут оголенные струны старого Никиного пианино, черно-белые клавиши и пальцы, скачущие по этим клавишам. Чтобы тот, которого нет, мог танцевать свое безответное танго.
Резко загорелся свет. Ника зажмурилась.
— Ника! Совсем обалдела! — крикнула мама. Девочка повернулась, все еще щурясь. Мама стояла в дверях комнаты в пальто и с видавшей виды, растянувшейся, обтрепанной по краям сумкой в руках. — Двенадцать часов ночи!
— Мама, я повторяла уроки к музыкалке.
— Уроки? Какие уроки? Ночь на дворе! Скажи спасибо, что соседи не сбежались.
— Спасибо, — пробурчала Ника себе под нос.
— Быстро в кровать! — рявкнула мать, захлопнула крышку пианино. — И чтобы ни звука! — и вышла из комнаты, крепко закрыв за собой дверь.
Ника разделась, юркнула под одеяло, протянула руку к столу, взяла мобильник. Помедлила немного. Писать, не писать?
75
Часы светились в темноте цифрами 00:36. Ское потер глаза спросонья, потянулся за телефоном — он лежал тут же, на тумбочке возле кровати. СМС.
Ника: «Ское, я сочинила черно-белое танго. Только что».
Ское: «Хорошо, Ника! Молодец».
Ника: «Я разбудила тебя?»
Ское: «Нет, что ты. Я не сплю».
Ника: «Тогда спокойной ночи, Ское».
Ское: «Увидел твое сообщение, вспомнил, как ты чуть не забралась ко мне в окно. Помнишь?»
Ское: «Ника?»
Ское: «Спокойной ночи».
— Спокойной ночи, — прошептала Ника, глядя в экран телефона. Лицо от этого светилось синим. — Конечно, помню.
Экран погас, и лицо тоже.
76
— Я приеду, только если он сам меня пригласит.
— Марина!
— Все! Мне надоели его капризы, его молчание. Я устала.
— Приезжай. Ты же его знаешь, он назло делает.
— Больше не буду за ним бегать.
— Марина. Приезжай.
— Если сам позовет.
77
— Сначала — скрип качелей и звук фортепиано. Один звук.
— Один? Музыка, состоящая из одного звука?
— Да. Звук фортепиано на фоне скрипа качелей. И пусть он прекратится с исчезновением мальчика.
Ника провела пальцем по стеклу. За окном шел редкий дождь под аккомпанемент солнца. Слепой дождь. Почему его так называют?
— А танго ты будешь слушать? — Ника облокотилась о широкий подоконник школьного окна, отвернувшись от дождя.
— Нет.
— То есть как — нет?
— Я решил не слушать. Услышу на съемочной площадке.
— Почему?
— Как бы тебе объяснить. Хочу снять эту сцену — именно эту — чистой эмоцией. Чтобы музыка руководила картинкой, а не наоборот, как обычно бывает. Чтобы музыка поразила меня во время съемки. Чтобы получилось что-то невероятное, понимаешь?
— А вдруг это не то? Вдруг я сочинила неподходящую музыку?
Ское посмотрел на Нику внимательно и долго.
— Думаю, что подходящую, Ника.
78
Вадим провел мелом по черной стене.
— А чем стирать будем? — спросил он, потерев линию пальцем. Линия размазалась.
— Влажной губкой, как в школе. Стена здесь ровная, мел с нее хорошо стирается, я уже пробовал, — ответил Ское и передал Вадиму губку. Тот стер белую линию.
— Ладно. Я готов к первой фигуре.
— Хорошо. Аня, сделай из меня первую фигуру, — сказал Ское.
— С удовольствием, — Аня кокетливо улыбнулась, подошла к Ское и стала «лепить» из него нужную позу: руки опущены, ноги на ширине плеч, лицо в профиль.
Ское замер, а Вадим принялся переносить его силуэт на стену. Через несколько минут рисунок был готов, и Ское пошевелился.
— Теперь нарисуем невидимку на асфальте и его следы, ведущие сюда.
Ребята вышли из разрушенного здания на улицу.
— Я лягу на асфальт, ты меня просто обведи, — сказал Ское Вадиму. Он лег. Солнце светило в глаза.
— Как-то это мрачновато, — заметил Вадим. — Обводить твое тело, распластанное на земле.
Ское провел ладонью по шероховатому асфальту. На пальцах осталась мелкая пыль. Ское поднялся. Рисунок готов: человек-невидимка белел своим силуэтом на серой поверхности.
— Нарисуй следы, а я позвоню Нике, чтобы приходила, — сказал Ское Вадиму. — Можно снимать.
79
Ника легла на асфальт. Небо синее. Рядом с Никой силуэт. Она повернулась к нему всем телом, подтянула ноги к груди, посмотрела на силуэт. Он распластался и не двигался. Она погладила рукой его линию.
Вадим с камерой стоял на высоком бетонном заборе. Волосы Ники в кадре расплескались по серой шершавой поверхности рыже-каштановыми стрелами.
Ника поднялась на ноги. Потопталась немного рядом с нарисованным человеком и ушла. Рисунок остался один в океане города.
— Стоп, снято, — скомандовал Ское. — Отлично.
— Да? — Ника откинула рукой капюшон, прибившийся ветром к ее затылку.
— Да, — ответил Ское. — Теперь следы.
Ребята отошли от нарисованного человека. В разрушенное здание вели белые следы. Ника увидела их и последовала за ними. Они вели ее в рваную бетонную пасть дома. Ника зашла. Длинный коридор, располосованный падающим из боковых дверей светом. Коридор в серо-белую полоску. Ника вспомнила черно-белые фотографии из своего стола. Там бабушка и дедушка. На дедушкино улыбающееся морщинистое лицо тоже падала полоска света, стирая морщины со щеки.
Ника шла, перешагивая бутылки и куски шлакоблоков. Вадим шел следом. В видоискатель он видел, как свет из дверей проскальзывает по полосатым каштаново-рыжим волосам девочки. А в столбах света клубится пыль, тревожно вспархивая от Никиных движений. Ника идет вперед. Перед ней — человек-невидимка, белый контур на черной стене.
80
— Мы много репетировали. Давай, ты сможешь, — подбадривала Аня. Она делала это слегка раздраженно.
— А можно вы все уйдете?
— Кто — все? Я не могу уйти, я оператор, — усмехнулся Вадим.
— Я? — улыбнулся Ское. — Я режиссер.
— Мне кажется, она имеет в виду меня, — сказала Аня. — Все. Да уж.
— Нет, не тебя, — поспешно сказала Ника. Она не хотела никого обидеть. Посмотрела на друзей, они стояли в ожидании. — У меня не получается войти в роль, — жалобно сказала девочка. Она чувствовала, что танцевать будет тяжело под пристальными взглядами. И Ское… Он же хотел услышать ее музыку прямо во время съемки. А если у Ники не получится станцевать с первого дубля? И со второго? И с третьего? Музыку придется включать снова и снова, пока она не набьет оскомину. Это будет уже совсем не то, что хотел Ское. Не живая звучащая эмоция, а «заезженная пластинка». И потом… вдруг музыка не такая, как надо?