— Да нет же, зачем высылать на фестивали?
— Чтобы тебя заметили.
— А я незаметный? — Ское усмехнулся.
— Что ты как маленький? Чтобы твои фильмы заметили. И тебя как режиссера.
— Может, ты и права, — задумчиво сказал Ское. — А может, и нет.
Аня нахмурилась, помолчала немного, глядя себе под ноги. «Тоже перелистывает землю», — подумал Ское.
— Может, за руку меня возьмешь хотя бы?
Ское посмотрел на Анину руку: висит вдоль туловища, покачивается при ходьбе.
— Идем, как будто мы не парень и девушка.
— Думаю, невооруженным глазом видно, что я парень, а ты девушка, — улыбнулся Ское.
— Слушай, Ское! — Аня остановилась. Лицо у нее стало сердитое. Такое сердитое, что Ское снова потянуло улыбнуться, глядя на эти симпатичные прищуренные глаза и надутые губы. Но он сдержался. — Хватит меня подкалывать! С Никой ты так не разговариваешь!
— А при чем тут Ника?
— При том.
Аня скрестила руки на груди и глядела в сторону.
— А Вадим баран.
— Не говори так про него.
— Он реально баран.
— Почему?
— Потому.
— Объясни.
— Сам должен понимать!
Ское взял Аню за руку, почувствовал ее не по погоде холодные пальцы. Девушка отдернула руку.
— Не надо. Ты был прав.
— В чем?
— Давать номер телефона высоким симпатичным парням — плохая шутка.
— Аня…
— Особенно если эти самые парни влюблены в других девушек.
— Ты что…
— Пока.
Аня зачастила по неровному асфальту. Ское засунул руки в карманы и смотрел ей вслед.
83
На экране смеялась девочка, глядя на мальчика. Они раскачивались все выше и выше. И так изо дня в день, пока мальчик не исчез.
На экране мелькали лица подростков, среди них улыбалась девушка, глядя на парня. Потом он ушел в лес и исчез.
На экране танцевала девушка. Танцевала с невидимым человеком — человеком, которого нет. Танго с никем.
Ское просматривал фильм. Он смонтировал его за час: кадры сами ложились на нужные места, как детали пазла.
Он смотрел его раз за разом, силясь понять, права ли Аня.
Девушка в кадре поднесла руку к белой линии на стене, легонько коснулась.
Ское резко закрыл крышку ноутбука. В комнате стало темно. Долго сидел так, окутанный чернотой.
«Увидишь: я тоже танцую
Безответное танго».
84
Ника бросила руку на клавиши. Не глядя. Зазвучал низкий кластер, грязный, громкий. Он плавился в воздухе, пока не расплавился до равномерного гула, от которого мерзли пальцы.
Сумерки расползались по комнате, занимая все свободное место. Ника нажала клавишу в верхнем регистре. Звук заколыхался под потолком вместе с последними лучами заката.
Ника пыталась сочинить музыку к той сцене фильма, где мальчик и девочка качаются на качелях, а потом мальчик не приходит. Она подошла к окну и долго стояла у него, оболокотясь о подоконник. Качели во дворе пустовали.
«Девочка тоже исчезла. Или выросла. Качели пусты, поэтому не получается сочинить», — размышляла Ника. Постояв в нерешительности у шкафа, она все же открыла его. Достала кофту, джинсы.
«И эта девочка — я», — подумала она, садясь на облупившуюся дощечку-сиденье. Качели скрипнули жалостливо.
Раскачиваясь осторожно, Ника задевала хрупкие струны качельной души. Они запели, стали похожи голосом на скрипку. Зависли на одном тихом и затаенном звуке и не отпускали его. Ника управляла качелями-скрипкой, уперев ногу в землю, то толкая, то отпуская. Она записала этот звук на диктофон.
Вернувшись домой, Ника положила диктофон на пианино и раз за разом включала. К скрипу качелей добавился звук «соль», зависающий и колеблющийся где-то между потолком и полом, где-то между небом и землей. Она вспомнила глаза той маленькой девочки на качелях — карие и потерянные.
Снова подошла к окну, включила получившуюся музыку. На стекле в свете дворового прожектора блестели капли — дождь. Грустный скрип и одинокий звук фортепиано, как мухи, бились о стекло, словно пытаясь пробраться к каплям. Там, внизу, во дворе вертелась карусель. Ника пригляделась. На карусели сидел Ское, уперев подбородок в сложенные замком руки. Ника прислонилась лбом к стеклу. Ское сидел неподвижно, а карусель все вертела его и вертела. Что он здесь делает?
Ника взяла телефон и в нерешительности замерла, глядя, как карусель замедляет ход. Ское оставался в своей задумчивой позе.
«Ское, я сочинила музыку качелей!» — написала Ника СМС. Мальчик достал телефон из кармана. Экран засветился белым. Минут пять он просто смотрел на экран. Ника удивилась — почему не отвечает? Что это с ним?
Она стояла, уперев лоб в стекло. «Хорошо, Ника», — пришел ответ. Карусель остановилась. Ское поднял голову, посмотрел на окна. Ника не успела скрыться в комнате. Да и не хотела скрываться. Ское долго смотрел на нее, Нике показалось, что он смотрит мимо, что не видит ее. Она махнула ему рукой, он махнул в ответ — поднял руку и тут же опустил.
Вышла во двор. Уже стемнело, была бы мама дома — не пустила бы. Но мама на дне рождения у знакомой.
— Привет, — Ника нерешительно подошла к карусели. Ское снова неподвижно смотрел в пол. Она взялась за поручень, ощутив под пальцами шероховатость и холод облупившейся, сто раз крашенной поверхности.
— Садись? — мальчик взглянул на Нику.
Она забралась на карусель, села на желтую скамеечку, подобрала под себя ноги. Ей стало вдруг неуютно, неудобно. Ское повернул руль в середине карусели, и та стала медленно раскручиваться. Голова закружилась.
— Что с тобой? — спросила девочка. Ское посмотрел на нее как-то пришибленно, как-то снизу вверх.
— Катаюсь на карусели, — и улыбнулся, точнее, его губы вздрогнули в направлении улыбки. Таким его Ника раньше не видела.
— А почему так поздно, уже почти ночь ведь? — спросила она, а хотела спросить «Почему в моем дворе?», но не решилась.
— Да, — задумчиво проговорил Ское. — Поздно… Действительно поздно, — и невесело усмехнулся.
Покрутил руль еще, карусель совсем разошлась, Нику вжало в спинку. Девочка вцепилась руками в сиденье. Ское смотрел на нее, лицо его то освещалось пролетающим мимо фонарем, то опять гасло. Девочке стало неуютно под его взглядом, захотелось сбежать.
— Если хочешь, могу включить тебе музыку, которую сочинила, — сказала она, чтобы хоть что-то сказать.
— Не надо, — Ское наконец опустил глаза.
— Почему? Ты не хочешь слушать?
— Не сейчас.
— А что сейчас?
Ское молчал.
Карусель, смазавшая мир в кашу, стала потихоньку добавлять в него деталей. Вот фонарь уже не нечто серо-оранжевое, а просто фонарь, дома из каракулей художника-любителя снова стали просто домами. Карусель почти остановилась, а Ское все так и сидел, опустив глаза.
— Я пойду, — сказала Ника. Она встала на ноги, голова закружилась. Опять присела на краешек сиденья.
— Ника, — тихо сказал Ское.
— Что?
— Ника, — он теребил пальцами пуговицу на рукаве и не смотрел на девочку. — Да… Иди, конечно.
— Ты мне хотел что-то сказать, Ское? — Ника глядела, как мальчик нервно крутит пуговицу.
— Хотел.
— Что? — голос сорвался на шепот, сердце заколотилось.
Ское быстро посмотрел на девочку и тут же отвел глаза.
— Я фильм смонтировал.
— И все? Ну, то есть… Ты это мне хотел сказать?
— Можно снимать третий. Про принца и волшебницу.
— Поэтому ты на карусели кружишься?
— Только нужно знать концовку.
— В моем дворе.
— Но мы ее не знаем. И неизвестно, узнаем или нет.
— Поэтому ты сам не свой?
— Надеюсь, она упадет на меня с неба, как и полагается концовке.
— Поэтому у тебя такие глаза?
Ское посмотрел на Нику.
— Какие?
— Синие. А должны быть зелено-желтые.
Нике вдруг стало грустно. Она встала с карусельной скамеечки.
— Спокойной ночи, Ское.
— Спокойной ночи, Ника.
Девочка медленно пошла к подъезду.
— Нет, Ника. Не поэтому у меня такие глаза, — тихо сказал Ское и грустно улыбнулся вслед захлопнувшейся двери Никиного подъезда.
85
Табличку в темноте было почти не видно. Мальчик подошел ближе. В свете приподъездной лампы он прочел: «Сказка становится былью». Ское толкнул дверь, она резко скрипнула. Шагнул во тьму.
Он вышел с другой стороны дома и посмотрел вверх. Тихо падал лист бумаги. Ское поймал его, снова взглянул в небо — не упадет ли еще? Нет, только один лист — ответило небо.
В оранжевом свете фонаря Ское прочел концовку сказки.
Пробежал глазами строки несколько раз.
Прислонился к фонарю и стоял так некоторое время.
С неба закапало. На листе появились вспухшие следы. Ское провел рукой по бумаге, размазав дождь по буквам.
Скомкал листок и выбросил его в урну.
86
Ника разглядывала черные узоры веток за окном и темно-синие кляксы неба между ними.
«Улыбаться тут нечему», — твердил внутренний голос, но лицо не слушалось. По щеке скользнула слеза, коснулась губ. Оказалась сладкая на вкус.
87
— Запишите тему сочинения: «Обломовщина в наши дни», — Инна Викторовна показала на запись на доске испачканным в мелу пальцем. — Форма сочинения — свободная.
— А свободная — это как? Можно в стихах? Или комиксом? — улыбнулся Вадим.
— Абрамов! Можно все. Даже не запрещаю вам с Вильсоном снять фильм на эту тему. Главное — уложитесь в сорок пять минут. На сочинение у вас ровно урок.
— Уууу, — заныл Шапкин с последней парты.
— Не ной, Шапкин. Пиши. Постарайся хотя бы на тройку в этот раз.
— Я хочу четверку, — самодовольно произнес Шапкин и заулыбался.
— С этой мыслью и пиши, — сказала Инна Викторовна, раскрыла перед собой журнал и принялась в него вглядываться.
— А что? Нарисую ей комикс. На первой картинке — человек лежит на диване, на второй — лежит на диване, на третьей — лежит на диване, на четвертой — он поднял руку, чтобы что-то сделать, на пятой — передумал, на шестой — опустил руку, на седьмой — человек лежит на диване. Обломовщина в наши дни, — зашептал Вадим Ское. Тот смотрел в свой пустой листок, даже тему не записал. — Ское, ты что?