— Нет, Вадим, не могу, — она потрепала надувшегося сына по волосам. — Я согласна.
— Зачем тебе это? — взвился тот.
— Для разнообразия.
— Тебе недостаточно разнообразия в постоянных командировках?!
— Вадим, не надо сейчас об этом.
— Не будь букой, — улыбнулся другу Ское. — Пусть Марина Алексеевна хотя бы попробует.
Вадим глянул на Ское, затем на маму.
— Имей в виду: будешь плохо играть — уволю, — сердито отрезал он.
— Хорошо, мой босс. Я буду стараться, — улыбнулась Марина Алексеевна.
27
Ское смотрел в окно. Кое-где еще лежал старый снег грязно-белыми бугорками, там, куда солнце заглядывало нечасто. Весна начинается именно так, незаметно. Вот была зима, а вот уже что-то почти летнее сквозит в воздухе. Это и есть весна — столкновение замерзшего, холодного с теплым, тающим. Неуловимый момент, длящийся дни и дни. Первый лик весны. Попытка зимы отпустить утомивший ее снег, открыться новому, пусть даже оно, это новое, уничтожит ее, зиму. И оно уничтожает. Мать-зима отказывается от снега-сына и уходит. А он, покинутый, тает, утекает журчать ручейками, поить растения, носить в себе отблески солнца, пока не изжурчится весь без остатка, отдав себя миру.
28
Ника считала ступеньки. Десять, одиннадцать, двенадцать. Белый след. Выше — еще один. И еще, и еще. Такие же, как восьмого марта, — словно кто-то выпачкал ботинки в известке. Следы начинались с тринадцатой по счету ступеньки и вели наверх.
Ника подошла к своей двери. Следы тоже подошли. Ника осмотрела дверь: ничего. Никаких новых тюльпанов. Следы потоптались немного у входа (может, звонили в дверь?) и ушли наверх. Девочка отправилась за ними. Между третьим и четвертым этажами следы становились все бледнее и бледнее, пока совсем не исчезли.
Кто он, этот человек-невидимка?
29
— На моей кухне и снимем, — предложил Вадим.
— Твоя слишком шикарна. Лучше у меня, — возразил Ское.
— А твой дед не будет против? — усмехнулся приятель.
— Нет, не будет. Марина Алексеевна выучила роль?
— Выучила, — буркнул Вадим. — Репетирует постоянно, только и слышно «Я нашла себе другого сына». Можно на выходных снимать.
— Хорошо. От тебя мне нужен сдержанный стиль съемки, длинными кадрами. Много крупных планов. Может, получится одним кадром снять?
— Надо тогда, чтобы актеры сыгранны были.
— Хочу, чтобы они, наоборот, были не сыгранны, — задумчиво проговорил Ское.
— Что ты имеешь в виду?
— Каждый выучит свою роль отдельно. А взаимодействовать начнут только на съемочной площадке. Чтобы их реакции, эмоции, которые они будут вызывать друг у друга, были не отрепетированы, а спонтанны, как в жизни, — пояснил мальчик.
— Но они знают, какие эмоции должны разыгрывать в фильме, — сказал Вадим.
— Да, но они знают это отдельно друг от друга. Посмотрим. Но ты должен быть готов на сто процентов, Вадим. Чтобы снять одним кадром.
— Похоже на рецепт провала, но как скажешь, ты ведь режиссер, — согласился тот.
— Я поработаю с каждым в отдельности, а затем познакомим их друг с другом поближе, — Ское взглянул на часы. — Сегодня можно с Пашей. Скоро у него закончатся уроки.
— Пойдешь его у школы встречать?
— Да, — отозвался Ское, направившись в прихожую. — Уже иду.
— Я с тобой.
— Нет, я один, — возразил мальчик. На улице ребята распрощались, и Ское быстрым шагом направился к школе.
30
— Ну как, Павел, выучил свою роль? — поинтересовался Ское. Он удачно застал мальчика выходящим из школы, и теперь они неспешно шагали вниз по улице.
— Выучил, — ответил Паша лаконично. Он в нерешительности поднял глаза на Ское. — Только мне домой быстрее надо бы.
— Тогда давай ускоримся, — предложил Ское и пошел быстрее. — Уроки?
— Нет.
— А что?
— Да так… — мальчик замялся, пнул камушек, валявшийся на дороге. — Маме обещал, помочь надо.
— Понятно.
— А чего ты хотел-то? — снова поднял глаза Паша.
— Узнать, готов ли ты к съемке, — проговорил Ское. — А чем помочь надо? Может, я помогу?
— Кран починить. Я сам, — насупился мальчик.
— Ну, сам так сам.
Ребята подошли к улице Металлургов и разошлись по соседним пятиэтажкам: Паша в свой дом, Ское — в свой.
31
— Ника, пойдешь с нами? — спросил Ское.
— Я… у меня дела, — сконфуженно пролепетала девочка. Она вспомнила маму Вадима, красивую стильную женщину, и машинально спрятала руки в карманы. Нет, она не пойдет. Она чувствует себя заморышем рядом с ней. Тем более мама Вадима смотрит на нее просто как на его одноклассницу, с дружелюбным равнодушием. Хотя Ника и не могла себе представить, как бы смотрела эта женщина на нее, зная, что та — девушка ее сына.
Ребята вышли из здания школы. Ветер полоскал голые ветки, метая птиц с дерева на дерево. Друзья распрощались, Ника отправилась в одну сторону, Ское и Вадим — в другую.
— Паша тоже придет, после уроков, — сообщил Вадиму Ское. — Только не цепляйся к нему. По крайней мере, поначалу.
— А потом что, можно? — усмехнулся тот.
— А потом как пойдет, — задумчиво проговорил Ское.
Вадим хмыкнул, удивленно взглянув на друга.
32
Воздух ходил ходуном. Ветер гудел вывесками, рекламами и дорожными знаками. Он раскачивал все на своем пути и будто глухо смеялся: вух-вух-вух. Ника потянула за ручку, но невидимая сила уперлась в дверь подъезда и не желала сдаваться. Девочка подождала, пока сойдет на нет очередной порыв, и снова дернула ручку. Поддалась.
«Не хотел пускать меня домой, невидимка-ветер, — усмехнулась про себя она. — Невидимка…»
Дома Ника вынула из тумбочки старую тетрадку. Между клетчатыми страницами притаился сухой и плоский тюльпан, подаренный человеком-невидимкой. Она понюхала: запах стал терпким и еще немного тетрадным. Или это тетрадь приобрела запах тюльпана? Ника закрыла тетрадь: та снова сжала цветок в своих тесных клетчатых объятиях.
33
— Марина Алексеевна, можно сказать вам кое-что? — проговорил Ское. — Наедине.
Вадим нахмурился.
— Говори при мне, — сказал он.
— Вадим, выйди, пожалуйста, — попросила Марина Алексеевна.
— Опять я лишний?
— Вадим!
Мальчик глянул на мать хмуро, но просьбу выполнил. Только он прикрыл за собой дверь, раздался сигнал домофона. Вадим подошел. Паша.
— Что-то ты рано, Павел Александрович, — он открыл дверь мальчику.
— Физры не было. — Паша стягивал с себя одновременно куртку и шапку. Волосы его топорщились в стороны светлыми паклями. Свитер был мальчику большеват, и ворот сполз на одну сторону.
— Пошли, леший, — сказал Вадим и направился в кухню. Он заглянул в дверь: — Можно входить? Все обсудили, что я не должен знать?
— Заходи, Вадим, — разрешил Ское.
— О, спасибо! А то я стеснялся войти в свою собственную кухню. Со мной леший, — он втолкнул перед собой Пашу. Тот, оказавшись в идеально белой комнате, машинально пригладил волосы рукой. Он взглянул на маму Вадима. Та царственно восседала на идеально белом стуле и улыбалась ему краешком губ. Паша заробел. И это она будет играть его маму? На нее он будет кричать, чтобы она уходила из его жизни?
— Здрасьте, — неразборчиво буркнул Паша, уткнув взгляд в идеальный паркет.
— Здравствуй, Паша, — мелодично проговорила она. Да уж, когда живешь в такой обстановке, можешь себе позволить мелодичный голос. — Хочешь чего-нибудь? Чаю? — предложила Марина Алексеевна.
— Нет, — ответил Паша, все еще не отрывая взгляда от пола, и, спохватившись, добавил: — Спасибо.
Он взглянул сердито на Ское. Зачем его позвали? Стоят с Вадимом и молчат как истуканы, а он должен разговаривать с этой женщиной, строить из себя пай-мальчика: «спасибо», «пожалуйста», «здравствуйте». Тьфу! Он-то думал, его для дела позвали. Репетировать, например. Хотя… как он будет репетировать, когда даже взглянуть на «мать» не может?
— Репетировать-то будем? — пробубнил мальчик, противореча собственным мыслям.
— Да, сейчас мы с Вадимом принесем камеру. Проверим, как ты смотришься в кадре, — Ское подхватил друга под локоть, и они вышли за дверь.
— Зачем? — поинтересовался Вадим.
— Пусть побудут вдвоем, — пояснил тот.
— Что ты говорил матери?
— Это секрет.
Вадим надулся. Они прошли в его комнату. Мальчик нашел видеокамеру и намеревался уже спуститься вниз, в кухню.
— Погоди, — остановил его Ское. — Рано еще.
— А что там происходит? Что ты задумал? — поинтересовался Вадим.
— Увидишь.
Вадим включил камеру и навел ее на друга.
— Мы ведем наш репортаж из святая святых кинобизнеса, из комнаты, в которой решаются судьбы главных людей города. А вот и режиссер, паук от кино, плетущий свою невидимую паутину вокруг своих жертв, чтобы потом снять их одним кадром. Что вы можете сказать в свое оправдание? — Вадим поднес объектив к самому лицу Ское и, не дав ему ответить, продолжил: — Зачем вы оставили Павла Александровича, не последнего человека в киноиндустрии нашего города, на растерзание этой женщине?
Ское открыл было рот, но Вадим снова затараторил:
— Вы хоть понимаете, чем обернутся ваши действия для общества защиты сказочных существ? Что станет с Павлом Александровичем, одним из последних экземпляров леших, после посещения белой комнаты?
— Без комментариев, — Ское закрыл объектив рукой. — Я не отвечаю на провокационные вопросы. Все через моего адвоката.
— Хорошо, и последний вопрос. Кто вы и что вы делаете в моей комнате? — рассмеялся Вадим.
— Пойдем, репортер, — усмехнулся Ское и вышел в коридор.
На кухне Паша и мама Вадима пили чай с кексом. Паша сидел на высоком барном стуле, болтая ногами. Войдя и увидев эту идиллическую картину, так резко отличающуюся от той, которую они оставили несколько минут назад, Вадим от удивления поднял брови.