Навязанные Горбачевым изменения в области идеологии и стратегии реформ все больше подтачивали единство партии, способствуя ее дальнейшей дезорганизации, лишая ее уверенности и четко определенных целей. В результате она становилась все более неспособной выполнять роль руководящего центра общества. Вместо конкретных реальных действий, как в партии, так и вне ее, велись бесконечные дискуссии насчет направления и конечных целей реформ.
Для определенной части участников этих дискуссий конечной целью продолжало быть дальнейшее укрепление и совершенствование социализма. Для других как дискуссия, так и сама реформа все определеннее становились возможностью отмежеваться от Союза для дальнейшего обособления на национальной основе. Все это происходило на фоне широкого распространения взглядов о некоем «новом», отличающемся от социализма, социал-демократическом пути развития. Говорилось также и о какой-то иной, во многом неясной и неопределенной модели устройства общества. Так и не выяснилось, будет ли она социалистической или капиталистической по своему характеру. Обязательной в ней была только определяющая роль механизмов и принципов «свободного рынка».
Были среди спорящих о реформах и такие, конечной целью которых являлось личное обогащение.
Горбачев чрезвычайно ловко «расширил» и, по сути дела, подменил и само содержание так называемой «гласности». В результате оказалось подорванным не только само созидательное начало исконных партийных принципов критики и самокритики, но и был нанесен очередной удар по сохраняющейся до тех пор роли партии в обществе и ее руководящим функциям.
В первый год после его избрания на пост генерального секретаря Горбачев придерживался взглядов Андропова о гласности. Гласность осуществлялась партией, правительством, государством, существующими общественными организациями и должна была обеспечить большую степень открытости и публичности в отношении ряда аспектов внутриорганизационной жизни, а также имеющихся случаев некомпетентности, злоупотреблений и коррупции. Горбачев в апреле 1985 года тоже призывал к предоставлению общественности больше информации такого плана.
Однако вскоре он превратил гласность из политики большей открытости народу, партии и другим структурным организациям общественной системы, в средство и даже оружие практически ничем не ограниченной критики самой партии, всей ее истории и всего того, что она сделала (или не сделала!) за все время ее существования.
Начало такой открытой атаке было дано после встречи Горбачева и Раисы Максимовны с рядом руководителей и известных представителей средств массовой информации. В своей книге «Гласность Горбачева» (1999 г.) Джозеф Гиббс отмечает, что на этой встрече тогда еще недавно избранный генеральный секретарь призвал к «открытой, конкретной и конструктивной критике допускаемых недостатков и упущений». Вскоре после этого на страницах газеты «Советская Россия» появилась откровенно уничижительная статья в адрес первого секретаря Московского горкома КПСС Виктора Гришина. (Гришина, как и его ленинградского коллегу Романова, после смерти Черненко считали наиболее вероятными кандидатами на пост генерального секретаря. Однако, судя по некоторым данным, оба они, в силу «неких случайностей и недоразумений технического характера», не смогли лично присутствовать на заседаниях высших органов партии, на которых предстояло избрать следующего генерального секретаря КПСС). Вскоре после публикации упомянутой статьи Гришина освободили с поста руководителя Московского горкома КПСС. На его место выдвинули Бориса Ельцина, которого тогда считали союзником Горбачева.
Активность Горбачева и его окружения в действиях по приданию нового смысла политике гласности еще интенсивнее продолжалась осенью 1985 года. Очевидно, чувствуя поддержку от присутствия рядом с собой почти неотступно следовавшей за ним его супруги, недавно избранный генеральный секретарь с удивительной энергией все чаще и настоятельнее продолжал взывать к кругам интеллигенции и средствам массовой информации… усилить критику против партии и всей ее истории. Вместе с тем, им также был предпринят ряд мер по ослаблению влияния партии на деятельность средств массовой информации. Причем произошло это не просто вследствие прекращения действия соответствующих «решений и директив» (как любят изображать некоторые), а путем передачи непосредственного руководства данной сферой в руки лиц, относящихся открыто враждебно к КПСС и социализму.
Разумеется, в деятельности средств массовой информации следовало произвести ряд перемен, связанных прежде всего с облегчением чересчур громоздкой бюрократической системы контроля и цензуры в отношении культуры, книгоиздательства, радио- и телепередач, печати и т. д.
Однако ввиду исключительной важности данных сфер, изменения в них следовало бы производить чрезвычайно умеренно, деликатно и тактично. Увы, подход Горбачева к этим делам был, как казалось на первый взгляд, поспешным и не до конца продуманным. В результате «новая политика гласности», объявленная, непосредственно организованная и всячески поощряемая при его личном участии, в действительности обернулась деятельностью, чреватой самыми пагубными последствиями как для авторитета, самочувствия и способности к руководству самой Коммунистической партии, так и для возможности дальнейшей спокойной, уравновешенной и полнокровной жизни общества в целом. Дестабилизирующие последствия такой политики весьма ощутимо стали давать о себе знать уже в 1987 году.
Несколько позже в своих «Мемуарах» (изданных в Нью-Йорке в 1995 г.) Горбачев попытается свалить с себя всякую ответственность за последующее катастрофическое развитие событий в стране. Так, он пишет, что «гласность вышла за все представляемые нами рамки и приняла измерения не поддающегося контролю процесса».
Все это, по меньшей мере, неточно. В действительности Горбачев не только на словах, но и вполне конкретными делами всячески поощрял и толкал свою «новую гласность» как раз к тем крайностям и рецидивам, о которых он напишет позже в своих мемуарах как о «не поддающихся контролю».
Тут следует отметить, что между ним и определенными кругами в средствах массовой информации существовали чрезвычайно близкие, чуть ли не «любовные» отношения, — в смысле переносном, конечно. Горбачев то и дело обращался к ним с призывами о помощи, содействии и одобрении его действий и инициатив. Во время своих частых встреч с представителями данных кругов и групп он, как правило, старался подчеркнуть, как высоко он их чтит, как рассчитывает на поддержку с их стороны. Он открыто подталкивал их к все более разнузданным нападкам на партию и ее историю, одновременно с этим вполне целенаправленно отнимая у партии возможности осуществления любого руководства и контроля деятельностью СМИ. Лишь окончательно убедившись в необратимости совершенного им в этой сфере, он и сам отказался от каких бы то ни было попыток ее контроля.
Такой своей активностью Горбачев, очевидно, пытался заложить, вне партии, ее норм и механизмов, некую собственную базу политической поддержки, выходящую, кроме всего прочего, за рамки официально объявленных целей политической жизни. Более сообразительные исследователи и наблюдатели могли бы заметить подобную тенденцию еще в политическом докладе XXVII съезду КПСС. Уже тогда он, в прямом смысле слова, открыл все двери для любой критики всего и вся в партии и государстве, в их деятельности, и в работе политических институтов общества. «Литературно-художественной критике пора стряхнуть с себя благодушие и чинопочитание, разъедающие здоровую мораль, памятуя, что критика — дело общественное, а не сфера обслуживания авторских самолюбий и амбиций», — говорил в то время с трибуны съезда генеральный секретарь.
А всего через месяц, на встрече с представителями средств массовой информации (на которой присутствовал и Лигачев) Горбачев совершенно недвусмысленно заявил, что «главным нашим врагом является бюрократия, и печать должна самым беспощадным образом атаковать ее, не давая ей какой бы то ни было возможности ответной реакции».
Таким образом, складывалась весьма странная ситуация, когда генеральный секретарь, наделенный самыми высокими полномочиями для того, чтобы предпринять все необходимые шаги в сфере руководства партии и государства, обращается к посторонним силам и структурам с призывом совершить необходимые действия вместо него. Выходило, что СМИ и интеллигенции следовало нападать на партию и правительство страны, в то время как сам генеральный секретарь довольствуется лишь ролью стороннего наблюдателя.
Казалось, как будто кому-то удалось вдолбить в голову тогдашнего генерального секретаря и его «советников» какие-то предельно идеализированные, не соответствующие реальной жизни, представления о роли средств массовой информации в условиях так называемой «либеральной демократии». Возможно, такое могло произойти в результате знакомств и обмена мнениями с представителями политической системы Великобритании. А в дальнейшем, видимо, Горбачеву могло показаться, что подобного рода представления могли бы оказаться полезными и в ходе реформ… общества социалистического типа.
Так или иначе, в июле 1986 года Горбачев уже объявил следующее:
«Раз у нас нет оппозиции и оппозиционной партии, то каким образом тогда мы можем осуществлять контроль за своими действиями? Да, мы можем делать это средствами критики и самокритики, но больше всего — путем гласности».
Еще красноречивее слов Горбачева были его действия. Наряду с призывами институционально сформировать внутреннюю оппозицию в стране, он предпринимал и целый ряд конкретных шагов в целях:
— реального ослабления роли и функций руководства и контроля Коммунистической партии за деятельностью средств массовой информации;
— передачи последних в руки отъявленных противников социалистических идей и социализма.
Ключевую роль во всех этих процессах выполнял А. Н. Яковлев, которого Горбачев еще в 1985 году назначил заведующим отделом агитации и пропаганды ЦК КПСС. (Как писал Михаил Геллер в книге «Седьмой секретарь», изданной в Лондоне в 1991 г., Яковлева считали «генератором идей», единственным среди соратников Горбачева, который заслуживает этого названия.) Этому отделу, созданному в 1920 году, на практике принадлежали высшие властные полномочия по всем вопросам деятельности средств массовой информации. Так называемый «Главлит», функционирующий с 1923 года, был соответствующим органом государства, осуществляющим непосредственные просмотры цензуры, одобряющим и разрешающим выпуск всех видов публикаций, радио- и телевизионных передач. Являясь руководителем этого отдела ЦК и одним из самых приближенных советников генерального секретаря, Яковлев располагал исключительными возможностями оказ