Другой прием, получивший особо широкое распространение в западной пропаганде, состоялся в распространении представлений о руководителях ГКЧП как о бездарях и трусах. Однако, несмотря на то, что в ходе событий августа 1991 года с их стороны было допущено множество ошибок, у всех них были, несомненно, исключительно богатые и часто драматичные политические биографии, не дающие никаких оснований воспринимать их как людей слабохарактерных, слабонервных или глупых. Многим из них не раз приходилось прибегать, к тому же не без успеха, к применению военной силы.
По Дэнлопу, это были «люди серьезные, имеющие вполне ясные и не терпящие компромиссов намерения». К примеру, Крючков, работал под руководством Андропова в советском посольстве в Венгрии в 1956 году и имел непосредственный опыт подавления контрреволюции. Кроме того, как это документально доказано в книге Эми Найт, сама идея введения военного положения принадлежала не только членам ГКЧП. В продолжение всего 1991 года, предшествующего событиям августа, сам Горбачев несколько раз говорил о варианте введения военного положения. Кроме того, идеи, выдвигающиеся Комитетом, пользовались исключительно широкой поддержкой среди советского общества тех дней.
Это подтверждают и такие ведущие специалисты США по вопросам «путча», как тот же, не раз упомянутый нами, автор книги «Возрождение России и конец Советской империи» Джон Дэнлоп. По его данным, даже члены окружения Ельцина считали, что, по крайней мере, 70 % всех местных кадров управления самой Российской Федерации, независимо от того, являлись они коммунистами или нет, на деле были против него. Две трети общего числа райкомов партии открыто заявили о поддержке ГКЧП, а оставшиеся предпочли занять выжидательную позицию — «поживем-увидим». Действительно отрицательное отношение к Комитету было замечено лишь в трех прибалтийских республиках, в Молдове и Киргизстане. Результаты опросов общественного мнения, проведенных Академией общественных наук при ЦК КПСС за неделю до 19 августа, показывали, что огромное большинство людей выступали за сохранение СССР и государственного контроля над экономикой.
На таком общем фоне событий весьма показательное значение приобретают появившиеся доказательства того, что и сам Горбачев далеко не был таким «неосведомленным» об их подготовке и проведении, каким его представляют или сам он старался себя представить впоследствии. По свидетельствам Анатолия Лукьянова, бывшего тогда председателя Верховного Совета СССР, давнего приближенного и даже приятеля генсека, Горбачев выразил согласие с идеей и планом ГКЧП при условии их одобрения Верховным Советом.
Историк Антони Д'Агостино, автор изданной в 1998 году книги «Революция Горбачева», считает, что такие утверждения Лукьянова «нельзя легко опровергнуть». Мнение военного специалиста Вильяма Одэма также сводится к тому, что «версию о причастности Горбачева к августовским событиям никак нельзя полностью отвергнуть». Тот же Джон Дэнлоп, в ходе своих подробных исследований «путча», приходит к выводу, что имеется «слишком много трещин и брешей в его более поздних попытках оправдаться». Многие другие исследователи тоже приходят к заключению о наличии значительного числа фактов, подтверждающих тезис о причастности Горбачева к организации августовских событий.
Эми Найт в США считают известным специалистом по деятельности КГБ. Она сотрудница научно-исследовательского центра при Конгрессе, а также университета Джона Гопкинса, к услугам которого часто обращаются разные внешнеполитические ведомства США. Ей принадлежит версия о том, что Горбачев определенно стремился превратить КГБ в «искупительную жертву» всего, что происходило в государстве. По ее мнению, его планы и расчеты по отношению к ГКЧП, с одной стороны, сводились к тому, что если при помощи широкой поддержки со стороны общества ему удастся установить контроль и положить конец распаду Союза, сам он вновь останется на гребне событий. В случае же неудачи он намеревался возвратиться в Москву и всех арестовать.
Во всяком случае, для него, кажется, было важнее всего оказаться «чистым» при любом развитии ситуации.
По мнению Джерри Хью, «ни в коем случае не следует пренебрегать и возможностью, что сам Горбачев мог создать впечатление о том, будто желает осуществления «путча». Хью склонен считать, будто «непосредственные руководители ГКЧП были убеждены: Горбачев, пользуясь своими полномочиями, придаст законную форму тому, что ими было сделано. Из-за этого они и действовали таким образом, чтобы, по возможности, избежать каких-либо жертв, которые, без сомнения, привели бы к дополнительным осложнениям процессов возможного дальнейшего примирения».
Кроме того, очевидно, Горбачев и сам был заинтересован в том, чтобы действия «заговорщиков» были с начала и до конца как раз такими «примирительными», что уже никак не вязалось с их ролью зачинщиков «военного переворота». Он никак не хотел, чтобы его блистательная репутация «демократа и миротворца» на Западе оказалась хоть как-то запятнанной и пострадала, если вдруг выйдет, что именно он стоит за инициативой о введении военного положения. А его поведение в летней черноморской резиденции в Форосе, равно как и его прямо «чудесное» возвращение в Москву на собственном президентском самолете, к тому же в сопровождении тогдашнего заместителя Ельцина, буквально через два дня после начала «переворота», наглядно указывает на то, что в действительности он не только не находился в обязательной для «свергнутого» государственного деятеля изоляции, но, по всей видимости, был прекрасно информирован, похоже, из самых первых рук, о всех подробностях и нюансах происходящего.
Исключительно показательным является также и то, что к разным вариантам возможного введения «военного положения» возвращались еще несколько раз после событий августа 1991 года и ареста «заговорщиков» из ГКЧП. В этой связи Вильям Одэм приводит слова министра обороны СССР того времени маршала авиации Шапошникова, который утверждает, будто в начале ноября того же года Горбачев заявил ему, что военный переворот явился бы «возможно, наилучшим выходом из сложившегося положения». А в декабре Горбачев уже открыто обращается непосредственно к военным с призывом поддержать его против Ельцина. И эта его попытка, как и все другие, так и не привела ни к каким существенным результатам. Однако само наличие подобного образа мышления, по крайней мере, для научных исследователей, является довольно веским доводом в поддержку возможной причастности Горбачева к августовским событиям 1991 года.
Может быть, когда-нибудь все же выяснится более определенно, в чем эта причастность состояла, и какие цели она в конечном итоге преследовала.
А пока попробуем все-таки продолжить далее наши рассуждения на основании имеющихся ныне данных. Их суть в основном сводится к тому, что даже если они и были осуществлены всего лишь с молчаливого согласия тогдашнего Президента СССР, то и тогда действия ГКЧП, даже в плане чисто юридическом, довольно трудно можно было определить как государственный переворот, поскольку они являлись действиями самого правительства.
Но здесь возникает весьма существенный вопрос: «А зачем, собственно, Горбачеву понадобилось сначала сделать так, чтобы члены Комитета поверили в то, что он их поддержит, а затем — уже официально — отказаться и отойти от них?»
Это важно выяснить, поскольку такое поведение Горбачева, с одной стороны, определенно подталкивало, а с другой — очевидно обрекало действия Комитета на провал.
По мнению Хью, вторую часть действий Горбачева легко можно объяснить большой зависимостью его политической позиции, да и личной судьбы как политика, от отношения Запада. В самом СССР общественная поддержка его личности и его политического курса таяла на глазах и в плане статистическом скатывалась до минимальных величин. К августу 1991 года поддержка со стороны Запада осталась уже чуть ли не единственным ресурсом как его политики, так и его собственного положения. Как только выяснилось, что отношение западных правительств к ГКЧП резко отрицательное, вполне естественным было ожидать и того, что Горбачев сразу постарается умыть руки и изменить свою позицию на прямо противоположную.
Гораздо более запутанной, но и более богатой с точки зрения информационной является, однако, первая половина действий Горбачева во время августовских событий, о которой уже была речь. О ней СМИ Запада предпочитают хранить молчание. Однако нам кажется уместным поставить вопрос о том, смогли бы ГКЧП положить конец процессам разрушения государства, если бы его руководителям удалось обеспечить необходимую законную основу предпринятым им действиям.
Такие соответствующие закону обоснования образования ГКЧП и принимаемых им решений на деле были уже почти полностью достигнуты, и фактом этого никак нельзя пренебречь. Так, военный аналитик Вильям Одэм прямо отмечает, что успешное доведение «переворота» до конца являлось вопросом очень короткого времени.
И все же — мог ли Комитет все же приостановить разруху и предотвратить распад Союза?
Попытку дать ответ на вопросы такого рода делает Джон Б. Дэнлоп. По его оценке, непосредственные организаторы и деятели ГКЧП являлись «настоящими коммунистами, действительно добивающимися возврата политики перестройки страны к целям, методам и намерениям ее начального периода 1985— 87 гг». Однако политические убеждения и стремления самого Горбачева в 1991 году, очевидно, уже полностью отличались от первоначальных. Таким образом, даже если в какой-то момент он и примкнул бы к ним, то их пути, несомненно, разошлись бы вскоре после этого.
На наш взгляд, с тем, чтобы остановить процессы уничтожения общесоюзного государства, в первую очередь следовало бы:
1) вырвать средства массовой информации из-под контроля яковлевских антисоциалистических и антикоммунистических сил;
2) устранить из политической жизни Ельцина и его «демократов», открыто добивающихся реставрации капитализма и развала Союза;