Не стоило этого говорить, да и дразнить его было плохой идеей. Зачем я вообще это сделала? Да что со мной такое?!
Лицо Шоу пошло пятнами от гнева. Он сжал свои огромные ручищи в кулаки:
— Вы что, угрожаете мне? — прорычал он.
— Нет, — отозвалась я, стараясь, чтобы это прозвучало безобидно.
Тут зазвонил его мобильник и он отошел в сторону, встав к нам боком, будто не хотел поворачиваться к нам спиной, в то время, как он лаял в трубку:
— Шоу слушает, что там у вас? — он помолчал пару минут, слушая, потом кивнул. — Мы уже едем.
Шоу подошел к нам, его гнев уже успел поутихнуть, а на лице возникла настороженность, которой не было раньше. Я знала почти со стопроцентной уверенностью, какие нас ждали известия.
— У нас еще одна мертвая стриптизерша. Похоже, что это снова Витторио.
Я не стала корить его за то, что он не показал нам материалы по предыдущим убийствам стриптизеров. Усталость на его лице говорила о том, насколько его вымотала эта ситуация.
— Мы поедем следом за вами, — сказал Эдуард.
— Прекрасно, — пробурчал Шоу.
Развернувшись, он направился в ту сторону, откуда мы пришли. Мы последовали за ним.
— Ты в порядке? — прошептал Эдуард, чуть помедлив.
— Я не знаю, — отозвалась я.
Он заговорил еще тише:
— Ты ведь как-то питалась им.
— Его гневом, — пояснила я.
— Я никогда не видел, чтобы ты так делала.
— Это новоприобретенная способность.
— А еще какие-нибудь новоприобретенные умения есть? — спросил он, смерив меня тем пугающим взглядом, который был мне крайне неприятен с его стороны.
Он был моим другом, верным сторонником, но в нем по-прежнему присутствовала та неизменная частичка, что до сих пор мечтала узнать, кто же из нас лучше. Я точно знала, кто круче, — Эдуард — проблема была лишь в том, что он-то как раз и не был в этом уверен на все сто. Какая-то его часть утратила веру в его бесспорную победу, а превалирующая часть его «Я» продолжала требовать ответа на этот животрепещущий вопрос. Сейчас он смотрел на меня, не как друг, а как некто, кто задавался вопросом, насколько возросли мои силы, и как это скажется на расстановке наших сил, если мы когда-нибудь станем охотиться друг на друга.
— Не стоит об этом… Тэд, — попросила я.
Он посмотрел на меня взглядом ледяным, как зимнее небо.
— Ты должна рассказать мне о новых возможностях.
— Нет, — возразила я, — пока у тебя на лице подобное выражение, я ничего не скажу.
Тут он улыбнулся, и эта улыбка дошла до глаз. Примерно таким же взглядом смотрят на вас оборотни, когда гадают, каковы вы на вкус, если не считать, что улыбка Эдуарда была не такой проникновенной.
Мы вышли в освещенный неоновыми огнями сумрак, но кругом по-прежнему было слишком темно, чтобы оставаться в очках… Интересно, мои глаза стали нормальными? Я повременила с этим вопросом, проследовав с Эдуардом вслед за Олафом и Бернардо к нашему внедорожнику. Когда мы все расселись по местам, я чуть опустила очки, чтобы Эдуард мог разглядеть мои глаза.
— Как я выгляжу?
— Нормально, — отозвался он, и его прежний голос начал возвращаться, из него исчезли ледяные нотки Эдуарда, так что теперь он мог говорить, не боясь перепугать маленьких детишек.
Я вернула ему очки.
Он покачал головой:
— Оставь себе, на всякий случай.
— А что с моими?
— Почили, — кратко ответил Эдуард.
Он завел машину, следуя за вереницей патрульных машин, тянувшейся впереди; ночь наполнилась вспышками мигалок и звуками сирен, словно мы пытались перебудить весь город.
— Как это мои очки почили, и что случилось с ветровкой, которую ты мне дал? — спросила я.
— Вивиана и ее тигры собирались уложить еще одного тигра к вам с Виктором в постель. Я не согласился, — все так же немногословно ответил он.
Бернардо наклонился вперед, держась за спинку сиденья, чтобы не упасть, потому что Эдуард немного спешно вошел в крутой поворот.
— Что произошло в коридоре, Анита? — спросил Бернардо.
— Она кое-что сделала с детективом, — заметил Олаф.
Я обернулась посмотреть на нашего верзилу, едва заметного в полумраке салона.
— Откуда ты знаешь, что я сделала? — подозрительно поинтересовалась я.
— Не знаю, что именно это было, но я уверен, что ты что-то сделала с ним. Я видел, как изменились твои глаза.
— Ты не сказал, что заметил это, — вмешался Бернардо.
— Я посчитал, что другому полицейскому не обязательно об этом знать.
— Прости, что поднял эту тему, — извинился Бернардо, взглянув на Олафа, а следом и на меня, — но что ты сделала с Морганом?
Я посмотрела на Эдуарда.
— Можешь им рассказать, если хочешь, — разрешил он.
— Вы сами прекрасно видели, что я сделала.
— Ты заставила его принять твою сторону, — сказал Олаф.
— Да.
— Как тебе это удалось? — спросил Бернардо.
— Если я скажу, что не знаю, вы мне поверите? — ответила я вопросом на вопрос.
Бернардо сказал «нет», а Олаф — «да».
Бернардо нахмурился, снова глядя на него.
— Почему ты ей веришь?
— Я видел ее лицо, когда она осознала, что натворила. Это ее испугало, — пояснил Олаф.
Бернардо, казалось, пытался это обдумать, потом нахмурился:
— Она не выглядела испуганной — скорее, взволнованной.
— Это был страх, — продолжал Олаф.
— Ты в этом уверен? — спросил Бернардо.
— Да, — ответил Олаф.
— Потому что ты хорошо знаешь Аниту?
— Нет, потому что я прекрасно знаю, как выглядит страх на чужом лице, Бернардо, мужском или женском. Я узнаю страх, когда вижу его.
— Прекрасно, — Бернардо обернулся ко мне. — Так ты и вправду вампир?
— Нет, — ответила я, но, поразмыслив над его вопросом, все же призналась. — Не в привычном смысле слова.
— Что это значит?
— Я не питаюсь кровью. Я не мертва. Освященные предметы и дневной свет меня не беспокоят. Я хожу в церковь почти каждое воскресенье и до сих пор не вспыхнула синем пламенем, — я не смогла сдержать язвительности в голосе, когда произносила эти последние слова.
— Но ты туманишь мужские умы и заставляешь их делать то, что тебе хочется, как вампир.
— Это произошло впервые.
Машины перед нами остановились; яркий свет, исходящий от их мигалок и окружающих неоновых вывесок, сливался в единое цветовое пятно на стенах близстоящих зданий. Мы оказались в переулке, расположенном недалеко от Стрипа (один из главных бульваров Лас-Вегаса — прим. редактора), так что огни мигалок переливались по зданиям вокруг нас, как некое искусственное свечение, разгоняя ночь.
— Мы на месте, — сказал Эдуард.
— Это твой способ сказать «приехали, кончайте с вопросами», — буркнул Бернардо.
— Именно, — отозвался Эдуард.
— Думаю, мы имеем право задавать вопросы, раз уж мы помогаем ей скрывать то, что она делает.
С этим было трудно поспорить.
— Вы оба изъявили желание кормить ее сексом, — заметил Эдуард. — Раньше надо было думать, во что вы вписываетесь, перед тем, как рот открывать.
С этими словами Эдуард открыл дверь и вышел. Мне приглашения не требовалось. Я тоже вышла и оставила наших бунтарей позади, давая возможность выбраться и последовать за нами (тут Лорел использует выражение «водитель сзади» — то есть, пассажир в автомобиле, раздражающий водителя своими неудачными советами, некомпетентными замечаниями — прим. редактора). Точнее, это Бернардо выбрался. А вот Олаф, казалось, вытек из машины, шагая за нами. Забавно, что Бернардо был чертовски напуган, в то время как Олаф казался невозмутимым. Конечно, если он хотел, чтобы я пересмотрела свое мнение о серийных убийцах, ему следовало относиться ко мне с большим пониманием. Живой вампир, серийный убийца; что ни говори, один другого краше.
Глава 53
Тело лежало разломанной кучей в переулке позади клуба, где она работала, словно они привезли ее домой и сбросили там. Последнее тело, брошенное в Сент-Луисе, было тоже рядом с клубом, где работала танцовщица. Но оно было чистым по сравнению с этим, только укусы вампиров. Смерть от обескровливания. Эта женщина не успела истечь кровью.
Я поняла, что это тело, как и большинство тел в Сент-Луисе, находилось в месте, где тень скрывала некоторые повреждения. Так, словно даже убийца не мог смотреть на то, что он сделал, при ярком свете.
Шея женщины была под таким резким углом, что я могла видеть позвоночник, выпирающий под кожей шеи, не проткнувший ее, но близко. Шея была изуродованной и неправильной, но это было ничто по сравнению с тем, что он или они сделали с остальным… телом.
На половине ее лица были ожоги, и спускались ниже по одной стороне тела. Кожа была красной, раздраженной, почерневшей и облезшей, а другая половина ее тела была совершенна. Бледная, молодая и красивая, в паре с почерневшими остатками другой ее половины.
Бернардо резко вдохнул, и немного отошел вниз по переулку. Я заставила себя опуститься на корточки возле тела, и старалась не обращать внимания на запах. В переулке не пахло, что уже было неплохо для начала, но, как правило, горелая плоть перебивала все остальное. Эта не перебивала. Ожоги не были свежими, иначе они бы пахли сильнее.
Я сглотнула и встала, глядя на людей вокруг меня, а не на тело. Я должна была думать о ней, как о теле, и это было очень трудно, так как думать о ней, как о человеке, было бы слишком невыносимо. Думать о том, что пришлось пережить этой женщине, не помогло бы мне раскрыть преступление. Честно, не помогло бы. Шоу стоял, глядя на тело, с выражением потери на лице. Морган снова присоединился к нам, сообщая, что повестки уже в работе. Он теперь, казалось, думал, что это была его идея, и снова был не очень дружелюбен со мной. Я фактически испытала облегчение. Что бы я ни сделала с ним, вроде бы было короткого действия.
Детектив Тэргуд присоединилась к нам в своем неуклюжем юбочном костюме, заметно высоких каблуках, и плохим отношением. Но ничье отношение не было особенно розовым, так что это было нормально.