», как вдруг чья-то мозолистая черная рука выхватила его и кинула себе в рот.
— Принес на все наше племя, ниггер?
В прозрачной шапочке для душа, надетой поверх красных термобигуди, на которые были намотаны пучки выпрямленных волос, с огромными обручами в ушах, этот похититель печенья скорее смахивал на какую-нибудь Бланш или Мэдж, и уж никак не на жестокого бойца, известного как Король (произносится «Кроль») Каз. Я только тихо-тихо проклинал Каза, наблюдая, как он водит языком по своим железным зубам, слизывая с коронок остатки шоколада.
— Вот и мне учителя говорили, когда я жевал жвачку: «Принес на весь класс?»
— Безбэ, ниггер.
Сколько знаю Каза, с моей стороны разговор сводился только к «Безбэ, ниггер». И не у меня одного, потому что Каз хоть и мальчик средних лет, но больно чувствительный, и если ты скажешь что-нибудь не так, он покажет миру, какой он чувствительный, плача на твоих похоронах. Поэтому никто не вступает с ним в разговор — ни мужчины, ни женщины, ни дети. Нужно просто подпустить в голос басов и ответить: «Безбэ, ниггер».
Король Каз исправно посещал заседания клуба с того момента, как мой отец спас его мать, бросившуюся на рельсы метро. Обмотавшись прыгалками по рукам и ногам, она стояла на рельсах пригородной линии и кричала: «Когда у белой сучки проблемы, так она несчастная дамочка в беде. А как у черной сучки проблемы, так она пособие обманом получила и вообще обуза для общества! А чего это вы черных дамочек не замечаете? Рапунцель, Рапунцель, спусти свои косы!» Она так вопила, что ее суицидальный протест был слышен даже сквозь перезвон опускающихся шлагбаумов и рев поезда, прибывающего по синей ветке. Короля Каза тогда звали Кертис Бакстер; я помню, как ветер от промчавшейся мимо электрички сдувал слезы с его щек, а мой отец стоял рядом, держа на руках его спасенную мать. И я помню те рельсы — ржавые, гудящие, горячие на ощупь.
Так что, принес на все наше племя, ниггер?
Кертис вырос — и стал Королем Казом, гангстером, уважаемым за ум и безрассудную храбрость. Его банда под названием «Четкие баблогоны» первая придумала тренировать своих членов на оказание первой медицинской помощи. Когда на «терках» случалась перестрелка, сразу же появлялись носилки и пострадавших увозили в полевой госпиталь за линией фронта. Даже не знаешь, печалиться или удивляться. Почти сразу после этого нововведения Каз подал запрос на вступление в НАТО. Все остальные в НАТО, а «калеки» чем хуже? Мы что, не сможем дать пиздюлей Эстонии?
Безбэ, ниггер.
— Мне нужно потолковать с тобой.
— Безбэ, ниггер.
— Но только не здесь.
Каз схватил меня за рукав и потащил в туман, в ночь собаки Баскервилей. Всегда удивительно, когда день переходит в ночь без тебя, и мы остановились, чтобы дать влажному туману и тишине осесть на наших лицах. Иногда сложно сказать, что более вечно — предрассудки и дискриминация или эти собрания. Каз загнул пальцы, любуясь своими длинными ногтями с маникюром, а потом, вздернув одну тщательно начесанную бровь, улыбнулся.
— Первое — «вернуть назад Диккенс». Хуй с тем, что эти неместные ниггеры говорят, потому что я — за. Нас чутка, но те «дам-дамы», кто из Диккенса, не смеялись. Так что давай, братуха. И вообще, если покумекать, почему бы черным не завести собственные китайские рестораны?
— Безбэ, ниггер.
А потом, неожиданно для себя, я сделал то, что, я думал, никогда не сделаю. Я завел разговор с Королем Казом, потому что мне нужно было знать, даже ценой собственной жизни или, по крайней мере, небольшой репутации «спокойного хуя» на районе.
— Я хотел спросить тебя кое о чем, Король Каз.
— Зови меня просто Каз, братан.
— Ладно, Каз. Почему ты ходишь на эти заседания? Тебе нечего толкать и некого долбать?
— Раньше я приходил послушать твоего отца. Упокой господи его душу, этот ниггер глубоко копал, в натуре. А теперь я просто хожу, вдруг эти дам-дамовские ниггеры решат зайти на район, начать бомбить и все такое. Если я окажусь рядом, успею предупредить пацанов. Как Пол Ревир, помнишь[99]? Один фонарь в колокольном окне — если попрут на «лендкрузерах», два — если на «мерсах». «Они уже едут! Едут!»
— Кто едет и куда?
Это был Фой. Он и верниггеры рассаживались по машинам, чтобы тихо свалить. Кертис «Король Каз» Бакстер, даже не удостоив Фоя ответом, развернулся на пятках своих «конверсов» и усутенерил в ночь. При этом его все время заносило вправо — как пьяного моряка с воспалением среднего уха.
— Так подумай насчет китайских ресторанчиков! И найди себе бабу, а то больно ты напряженный, — крикнул он мне напоследок.
— Не слушай ты его, бабы не помогут.
Пока я отвязывал лошадь и усаживался в седло, Фой открыл два пузырька и высыпал в руку три белые таблетки.
— Одна тысячная, — произнес он, разложив таблетки на ладони — он хотел, чтобы я прочитал названия. «Золофт» и «Лексапро»[100].
— Это что, дозировка?
— Нет, блядь, мой чертов рейтинг Нильсена[101]. Твой отец считал, что у меня биполярное расстройство, но на самом деле я просто одинок. Ты, похоже, тоже.
Он в шутку протянул мне свои таблетки, а потом аккуратно положил их на язык и запил из дорогой серебряной фляги. Когда его мультики перестали показывать по телевизору, Фой переключился на утренние ток-шоу. Каждый последующий провал передвигался на все более раннее время. Так же как банда «кровников» Bloods[102] не использовала буквы «С», потому что с нее начинается название банды «калек» Crips («Каша Капитана Кранча» становилась «Хлопьями Лейтенанта Хруста»), так и Фой, чтобы застолбить свою принадлежность к группировке, заменял в своих программах слово «факт» на слово «черный». С какими только черными он не делал интервью в своих программах «Черный», «Вымысел» и «Чернымысел» — от мировых знаменитостей до умирающих музыкантов. Последним его проектом стал бессмысленный дискуссионный клуб «Только черные, мэм», посвященный местам общественного пользования, который показывали в пять утра в воскресенье. Но в такую рань можно наскрести разве что одного-двух бодрствующих негров. Ими оказывались Фой Чешир и его гример.
Трудно описывать человека, который потратил на костюм, обувь и аксессуары не менее пяти тысяч долларов, как растрепанного, но в свете уличных фонарей Фой выглядел именно растрепанным. Его шикарная накрахмаленная рубашка уже давно измялась. Низ шелковых брюк с остатками стрелок истрепался, ботинки вытерлись, к тому же от Фоя разило мятным ликером. Однажды Майк Тайсон сказал: «Только в Америке такое возможно: ты можешь быть банкротом, а жить в особняке».
Фой завинтил крышку фляги и запихнул ее в карман. Сейчас, когда вокруг не было никого, я ждал, что вот-вот он превратится полностью в настоящего верниггера. Вот еще вопрос: какая у черных вервольфов шкура — лохматая или нет? По идее должна быть лохматая.
— Я знаю, что ты задумал.
— И чего я задумал?
— Тебе сейчас примерно столько же, сколько было твоему отцу, когда он умер. За десять лет во время собраний ты не сказал ни слова. С чего бы ты вдруг сегодня выдал эту чушь о возвращении Диккенса? Да ты просто хочешь наложить лапы на клуб, забрать то, что начал твой отец.
— Да нет. Организация, которая проводит в пончиковой заседание о борьбе с диабетом, — нет уж, оставьте себе.
Можно было и раньше это предвидеть. У отца имелся перечень симптомов, свидетельствующих о безумии. Он рассказывал, что те или иные признаки психического расстройства люди принимают за особенности личности. Равнодушие, перепады настроения, мания величия. Не беря в расчет Хомини, который, как огромный срез красного дерева, какие выставляют в музеях науки, был открытой книгой, я знаю только, как понять, умирает ли изнутри дерево, но не человек. Дерево словно замыкается в себе. Листья покрываются пятнами, на коре выступают наросты, трещины, изломы. Ветки становятся сухими, как обветренные косточки, или, наоборот, мягкими и пористыми, как губка. Но проще всего судить по корням. Корни держат дерево в земле и на земле, на этом чертовом вращающемся шарике. Если корни растрескались, покрыты спорами бактерий или поражены грибком, тогда… Не случайно я так смотрел на дорогие ботинки Фоя с коричневыми мысками из тисненой кожи. Они были истертыми и грязными. Учитывая банкротство, нулевые рейтинги его программ, да еще жена подала на развод… Я должен был и раньше это предвидеть.
— Я глаз с тебя не спущу, — сообщил Фой, забираясь в машину. — Клуб «Дам-Дам» — это все, что у меня осталось. И хуй я тебе дам мне поднасрать.
Посигналив на прощанье, он поехал вниз по бульвару Эль-Сьело и пронесся мимо Каза, которого легко было узнать по походке даже издалека. Нечасто бывает, чтобы член Клуба интеллектуалов «Дам-Дам» сказал что-то оригинальное — про «черные китайские рестораны» и про «баб».
— Безбэ, ниггер, — сказал я вслух.
И впервые в жизни абсолютно серьезно.
Глава восьмая
Я остановился на рисованной разметке. Не то чтобы лазеры были так дороги — хотя указатели нужной интенсивности обошлись бы в несколько сотен баксов каждый, зато рисование дорожных полос оказалось медитативным занятием. Мне всегда нравилась монотонная работа. Рассылка писем, распределение их по конвертам — есть в этом что-то жизнеутверждающее. Из меня получился бы хороший фабричный рабочий, кладовщик или голливудский сценарист. Когда в школе нужно было выучить что-нибудь вроде периодической таблицы, отец объяснял, что для выполнения скучного задания нужно думать не о том, что ты делаешь, а спрашивать себя, почему ты это делаешь. Впрочем, когда я спросил, переносилось бы рабство легче, если бы называлось садоводством, отец поколотил меня так, что сам Кунта Кинту