[35]. Однако в «Boxcar» было нечто большее, чем казалось на первый взгляд. Шварценбах зло посмеялся над ограниченностью беспощадной панк-рок-сцены, склонной пожирать саму себя, в таких строчках, как «My enemies are all too familiar / They’re the ones who used to call me friend»[36]. Это был панковский цинизм, замаскированный под восхваление жанра. Но для обычного слушателя, не интересующегося скрытой политикой панка, она казалась просто запоминающейся песней, под которую можно потанцевать.
Песни с 24 Hour Revenge Therapy еще больше укрепили отношения группы с публикой и сделали их концертные выступления более насыщенными. Этот альбом дал Jawbreaker то, что понравилось представителям A&R – концерты, на которые собиралось несколько сотен фанатов, знавших каждое слово каждой песни. Лейблу всегда было легче поддерживать огонь, чем разжигать его с нуля, и Jawbreaker, несомненно, создали свой собственный источник тепла. «В зале ощущалась энергия предвкушения, когда Jawbreaker собирались выйти на сцену, – говорит Лубкофф. – Это то чувство, которое невозможно сфабриковать».
Группа не была самой продаваемой в панке, но, благодаря тому, что было продано около 20 000 экземпляров 24 Hours, а также признанию в MRR и Flipside, активная позиция Jawbreaker против крупных компаний сделала их запретным плодом сцены. Журнал Magnet признал их «наименее склонными к переходу».
Но за сильной страстью последовало пристальное внимание. Участникам Jawbreaker ежедневно задавали одни и те же вопросы, и они звучали почти в каждом интервью: Вы подписали контракт? Вы собираетесь подписать контракт? Вы бы когда-нибудь подписали контракт? Друзья задавали эти вопросы шепотом, в то время как фанаты выкрикивали их из толпы, и не всегда в самых вежливых выражениях.
«Не то чтобы мы собирались это делать, но даже если бы мы полностью продались, что бы там ни было, это не оправдывает того, кто в Альбукерке плюнул в Блейка, пока мы играли. Плюнул ему в рот, потому что мы якобы подписали контракт с крупным лейблом, – сказал Пфалер в 1994 году в интервью журналу Rubberband. – Почему они заплатили шесть долларов за то, чтобы плюнуть Блейку в рот и, возможно, заразить его гепатитом или чем-то еще, понимаете?»
Пытаясь предотвратить дальнейшее метание слюны, Шварценбах взял за привычку каждый вечер начинать с «Indictment», песни о коммерциализации музыки и компаниях, «продающих одних ребят другим», напоминая о том, на чьей стороне в войне лейблов находятся Jawbreaker. «Мне не нравился браконьерский аспект концертов, на которых стало тесновато из-за представителей индустрии и шутников со стороны, – вспоминает он. – Я был очень воодушевлен нашим местом, лидирующим в этой независимой категории».
Прежде чем исполнить эту песню в клубе Emo’s в Остине, он пояснил: «Возможно, вы читали, что мы на крупном лейбле. Это чушь собачья. Хотя нас и обхаживали многие крупные лейблы, мы в этом не заинтересованы».
Среди радостных возгласов, вызванных этим заявлением, два слова, донесшиеся из зала, Шварценбах отчетливо расслышал: «Ага, конечно!» Это было больно, но, по крайней мере, не плевок.
«Эта песня называется "Accident Prone". Вы ее никогда не слышали. Она вам не понравится», – заверил Шварценбах переполненный зал в английском Лидсе. Британская публика послушно кивала на протяжении всех шести с половиной минут мрачной, незнакомой мелодии, которая как будто бы состояла из дюжины разных медленных фрагментов. Группа опробовала несколько новых песен, но сомневалась, что у них когда-нибудь будет возможность записать их на пленку, так как у них было много нового материала, но не хватало терпения по отношению друг к другу.
«Наша группа находилась в таком положении, что у нас было песен на целый альбом, но мы в то же время говорили о распаде, – говорит Шварценбах. – Мы только что вернулись из довольно тяжелого европейского тура, не очень ладили друг с другом и чувствовали себя не слишком вдохновленными».
Вопрос денег, а точнее, их отсутствия, тоже стал проблемой. Обычно они возвращались из тура с несколькими тысячами баксов, которых хватало на оплату аренды, но эти суммы меркли по сравнению с их более состоятельными друзьями, оказавшимися в выигрыше из-за музыкальной «золотой лихорадки».
«Мы неплохо зарабатывали, но не были обеспечены на всю жизнь, как, казалось, многие люди вокруг нас, – говорит Бауэрмайстер. – Одним из них был мой знакомый по колледжу, гитарист из White Zombie. В какой-то момент он позвонил мне и сказал, что у него два дома. А я такой: «Так, стоп!» Пачка модных визиток, которую они накопили за эти годы, стали казаться билетами в более прибыльное будущее. «В группе царила напряженность, и, возможно, это был способ спасти положение. В какой-то степени – не знаю, можно ли назвать это жадностью – я понимал, что [подписание контракта с крупным лейблом] было альтернативой».
«Мы решили: "Или распадемся, или запишем еще один альбом", – говорит Шварценбах. – Возможно, нам стоит просто записать альбом и заключить выгодную сделку. Мы хотели получить очень хорошие деньги и полный контроль. Мы хотели, чтобы сумма была такой, чтобы можно было сказать: "А почему бы и нет? Почему бы и нет?"»
С некоторым трепетом они связались со своим другом Дэйвом Хокинсом, барабанщиком группы Engine 88, который также работал с Эллиотом Каном и Джеффом Зальцманом из Cahn-Man Management, фирмы, представлявшей Green Day. «Все они были очень умными парнями. Они просто не хотели иметь дело с крупным бизнесом, вот лучший способ описать это», – вспоминает Кан.
«Думаю, в некотором смысле это стало своего рода развлечением. Типа: "Давайте просто посмотрим, что мы получим, что бы нам предложили, если бы мы это сделали", – говорит Шварценбах. – Мы проконсультировались с Джеффом Зальцманом, который был менеджером Green Day, и спросили: "Не могли бы вы рассказать, в чем наша выгода?" И он ответил: "Я вам так скажу: я сделаю вам десять предложений на следующей неделе, если вы даете добро, но будьте готовы к тому, что тогда это произойдет"».
Все заняло чуть больше недели, но интерес к Jawbreaker был таким же сильным, как и предсказывал Зальцман. Вскоре у них были назначены встречи с MCA, Warner Bros., American и Capitol. «Они были именно такими, как и следовало ожидать – людьми, которые никогда раньше не слышали о вас, а говорят, что они ваши самые большие фанаты. Были и хвастуны, и очень искренние люди», – вспоминает Шварценбах.
«Ходить на эти встречи было просто баловством, – говорит Пфалер. – Мы думали, что получим бесплатную поездку в Лос-Анджелес, поедем туда и поприкалываемся, и это будет забавно. И если кто-то сделает нам предложение, от которого мы не сможем отказаться, может быть, мы сделаем это, а может быть, и нет. Но нам не обязательно было забивать этим голову. Это было глупо».
«Думаю, мы понимали, что можем в любой момент отказаться от переговоров, – говорит Шварценбах. – Мы просто наслаждались их предложением. Мы были не очень приветливы. Мы определенно были группой-загадкой и имели весьма предвзятое отношение к Голливуду, приехав из Лос-Анджелеса и увидев глэм-метал, "плати, чтобы играть" и все дерьмо, творившееся там. Мы не ждали сказки». Бауэрмайстер добавляет: «Я вел себя как придурок по отношению ко всем представителям индустрии, с которыми мы сталкивались».
Если группа надеялась собрать коллекцию анекдотов о невежественных служащих лейбла, которыми они могли бы развлекать друзей дома, то они ее получили. Пфалер и Шварценбах вспоминают, как в Бель-Эре их водил по модному загородному клубу невоспитанный представитель лейбла, при каждом удобном случае ругавший и унижавший своего ассистента. «Там был еще один парень в костюме-тройке и ковбойских сапогах, – вспоминает Бауэрмайстер. – Он весьма демонстративно положил ноги в ковбойских сапогах на стол и сказал: "Я гребаный маньяк и ненавижу проигрывать!"» Они также побывали на частной экскурсии по Universal Studios и пообедали на крыльце бутафорского дома на площадке аттракциона «Челюсти», наблюдая, как каждые десять минут механическая акула терроризирует очередную лодку, полную туристов.
Ребята, как и хотели, насобирали забавных историй, но в действительности их интересовало только окончательное предложение. «Это было непросто. Типа: "Что ж, все важничают, давайте посмотрим, как далеко сможем зайти мы", – говорит Шварценбах. – Адам – настоящий торгаш. Я не знаю, как это делается, но он без колебаний говорил: "Вы – корпорация. А я хочу попросить у вас луну с неба"».
«Я прочитал книгу Пассмана "Все о музыкальном бизнесе"[37]. Я изучил ее от корки до корки и сделал заметки, чтобы понять, как лучше всего поступить в такой ситуации, – говорит Пфалер. – Я пришел к выводу, что чем больше денег вы заставляете их вкладывать в вас, тем больше вероятность того, что они будут бороться за получение дохода от этих вложений».
Одно из самых выгодных предложений поступило от Марка Кейтса из DGC/Geffen, который с нетерпением ждал возможности поработать с Jawbreaker со времен их тура с Nirvana. Как только ему позвонил Зальцман, он был готов наброситься на него с чековой книжкой компании. «Не знаю, можно ли сказать, что в тот же вечер я был в самолете, но я прилетел первым же рейсом, как только смог», – говорит Кейтс. Вскоре они уже ужинали в кафе Zuni в Сан-Франциско, где Кейтс пытался уговорить их перейти на свой преуспевающий лейбл. «Я был уверен в своей компании – очень сильной и значимой в этой сфере».
И действительно, Jawbreaker были впечатлены послужным списком Кейтса. «Марк вел дела Hole и работал с Nirvana, XTC, Sonic Youth – все это хорошие группы. Казалось, что нам повезет стать частью этой семьи, – говорит Шварценбах. – Мы знали, что его интерес был искренним. Он пришел посмотреть на нашу группу и очень заинтересовался. И все это время он был безупречен».