Кейтс так стремился заключить сделку, что из-за группы у него чуть не случился приступ паники. «Это было в тот день, когда мы привезли их в Лос-Анджелес на встречу, и я не смог с ними связаться, – вспоминает Кейтс. – Это было еще до появления мобильных телефонов, и я невероятно занервничал. Типа: "О, черт, этих парней похитили или что-то в этом роде". Их не оказалось в отеле. Я предположил, что их угощает другой лейбл, который пытается уговорить их подписать контракт на месте. Ничего подобного не произошло. Они ходили в кино, а потом увидели на улице Эндрю Дайса Клэя[38] и были совершенно потрясены».
Несмотря на все споры, которые долгое время велись вокруг статуса Jawbreaker, их решение наконец перейти на крупный лейбл пришло довольно просто. Пфалер вспоминает, как они гуляли со Шварценбахом по Валенсии, улице, кардинально изменившейся за годы, прошедшие с тех пор, как они поселились в этом районе после колледжа. Тротуары, которые когда-то были популярным местом сбора для кайфующих наркоманов, теперь были заполнены состоятельными хипстерами, завсегдатаями ресторанов и кофеен. Они остановились на углу, и Пфалер спросил: «Хочешь подписать контракт?» Шварценбах решительно сказал: «Да, давай остановимся на Geffen». Они свернули за угол на 20-ю улицу, вот так все и решилось.
Вскоре участники группы написали свои имена чернилами на стопке бумаги, которая принесла им чуть меньше миллиона долларов в рамках договора на запись трех альбомов. Музыканты получили солидный бюджет на запись, деньги на покупку аппаратуры и фургона, и, что самое важное, они договорились о собственном контроле над всем, что они будут делать на лейбле. «Они понимали, что мы не гребаный бойз-бэнд, – говорит Пфалер. – Они понимали, что нам будет что сказать по поводу обложки, звука, продюсера, сингла и прочего».
Сразу после подписания контракта до них начал доходить смысл их решения. То, что начиналось как забава, внезапно стало реальностью и превратилось в источник паранойи. С тех пор они больше не могли стоять на сцене и под аплодисменты вести речи, направленные против крупных лейблов. В статье в San Francisco Chronicle сообщалось, что они были «настолько этим озабочены, что на концерте в Great American Music Hall сразу после подписания контракта Шварценбах был в футболке с надписью "Ноль уважения"».
За год Роб Кавалло превратился из продюсера-новичка, нервно ожидающего увольнения, в прославленного профессионала в индустрии. Его студийная магия на альбоме Dookie группы Green Day принесла группе пять потрясающих хитовых синглов. Кавалло добился чего-то ранее неслыханного: он вытащил панк-группу из относительной безвестности и отполировал ее шероховатости до блеска, достаточно адаптированного под радио, чтобы они тут же стали рок-звездами. Поэтому, когда Марку Кейтсу понадобился продюсер, чтобы привлечь внимание для своих новых клиентов, Jawbreaker, ему на ум сразу же пришло имя Кавалло. «Кавалло уникален тем, что в нем нет ничего крутого, – говорит Кейтс. – Он просто записывает самые крутые пластинки, какие только может».
«Марк Кейтс позвонил мне и сказал: "Хочешь встретиться с Jawbreaker? Они очень крутые, одна из любимых групп Курта Кобейна, и они выступали на разогреве у Nirvana на одном из этапов их тура", – вспоминает Кавалло. – Я услышал их демо-записи и подумал: "О боже, это совершенно новый вид рока. Я даже не знаю, как, черт возьми, это назвать!" Не знаю, назвали его эмо к тому времени или нет, но отчасти эмо зародилось именно здесь».
Кавалло рискнул отправиться в Сан-Франциско, чтобы встретиться с участниками Jawbreaker за ужином, и обнаружил, что они такие же интересные, как и их музыка. «Блейк был глубоким философом, типа Хантера Томпсона[39], нью-йоркского мастера, курящего сигареты. А вот Адам был просто гребаной рок-звездой. Крис был отличным басистом, который к тому же был похож на парня из Dungeons & Dragons[40]. Все вместе они наводили тоску по сравнению с тем, что они делали», – говорит он.
Все они нашли общий язык и вскоре начали строить планы по совместному созданию песен зимой. Кавалло вспоминает: «Нам выделили помещение для репетиций в Сан-Франциско. Я приехал туда на пару недель, и там было очень холодно. Мы находились в этом здании с цементным полом. Там мы были словно в тюрьме. Это была странная промышленная постройка у железнодорожных путей. На земле валялось битое стекло, повсюду были сталь и бетон. Казалось, что мы выполняем утомительную работу, как будто каждый вечер отправляемся на войну».
В феврале 95-го Кавалло вернулся в знакомую Fantasy Studios в Беркли, где он записывал Dookie чуть больше года назад, чтобы поработать над четвертым альбомом Jawbreaker, Dear You. Мрачные, холодные условия, в которых рождались песни альбома, отразились на их звучании. Шварценбах описывает Dear You как «надломленный, личный альбом», в значительной степени отмеченный гневом, разочарованием, одиночеством и угрызениями совести из-за испорченных отношений.
В первой песне альбома «Save Your Generation» показано, как Шварценбах уклонялся от попыток самоубийства, говоря себе: «Держись подальше от этих открытых окон», отсылка к фильму Джона Ирвинга «Отель Нью-Гэмпшир». В «Fireman» он наслаждается социопатической мстительностью в таких строчках, как «Dreamed I was a fireman / I just smoked and watched you burn»[41]. Медленные «Accident Prone» и «Jet Black» были зигзагообразными, захватывающими путешествиями по самым темным закоулкам его души. Они выделялись не только как самые унылые песни на альбоме, но и как самые унылые во всем репертуаре Jawbreaker. Последняя, в частности, соответствовала своему мрачному названию[42], а Шварценбах описал себя в припеве: «веселый, как на похоронах».
Чтобы развеять этот сумрак, Кавалло попросил группу ради забавы записать новую версию любимой фанатами «Boxcar». Ее темп и структура остались идентичными тем, которые были на 24 Hour Revenge Therapy, но трактовка Кавалло тонко подчеркнула ее неровную текстуру и придала голосу и гитаре Шварценбаха теплую яркость. Эта версия Jawbreaker не показалась бы неуместной после песни Green Day "Basket Case", звучавшей по радио. Когда Кейтс услышал новую «Boxcar», она ему так понравилась, что он решил включить эту композицию в альбом Dear You.
«Я отправил своего ассистента поговорить с группой и спросить, не могли бы они включить "Boxcar" в альбом, – говорит он. – Вы приходите на концерт группы, и одна песня выделяется, судя по реакции публики. Задать такой вопрос было вполне закономерно, но в тот момент ответить на него было просто невозможно».
Jawbreaker отвергли эту идею, посчитав, что это было бы предательством по отношению к их верным фанатам, в некотором роде также получившим право собственности на эту песню. Поэтому Кейтс попробовал спросить еще раз, на этот раз через Кавалло. «Лейбл позвонил мне и сказал: "Ты должен оказать нам услугу и попробовать уговорить их включить эту песню в альбом"», – говорит Кавалло, который также счел целесообразным включить ее в качестве идеальной отправной точки для новых слушателей. «Для меня эта песня сделала Блейка звездой. Когда ты артист и поешь текст, он отражает то, кем ты являешься. Именно таким героем ты становишься для фанатов. Я верил, что с "Boxcar" будет именно так».
Кавалло предложил это группе, но получил отказ. Он поднял этот вопрос во второй раз, и они снова вежливо отказались. Наконец, он пригласил группу на ланч и изложил свою точку зрения. Он сказал им, что Dear You похож на чемодан – он был очень тяжелым, чтобы просить зрителей поднять его, но если прикрепить к нему прочную ручку, она поможет им лучше его удержать. Он напомнил о том, что Green Day переделали старую песню «Welcome to Paradise» для Dookie, и теперь она гремит на всех радиостанциях Америки. Участники Jawbreaker обдумали все, что сказал Кавалло, и взяли ночь на размышление. «На следующий день они сказали: "Мы услышали тебя, мы подумали об этом, но решили, что просто не можем включить "Boxcar" в альбом"», – рассказывает Кавалло. Он настолько доверял художественному видению Jawbreaker, что больше об этом уже не говорил.
Хотя Кавалло обладал поистине гениальным пониманием музыкальной динамики, которая делала Jawbreaker особенными, он не замечал напряженных личных отношений между участниками группы. Внезапный приток денег никак не улучшил общение между музыкантами, их отношения стали холоднее, чем когда-либо. Шварценбах полностью взял в свои руки процесс написания материала, а Бауэрмайстер становился все более отстраненным, поскольку чувствовал, что его все сильнее оттесняют на второй план.
«Что касается записи этого альбома, то, по моему собственному выбору, я принимал в нем наименьшее участие, – говорит Бауэрмайстер. – Было много невысказанного напряжения. У меня есть дурная привычка не высказывать свои опасения вслух. Я не люблю конфликты. Поэтому я просто делал свою работу. Я приходил, записывался и уходил».
Бауэрмайстер и Пфалер закончили наложение треков баса и ударных в течение первой недели, что было обычным делом для Jawbreaker, и остаток сессии провели дома, с пользой проводя свободное время. Шварценбах, тем не менее, продолжал приходить каждый день, работая с Кавалло, чтобы отточить вокальные и гитарные партии.
«Я хотел, чтобы это звучало так, как будто вы стоите прямо перед усилителем Блейка», – говорил Кавалло. Кропотливым методом проб и ошибок он разработал технику записи, которую назвал «раскаленным добела звуком», отражающую уникальные гитарные приемы Шварценбаха, в значительной степени опиравшегося на зловещие риффы с открытыми струнами. Путем наложения