"Fireman"], но иногда реакцию публики просто невозможно контролировать».
«Это был наш провал. Я несу как минимум такую же ответственность, как и все остальные, если не больше, – говорит Кейтс. – Мы думали, что знаем, как осуществить этот переход, но успех не продается. Хотел бы я знать это тогда. Мы были самонадеянны и высокомерны».
«У нас был тот же продюсер, что и у Green Day, у нас был тот же звукорежиссер, что и у Green Day, у нас был тот же видеооператор, что и у Green Day. И в итоге… ничего! Просто музыка так не работает. Нельзя создать формулу», – говорит Бауэрмайстер.
«Блейк это не Билли. Их песни не похожи друг на друга. Блейк – это тот, кто выражает себя по-настоящему лирически. Билли способен превратить то, что на него влияло, в нечто более мелодичное и коммерческое, – говорит Кейтс. – Другое дело, что Jawbreaker были великолепной концертной группой; Green Day – одной из величайших концертных групп всех времен. Также нельзя не упомянуть то, что они не были функциональны. Все хорошо работали, относительно удачно это скрывая».
Шварценбах считает, что сравнение с Green Day, а также попытка проплыть по течению их успеха в итоге помешали восприятию Dear You. Возносящийся ввысь Dookie отбрасывал длинную тень, от которой не мог избавиться альбом Jawbreaker. «Я чувствовал, что, когда он вышел, о нас уже сочинили некую предысторию, – предполагает он. – Реакция на альбом была примерно такой: "Мы слышали, что это новые Green Day, или Rancid, или Nirvana, но это не так". Мне показалось, что многие статьи пытались придать этому такой контекст, что саму пластинку никто не слушал».
Geffen позволил Dear You выйти, вынес положительный опыт из убытков и быстро двинулся дальше. Но в панк-кругах альбом стал отрубленной головой жанра, нанизанной на пику, – печально известной поучительной историей о том, что происходит, когда группа нарушает свое обещание никогда не продаваться. Большую часть десятилетия Jawbreaker были популярной инди-группой с преданными поклонниками. Потом они выпустили один альбом на крупном лейбле, и через год от них не осталось ничего, кроме дыры в сердце панк-сцены.
Но даже несмотря на то, что большинство фанатов считали Geffen ответственными за смерть Jawbreaker, правда заключалась в том, что лейбл больше походил на кладбище, случайно ставшее местом их последнего пристанища. Dear You не был причиной того, что группа больше не могла продолжать свое существование; это была их последняя отчаянная попытка стать рок-гигантами, о которой многие знали или, возможно, боялись, что они могут ими стать.
И все-таки Шварценбах очень рад тому, что незадолго до распада Jawbreaker они смогли записать последние песни вместе независимо от того, были к этому готовы фанаты или нет. «В конце концов, я думаю, что по-настоящему продаться можно только в том случае, если меняешь направление или стараешься привлечь как можно больше слушателей, – говорит он. – Dear You был масштабным и хорошо спродюсированным, это был лучший альбом, который мы могли бы записать».
Глава 3Jimmy Eat WorldStatic Prevails. Capitol Records (1996)
В круглой башне, где располагается лос-анджелесский офис Capitol Records, искатель талантов по имени Лорен Израэль съеживался всякий раз, когда слышал на радио KROQ странный фолк-рэп-сингл Бека «Loser». Израэля недавно повысили в должности после того, как он три года проработал неоплачиваемым стажером, а также временно трудился в магазине товаров для серфинга и барменом на роллер-дискотеке. Страстно желая записать на свой счет первый контракт, он несколько недель отчаянно обхаживал этого молодого виртуоза, мгновенно распознав в нем потенциальную звездную мощь. Когда Бек ускользнул от него к Марку Кейтсу из Geffen и в одночасье стал звездой, Израэль воспринял это как личную неудачу.
Преисполненный решимости не упустить очередного музыкального вундеркинда, Израэль с упоением охотился за новыми талантами. Днем он часами рылся в ящиках с присланными по почте материалами и демо-кассетами. А по вечерам чаще всего его можно было найти прислонившимся к стене в местных андеграундных заведениях, таких как клуб Jabberjaw и кафе Cobalt. Каждую неделю он заходил в магазин Aaron’s Records в Голливуде и тратил пару сотен баксов на интересные пластинки и кассеты.
Одной из пластинок наверху его постоянно растущей стопки был семидюймовый мини-альбом[47] группы из Денвера под названием Christie Front Drive, с которой он созванивался. Это был сплит из двух песен с новой группой с Юго-Запада – Jimmy Eat World. В продаже было всего пятьсот экземпляров, и он приложил немало усилий, чтобы разыскать хотя бы один из них.
Израэль послушал сторону пластинки с Christie Front Drive, и ему понравилось. В их песне катарсические нагромождения чередовались с длинными, извилистыми инструментальными фрагментами. Затем он перевернул пластинку и опустил иглу проигрывателя на песню Jimmy Eat World – «Digits». Только он откинулся на спинку стула и погрузился в бренчащее двухминутное крещендо трека, как песня внезапно оборвалась, а затем взорвалась.
«Pay attention! Stop paying for regret!»[48] – умолял певец, когда группа на заднем фоне рванула на полную мощность. Израэль выпрямился и широко раскрыл глаза. Еще две с половиной минуты он сидел, завороженный тем, что услышал. Запись была грубой, но он подумал, что в ней чувствуется музыкальность. Эти парни понимали разницу между куплетом и припевом, чего он не мог сказать о большинстве молодых групп, с которыми сталкивался. Он также распознал в песне то, что группы не смогли бы купить ни за какие деньги – искренность.
«Digits» закончилась, и Израэль тут же поставил ее снова, а потом еще раз. Он осмотрел обложку пластинки в поисках дополнительной информации об этой группе, Jimmy Eat World, но это был всего лишь разрезанный пополам конверт, и на его лицевой стороне чернилами были написаны названия двух групп. Единственными опознавательными знаками были слова «Wooden Blue Records», отштампованные на обороте, и это заставило его задаться вполне резонным вопросом: Что, черт возьми, такое это Wooden Blue Records? Ниже был указан адрес:
P. O. Box 1147
Tempe, AZ 85281–1147
В течение следующей недели Израэль рассказывал о Jimmy Eat World всем в офисе, кто был готов его выслушать. «У этих парней отличные голоса, и они знают, как написать гребаную песню! – подчеркнул он в разговоре с коллегами. – Если мы дадим им достаточно времени, я гарантирую, что они выдадут свой хит».
Но, как это часто бывало, когда Израэль был в восторге от артиста, никто из его коллег не разделял его энтузиазма. Единственным человеком, чей интерес он сразу же пробудил, был новичок в A&R по имени Крейг Ааронсон, его жилистый коллега с широкой улыбкой и неутолимой страстью к открытию новой музыки. Как и Израэль, Ааронсон также пытался приобрести первый опыт в Capitol, заполучив какого-нибудь молодого артиста, творческим ростом которого лейбл мог бы гордиться, и эти двое хорошо сработались как команда.
Они разработали план атаки и разделили обязанности. Израэль сел за телефон и стал звонить в поисках кого-нибудь – кого угодно – кто знал Jimmy Eat World. Ааронсон тоже позвонил, но в административный отдел лейбла:
«Закажите мне билет на самолет до Аризоны».
В городе Месе, что в Аризоне, мальчикам-подросткам нечем заняться, кроме как посещать мормонскую церковь или попадать в неприятности. Тринадцатилетний Джереми Йокум не был воспитан как мормон, поэтому ему оставались неприятности. Отец его друга владел апельсиновой рощей в городе, и мальчишки часто убивали время после школы, превращая этот обширный участок в игровую площадку для разрушения. «Мы покупали бензин и превращались в маленьких пиротехников, – вспоминает Йокум. – Просто дурные пацаны».
В дождливый день 28 ноября 1988 года мальчики развлекались, поджигая разные предметы. Перед тем как зайти в дом и поиграть в Nintendo, они приговорили девятнадцатилитровую канистру бензина и подбросили ее в воздух. Друг Йокума чиркнул спичкой, и вышло так, что из канистры на Йокума вылились остатки бензина. Не успел парень опомниться, как его охватило пламя. Он закричал в панике, остановился, упал и катался по влажной траве до тех пор, пока пламя не было потушено. Все еще дымясь, он вбежал в дом, залез в ванну и открыл холодную воду.
«Чувак, позвони моей маме!» – умолял Йокум своего друга. Но мальчик был настолько парализован видом обугленной плоти, что просто застыл на месте, как вкопанный, с побелевшим лицом. В конце концов Йокум позвонил сам и был доставлен в больницу, где его лечили от ожогов, покрывавших 20 процентов тела, в первую очередь грудь и правую руку, которой он прикрывал лицо от огня. У родителей Йокума была страховка, покрывавшая большую часть расходов на лечение, а компенсация, выплаченная в судебном порядке, покрыла остальное. Все оставшиеся деньги они вложили в ежегодную выплату, которую должны были производить, как только ему исполнится восемнадцать.
Йокум провел две недели, восстанавливаясь в ожоговом отделении, и пропустил больше месяца занятий. Когда в январе он, наконец, вернулся в свою школу в Постоне, его встретили друзья и попросили показать им пересаженные ему грубые кожные лоскуты. Одним из этих ребят был Джим Эдкинс, которого Йокум знал со второго класса. Его семья жила на соседней улице, и обе их мамы были воспитательницами маленьких бойскаутов. Эдкинс был на год младше, но Йокум считал его крутым, потому что он был первым парнем в округе, у которого была гитара.
«Он был единственным знакомым мне десятилеткой, игравшим на гитаре, – вспоминает Йокум. – Потом, в тринадцать лет, возможно, появился еще один парень, который играл, а в старших классах на гитаре играли уже, может быть, трое или четверо ребят. И он был на голову выше их всех. Мы были странными, бестолковыми ребятами, поэтому он не выглядел таким уж крутым, но этот парень умел рв