"продажность" употреблялось очень часто, – объясняет он. – Если вы шли на крупный лейбл, вам приходилось побеспокоиться о том, что что-то подобное станет реальностью. Группам было из-за этого очень тяжело. Вот почему я переживал за них. Крупные лейблы никогда не поддерживали артистов. Их интересовали доллары, и если ты не приносил денег, то с тобой было покончено, и твой проект откладывался. Я думал, что многие фанаты отвернутся от них, и за то, что они работали на крупном лейбле, они получили бы много негатива».
«Это была щекотливая тема для многих, – говорит Хоппус. – Все это время наша позиция была такой: "Если мы делаем ту музыку, которую хотим, и играем те концерты, которые хотим, и никто не говорит нам, что делать или как себя вести, то как мы можем быть продажными?" Это именно то, что мы всегда делали, но с более широким каналом дистрибуции, позволяющим доставлять наши пластинки в магазины. Вы не представляете, как это тяжело – уезжать из дома, жить в фургоне, получать зарплату после концерта и, прикидывая, как далеко нам придется ехать на следующий концерт, думать: "Если каждый из нас купит по буррито в Taco Bell, нам хватит на бензин, чтобы добраться до следующего города?" Когда ты гастролируешь таким образом, приезжаешь в эти города, и люди спрашивают: "Эй, где купить ваш CD?", ты думаешь: "Ну и зачем я рву задницу в туре, если люди даже не могут купить наши CD?" Это очень расстраивает».
Рейнор, который был в щенячьем восторге от идеи присоединиться к Epitaph, был также разочарован тем, что при принятии решения он оказался в меньшинстве, и после этого начал чувствовать себя отстраненным. «Оглядываясь назад, я отметил, что решение пойти на крупную компанию, а не на Epitaph стало тем моментом, когда я вложился в Blink лишь наполовину, – позже рассказывал барабанщик писателю Джо Шуману. – Как поется в той песне: "Я оставил свое сердце в Сан-Франциско"; так вот я оставил свое сердце в офисе Epitaph. После этого компромисса мне стало трудно идти на дальнейшие уступки, и я почувствовал, что от меня многого требуют. В конце концов, я не был настолько глубоко привязан к группе, чтобы оправдать то, что я остался. Я отступил. Я стал мертвым грузом».
Blink-182 точно знали, кого бы хотели видеть продюсером своего первого альбома на MCA: того, кто помогал в создании их нового любимого альбома Static Prevails группы Jimmy Eat World. Выступив на одной сцене с аризонцами в Денвере, группа раздобыла раннюю копию кассеты и заездила ее до дыр. «Она просто вынесла мне мозг, – вспоминает Хоппус. – Гитары звучали безумно. Все звучало просто замечательно. Мы снова и снова слушали эту кассету в нашем гастрольном фургоне. Мы выяснили, кто записал этот альбом, и сказали: "Он. Вот тот чувак, с которым мы хотим записать наш альбом"».
Как они вскоре узнали, студийным гением альбома был Марк Тромбино, тоже представитель рок-сцены Сан-Диего. Тромбино был спокойным продюсером, но внезапно ему пришлось бороться с тремя крикливыми шутниками в Big Fish, студии в Северном округе Сан-Диего. Однако, несмотря на инфантильное поведение Blink-182, Тромбино был удивлен амбициям и напористостью группы. «Я был очень впечатлен их этикой. Они знали, чего хотели, и трудились ради этого, – говорит он. – Это была первая группа, с которой я работал, желавшая стать популярной. Я привык работать с группами вроде моей собственной, которые занимались этим просто ради искусства или чего-то еще. Возможно, в глубине души им было не все равно, но внешне они не подавали виду, что хотят продать как можно больше пластинок, в то время как Blink хотели добиться успеха. Они хотели продавать пластинки». Тромбино, живший в Лос-Анджелесе, экономил время на дорогу, ночуя на диване в студии, и каждый день просыпался от того, что трое участников Blink-182 врывались в студию и издавали пукающие звуки. «Они были очень забавными и очень любезными со мной. Заботились обо мне и приносили буррито на завтрак», – вспоминает он.
Blink-182 не только смогли позволить себе роскошь в виде дополнительного студийного времени для своего дебюта на MCA, но и впервые за пять недель, проведенных в Big Fish, у них появился лидер, заставивший их работать на пределе своих возможностей. «Я слушал Cheshire Cat. Мне понравился голос Тома. У него был плаксивый, гнусавый, панк-рокерский голос. А Марк как будто проговаривал песню. Поэтому я хотел услышать усовершенствованный вокал Марка. Я позволил Тому быть Томом и заставил Марка быть немного агрессивнее», – вспоминает Тромбино.
«Мне это было нужно, – говорит Хоппус. – Марк сказал: "Нет, это должно быть лучше", в то время для меня естественно говорить: "Это нормально". Мне нужен был кто-то, кто сказал бы: "Нет, это ненормально. Нужно переделать"».
С наибольшей самоотдачей в студии работал Рейнор, который сломал обе ноги и был прикован к инвалидному креслу. «Я думаю, случилось вот что: они праздновали подписание контракта с MCA, а он немного переборщил с празднованием и спрыгнул со второго этажа, пытаясь прыгнуть в бассейн, и промахнулся или что-то в этом роде, – говорит Тромбино. – К счастью, к тому времени, когда мы записывались, его нога, играющая на басовом барабане, была в порядке, а вот ногой, играющей на хай-хэте, он не мог нормально двигать. Но чувак играл. Как барабанщик я был впечатлен. Он подъезжал на инвалидной коляске, приподнимался на сиденье и показывал класс».
Ресурсы Big Fish позволили Blink-182 звучать чище, но группа вряд ли повзрослела на своем втором альбоме с тематической точки зрения. Их второй альбом был скорее альбомом второкурсников. Они по-прежнему пели о своем неумении обращаться с женщинами, считая свои романтические навыки «жалкими» и «заторможенными». Они все так же давали своим песням названия вроде «Dick Lips[80]». И они по-прежнему больше работали над своими одноразовыми шутками, чем над самим сочинением песен. «Мы нашли CD со звуковыми эффектами и потратили больше времени на сведение этих шутливых скетчей, чем старались добиться идеальных вокальных партий, – говорит Хоппус. – Марк привык работать с более профессиональными музыкантами, чем мы. Я думаю, что ему приходилось с нами нелегко».
Но Тромбино помог Blink-182 довести дело до конца. Если раньше группа звучала как трое музыкантов, играющих одно и то же практически одновременно, то теперь они звучали как единое целое. В частности, несколько треков, таких как «Josie» и «Apple Shampoo», казались потенциальными синглами, но одна песня, «Dammit», была, бесспорно, выдающейся. «Мы, вообще-то, считали такими три песни, но "Dammit" была номером один. Было ясно, что она крутая, – говорит Тромбино. – Когда вы записываете альбом, то снова и снова слушаете одни и те же песни. А я столько раз ее слышал, и она мне до сих пор не надоела».
Если бы нужно было создать шаблон для идеальной по структуре поп-панк-песни, то она, несомненно, выглядела бы как «Dammit». Она начиналась с навязчивого хука, звучащего так, словно Делонг в спешке исполнял упражнение на гитаре, а потом передавал эстафету Хоппусу, который продемонстрировал свое лучшее вокальное исполнение на сегодняшний день. Вместо обычного унылого проговаривания песни басист вкладывал силу в каждое слово. В его куплетах была душа, а в припевах – острота. Но «Dammit» была не просто результатом колоссальных усилий всех участников. После четырех лет совместной работы ребята наконец-то поняли, как написать настоящую песню. В то время как большинство их предыдущих треков представляли собой небольшие панк-фрагменты, перемежающиеся с пошлостями на две с половиной минуты, у «Dammit» аранжировка текла звучно, от куплета к припеву и до проигрыша, который все нарастал и нарастал, пока не достигал удивительно простого, вынужденного принятия Хоппусом взрослой жизни: «Ну, я думаю, это и есть взросление».
«Я думал, что с "Dammit" происходит что-то крутое. В ней была какая-то спонтанность, – вспоминает Хоппус. – Мы провели много времени в студии, работая над этой песней. Ее не планировалось включать в альбом. У нас было мало времени. Приближались праздники, и все собирались уезжать и заняться разными делами. Это был последний день в студии, и я сорвал голос, когда пел "Dammit". Я курил Marlboro Reds и ничего не пил, кроме газировки. Ни глотка воды, ни отказа курения – худшее, что можно сделать для голоса».
Blink-182 назвали свой дебютный альбом на крупном лейбле Dude Ranch[81]. Учитывая тематику альбома, связанную с мастурбацией и зоофилией, а также пристрастие группы к порнографическим каламбурам, многие фанаты восприняли название альбома как эвфемизм для обозначения спермы, который, как клянется Хоппус, был придуман не специально. «Нет, мы никогда этого не хотели! – настаивает он. – Для меня это абсолютно логично, учитывая предыдущие названия-каламбуры альбомов Blink-182. Это было бы гениально, но я никогда не имел этого в виду. Я просто подумал, что это забавное сочетание слов».
Несмотря на все опасения по поводу того, что крупные лейблы сгладят шероховатости Blink-182, Dude Ranch был именно тем альбомом, который группа хотела записать. Уступок не последовало, за исключением того, что руководство отговорило их от добавления пародии на «Macarena» под названием "Hey, Wipe Your Anus»[82] – не потому, что она была слишком глупой (хотя так оно и было), а потому, что они боялись, что разрешение на ее использование могло оказаться непомерно дорогим.
«Когда мы записывали Dude Ranch, с лейбла вообще никто не приходил нас проведать, – говорит Хоппус. – У нас не было от них никаких указаний. Мы сделали то, что хотели, и выпустили такой альбом, который хотели выпустить. Как бы то ни было, я помню, что в тот день, когда мы закончили работу над Dude Ranch, мы поехали из Сан-Диего в Лос-Анджелес, чтобы представить альбом MCA. Мы привезли туда цифровую кассету и расположились в зоне отдыха. Кто-то подошел и сказал: «Эй, пришли Blink представить свой новый альбом!» Из всего офиса лейбла послушать пришли пять или шесть человек. Мы поставили первую песню, потом вторую, а после третьей песни люди полезли в смартфоны, сказав: