"Девчонки, вы не умеете писать собственные песни, и вам нужен свой собственный Свенгали". Мы всегда очень переживали по этому поводу», – говорит Кастеллано.
«Когда Дарин сказал, что написал несколько песен, которые нам идеально подойдут, мы подумали: "Что за отстой. Ты что, Ким, мать твою, Фоули?" – смеется Андерсон. – Но мы решили: "Давайте попробуем", – почти в шутку. И написали с ним несколько песен. Кажется, он написал первые четыре песни, но после этого все стало более целостным».
Хотя некоторым казалось странным, что Раффаэлли проводил время с группой старшеклассниц, которые были почти вдвое моложе него, девочки находили его на удивление нормальным и были покорены его глуповатым юмором, безграничной креативностью и участливой поддержкой. В течение следующего года они выпустили с Раффаэлли десять жестких песен на трех мини-альбомах, в том числе кавер-версию сингла Crystals 1963 года «Da Doo Ron Ron», дерзкую насмешку над представлением о том, что в группе он играл роль, подобную Филу Спектору. В отличие от Спектора, у Раффаэлли не было средств для работы в известных студиях, и вместо этого он проводил сессии звукозаписи после смен на своей основной работе. «Он работал в Mail Boxes Etc. в Халф-Мун-Бэй, поэтому мы записывались там по вечерам после окончания рабочего дня, просто стоя за стойкой, – вспоминает Андерсон. – Люди заходили, чтобы забрать почту из своих абонентских ящиков, и нам приходилось прекращать играть». Раффаэлли использовал ксерокс для копирования вкладышей к мини-альбомам, на которых были черно-белые фотографии девочек, прислонившихся к гимнастическому комплексу на школьном дворе, и выглядящих совершенно безобидно.
Гитары, визжащие, как бензопилы, безукоризненно воспроизводили быстрые и нечеткие мелодии четверки о школе, влюбленности в парней и походах на танцы в одиночку. Недостаток качества они восполнили живой энергией, как будто девочки, которых не взяли в команду чирлидеров, создали панк-группу. Из-за стиля их часто сравнивали с Ramones, и на то были веские причины, помимо похожего незамысловатого звука. Четверка приняла решение выбрать новое название группы для этого проекта – Donnas. Точно так же, как каждый из четверых участников Ramones взял себе фамилию Рамон, все четыре участницы Donnas взяли себе имя Донна, отличаясь друг от друга лишь по первым буквам своих настоящих фамилий. И, как и Ramones, которые в основном пели о том, что они хотят и чего не хотят делать («I Wanna Be Sedated» – «Я хочу принять успокоительное», «I Don’t Wanna Walk Around with You» – «Я не хочу гулять с тобой» и т. д.), то же самое делали Donnas в таких песнях, как «I Don’t Wanna Go to School» – «Я не хочу ходить в школу» и «I Wanna Be a Unabomber» – «Я хочу быть Унабомбером». Если Ramones использовали в своих текстах такие выражения, как «габба-габба», Donnas создали свой собственный сленг со словами, которые, казалось бы, можно использовать как глаголы, существительные или прилагательные – «rab[118]», «glitch[119]» и «mano[120]».
Когда друзья Раффаэлли по гаражной рок-сцене обратили внимание на проект, девушки при каждом удобном случае стали больше выступать как Donnas, а не Electrocutes, что стало для них неожиданностью. «Мы считали, что создали глупую, забавную группу – почти побочный проект, – говорит Кастеллано. – Нашей настоящей группой была Electrocutes. Мы играли в Donnas, потому что это было весело, и в музыкальном плане все казалось очень простым и непринужденным. Но потом людям это стало по-настоящему нравиться, и кто же откажется от концертов? Мы хотели играть и веселиться».
Они купили футболки пастельных тонов и напечатали на них свои сценические имена – Донна А., Донна Ф., Донна К. и Донна Р. – и они стали униформой группы. Эти наряды были удобны не только для того, чтобы привлечь внимание к их образу трибьют-группы Ramones, но и для того, чтобы помочь зрителям отличить Donnas от Electrocutes. Девушки играли роли своих альтер-эго, даже создавая что-то вроде искусственного соперничества между двумя группами.
4 октября 1995 года Donnas и Раффаэлли в качестве своего мнимого сопровождающего выступили в Wednesday Night Live, шоу на радиостанции Стэнфордского университета, KZSU. Они изображали из себя хороших девочек, ставших плохими, дойдя до того, что стали оскорблять своих «вторых половин» из Electrocutes. Когда ведущий упомянул, что у них есть пара пластинок на Radio X, они, надувая пузыри из жвачки, парировали: «Да, ну и что?»
По мере того, как Donnas завоевывали популярность на гаражной рок-сцене и привлекали к себе все больше внимания, их фанатки – девочки-подростки – обзавелись компанией. Неожиданно все больше мужчин в возрасте от тридцати до пятидесяти стали приходить послушать группу. «На концертах было много чуваков постарше и девчонок помладше, и это была взрывоопасная ситуация», – говорит Андерсон.
В 1996 году, когда девушки-музыканты перешли в выпускной класс, их шуточная группа затмила настоящую. Electrocutes записали альбом, но испытывали трудности с поиском финансирования и заинтересованности в его выпуске. А Раффаэлли уже работал над выпуском первого полноформатного альбома Donnas, и в январе в клубе Slim’s в Сан-Франциско была организована вечеринка по случаю выхода альбома вместе с Mr. T Experience. Группу Donnas стали все чаще приглашать на концерты, обычно приносящие от 100 до 150 баксов, и зрителей собиралось все больше.
«Мы любили Electrocutes, но людям, как правило, больше нравились Donnas, – говорит Андерсон. – Когда мы играли вживую, танцевать под Donnas было немного легче, потому что песни были более предсказуемыми. Чтобы танцевать, нужно знать, что будет звучать дальше».
Раффаэлли также отправил пластинки Donnas по почте своему другу из Японии, Пинки Аоки, участнику психо-рок-группы Phantom Gift и тусовщику с большими связями. Стиль классического американского панк-рока, в котором выступали Donnas, сближал их с местными жителями, и Аоки предложил им прилететь в Японию. Девочки уговорили родителей отпустить их на неделю из школы для поездки за границу, и этот опыт помог им осознать, что за пределами старшей школы Пало-Альто есть целый мир. «У Пинки был маленький музыкальный магазин в Японии, – говорит Андерсон. – Он организовал нам тур из четырех концертов, когда нам было по шестнадцать лет. Дарин поехал с нами. Нам бы не позволили сделать это самостоятельно. Он был кем-то вроде сопровождающего». Когда группа приехала в аэропорт в Японии, они были удивлены, обнаружив, что там их уже ждут фанаты, чтобы поприветствовать.
Эта поездка привела к тому, что Donnas пропустили несколько этапов традиционной карьерной траектории любой группы, поскольку им еще даже не приходилось выступать за пределами своего родного штата. «Мы играли в Области залива, может быть, один раз играли в Лос-Анджелесе и один раз на севере Калифорнии. А потом мы отправились в Японию. Это было безумие», – говорит Кастеллано.
В то время как Donnas дебютировали в Азии, они впервые познакомились с прессой на родине. Как раз в те дни Palo Alto Weekly опубликовал первую заметную статью о подающей надежды местной группе, участницы которой были запечатлены в переломный момент в преддверии взрослой жизни. «Их предстоящее окончание школы сигнализирует о перепутье, – говорилось в статье. – Налево – рок-н-ролльный образ жизни: концерты, гастроли и попытки добиться успеха в музыкальной индустрии. Направо – колледж».
Участницы группы все еще не определились со своим будущим, по их признанию репортеру, но одно они знали наверняка: их забавный побочный проект Donnas исчерпал себя и вскоре должен был завершиться. «Donnas недолго пробудут вместе, – сказала гитаристка Эллисон Робертсон. – Но у Electrocutes есть более масштабные и лучшие планы на будущее, и мы все это знаем».
Однажды поздно вечером в 1997 году Ларри Ливермор в одиночестве работал в офисе Lookout Records, размышляя о том, как сильно изменился его крошечный лейбл за четыре года с тех пор, как дорогая его сердцу группа Green Day ушла, чтобы стать одной из популярнейших в мире. То, что когда-то было командой из трех человек, едва сводившей концы с концами, разрослось во многомиллионный бизнес, который обеспечивал заработную плату и льготы восемнадцати штатным сотрудникам. Он по-прежнему с гордостью придерживался основополагающих принципов лейбла – исправно обеспечивать артистов 60 процентами прибыли и выплачивать им авторские отчисления – но с расширением профиля пришли и большие уступки.
Зная, что у лейбла полно денег, многие группы с Lookout приходили к Ливермору с протянутой рукой в поисках более значительных бюджетов на запись, более широкой рекламы для своих релизов или денег на ремонт фургонов и новое оборудование. Но больше всего его расстраивали растущие ожидания. Другие группы хотели знать, почему они не пользуются таким же ошеломляющим успехом, как Green Day, как будто он мог просто щелкнуть пальцами и волшебным образом вызвать еще одну бурю в СМИ. «Я не очень дипломатичный человек, – признается он. – Я просто говорил: "Ну, вы не так хороши, как они. Может быть, надо больше репетировать. Сочиняйте песни получше и, возможно, вы добьетесь их успеха"».
Даже здание, в котором сидел Ливермор, изменилось. Он больше не работал в тесном однокомнатном офисе, также служившем ему спальней. Недавно его уговорили переехать в более подходящие шестикомнатные апартаменты на Юниверсити-авеню в Беркли, где на первом этаже также располагался собственный музыкальный магазин лейбла. На правах президента он имел собственный кабинет с диваном с синей джинсовой обивкой, эргономичным креслом и настоящим письменным столом, что было гораздо лучше, чем оторванная дверь, которую он раньше использовал в качестве рабочего места.
Пока он засиживался допоздна, подписывая счета на оплату и сводя балансы, ему в голову вновь пришла мысль, которая часто его посещала: это больше не та жизнь, которую он хотел. Lookout был основан как способ избежать обычной работы, но за последнее десятилетие управление лейблом стало таковой.