В этом дополнительном разделе представлены интервью с участниками групп, которые или подписали контракты с крупными лейблами, или отказались от такой возможности в течение периода, описанного в этой книге. Несмотря на то, что в их историях есть некоторые различия, удивительно, как много общего в них просматривается. Теперь, когда прошло время и страсти улеглись, наиболее часто они сожалеют о том, что в полной мере не насладилисьтем необычным, мимолетным моментом в музыкальной индустрии.
JAWBOX
Сразу после того, как в 1991 году Nevermind стал феноменом продаж, крупные лейблы лихорадочно прочесывали сцены, на которых, как они надеялись, могут скрываться преемники Nirvana. Вашингтон казался отличным местом для поисков. В конце концов, именно в этом городе барабанщик Nirvana Дэйв Грол несколько лет назад приобрел известность как участник панк-группы Scream. Проблема заключалась в том, что Scream и многие другие группы из округа Колумбия были частью семьи Dischord Records, сообщества, славившегося своим гордым и независимым нравом. Этот лейбл, совладельцем которого являлся Иэн Маккей из Fugazi, мало интересовался ведением бизнеса с корпоративной Америкой. Но хотя Fugazi и многие другие исполнители с Dischord не утруждали себя рассмотрением предложений от A&R крупных лейблов, две группы набрались смелости и прощупали почву. Shudder to Think подписали контракт с Epic, а Jawbox – с Atlantic. Дебютный альбом Jawbox на крупном лейбле, For Your Own Special Sweetheart, появился на прилавках через неделю после выхода альбома Green Day Dookie в феврале 1994 года. Jawbox, возможно, и не достигли высот таких рок-мегазвезд, как Green Day, но лидер группы Джей Роббинс говорит, что они никогда и не ожидали этого. Участники Jawbox полностью осознавали, что в их музыке намеренно присутствуют сложные для понимания элементы, которые помешают им привлечь внимание мэйнстрим-аудитории. Для них всегда было целью расширить границы возможностей группы, и если крупные лейблы могли предоставить ресурсы для этого, они были готовы попробовать.
Что ты помнишь о рок-сцене до появления Nevermind?
Джей Роббинс: Я работал на Dischord и был этаким фанатом. В итоге я стал тем, кто отвечал на письма. Я уже работал на лейбле, когда вернулся Дэйв Грол, как раз перед выходом Nevermind. Я помню, как он поставил Иэну раннюю кассету с Nevermind. Я услышал «Smells Like Teen Spirit» из соседней комнаты и, помню, подумал: «Ух ты, новая группа Дэйва очень даже хороша!» В округе Колумбия Дэйва знали все, и было интересно наблюдать, как он становится рок-суперзвездой, но при этом продолжает оставаться таким же, каким был. Он был «одним из нас». Поэтому в то время видеть, как кто-то из знакомых уходит со сцены и становится кем-то другим в глазах всего мира, было почти символично, потому что люди в округе Колумбия, выросшие под впечатлением от панк-музыки, очень интересовались идеей аутентичности. Я действительно был таким. К концепции рок-звездности я не испытывал ничего, кроме презрения. Мысль о том, что кто-то хочет стать суперзвездой, была нелепой. Действительно важным и ценным было то, что исходило от простых людей, выражающих что-то уникальное для самих себя. Дело было не в амбициях, а в общении. Это был урок, который я усвоил, когда ходил на панк-концерты в начале восьмидесятых – андеграундная сцена находилась во враждебных отношениях с музыкальным бизнесом.
Как на это мнение повлиял успех Nirvana?
В этом был такой идеологический аспект, который, особенно когда ты молод, может быть очень категоричным. Я лично прошел через это испытание и больше не смотрю на вещи таким образом. Jawbox были очень трудолюбивой группой, и мы хотели постоянно расширять свои горизонты. Мы вовсе не стремились к тому, чтобы нас выбрал какой-нибудь крупный лейбл. Но я думаю, что, как и любая корпорация, крупные лейблы ищут что-то уже успешное, что они могут взять и пользоваться. Корпоративная культура рассматривает все как возможность заработать деньги. Если что-то на расстоянии приносит деньги, а корпорация не имеет к этому отношения – что ж, им лучше взяться за это. Никто не знал, что Nirvana станет такой популярной, и тогда все лейблы подумали: «Вот черт, вот черт, вот черт!» Они знали, что Nirvana принадлежит сцене, на которой есть много других хороших групп. Я думаю, они поспешили вложить деньги в то, чего не понимали. Если вы вкладываете деньги в успешные группы, вам не нужно долго искать, прежде чем вы найдете Fugazi, а у Fugazi ничего этого не было. Поэтому лучшим решением для них было бы взять группу с Dischord, которая была бы в следующей партии, и ими стали [Jawbox] и Shudder to Think.
Вы были готовы подписать контракт с крупным лейблом?
Я думаю, мы были против этой идеи, но нам постоянно говорили об этом. И обстоятельства, при которых мы подписали контракт, были очень благоприятными. Когда люди снова и снова стучатся в твою дверь, и ты гастролируешь так же долго, как и мы, ты начинаешь думать, что, если бы у тебя было больше ресурсов, ты мог бы отправиться в новые места. Но главным для нас была запись – возможность провести время в студии. Каждый раз, когда мы записывали альбом, нам приходилось делать его от начала до конца за пять дней. Если вокал звучал дерьмово, или мы играли небрежно, или фальшивили, оставалось только смириться с этим. Поэтому мысль о том, что мы могли бы просто расслабиться в студии и не спешить, нам очень нравилась, вероятно, больше, чем остальные мысли о крупном лейбле. А еще я подумал о том, что мы очень усердно работали и нам было интересно, каково это – иметь лейбл, который заинтересован в активном продвижении группы и привлечении новых людей.
Поскольку вы выросли в атмосфере абсолютной независимости Dischord, не казалось ли вам, что вы переступаете какие-то этические границы, уходя на крупный лейбл?
К нам проявляли интерес несколько лейблов, но по-настоящему нашего расположения добивались двое – Майкл Голдстоун из CBS или Columbia, я забыл, и еще один человек – Майк Гиттер [из Atlantic], которого мы знали много лет по хардкор-сцене Бостона. Он был крутым парнем, выпускал журнал, играл в группах, мы были знакомы с одними и теми же людьми. Он не казался нам представителем музыкальной индустрии. Он был панком, которого мы знали и любили. Он любил музыку и должен был зарабатывать на жизнь. И почти все, с кем мы в итоге работали на Atlantic, были диджеями на студенческом радио или программистами, и все они были меломанами. Понимаешь, настоящая проблема не в отдельных людях. Это структурная проблема, осмелюсь сказать, капитализма. Это эксплуататорская система, где на первом месте стоит мотив получения прибыли и что просто укоренилось в этой системе. Поэтому с людьми, которые поднимаются на самый ее верх, я чаще всего не могу найти общий язык. С Голдстоуном было весело проводить время, он рассказывал классные истории и все такое, но Гиттер был Гиттером! Мы уже знали его. Он был нашим другом. Мы доверяли ему. Если бы мы собирались подписать контракт с каким-нибудь крупным лейблом, как мы могли не подписать контракт с этим парнем?
Но мы все равно переживали из-за этого, потому что дух самодеятельности, в соответствии с которым мы работали, был для нас очень важен. Это было главным в том, как мы управляли группой. Тот факт, что кому-то была небезразлична наша группа, был для нас чрезвычайно важен, и нам хотелось уважать таких людей. Человеческая связь – самое прекрасное во всем этом. Поэтому мы с политической точки зрения сопротивлялись этой идее, но на практике чувствовали, что бьемся лбами о потолок того, чего мы могли бы достичь на независимом уровне. Поэтому, когда Гиттер заинтересовался, мы составили то, что назвали своим списком невыполнимых требований. Мы сказали: «Если контракт удовлетворяет всем этим требованиям, было бы глупо не подписать его».
Что было в этом списке?
Мы хотели контролировать бюджет, мы хотели выбирать продюсера, мы хотели, чтобы за нами оставалось последнее слово по поводу оформления и музыкального содержания. Мы не хотели становиться безделушкой и превращаться в то, что лейбл счел бы более приемлемым. Мы просто хотели быть такими, какими были, и использовать их ресурсы для достижения большего. Мы также хотели иметь возможность самостоятельно выпустить пластинку. Поэтому мы предложили им этот список, и они согласились. Возможно, все зависело от времени. Возможно, нам просто повезло в те две недели, когда все лейблы просто говорили: «Я не знаю, что все это значит, но если мы откажемся от этого, то можем потерять кучу денег».
И как ты думаешь, это усилилось после того, как стала расти популярность Dookie?
Я не хочу проявить неуважение к Green Day, говоря это, но суть того, что они сделали как группа, понятна. Это чрезвычайно простой и узнаваемый саунд, который очень легко повторить. Вот почему существует так много поп-панк-групп – потому что это легко. И это ни в коем случае не проявление неуважения, потому что хорошую песню по-прежнему трудно написать. Но именно этот саунд связывал людей настолько, что делал их знаменитыми, и потом было очень просто найти еще множество подобных примеров. Никто в здравом уме и представить себе не мог, что у Jawbox будет хитовый альбом – мы никогда не были такой группой. Мы были странными. В музыке нам нравилось то, что затрудняло ее восприятие людьми. В отличие от Green Day, песни которых довольно просты и мелодичны. Они поражают вас сразу. Вам не нужно их переваривать.
LESS THAN JAKE
Как и Jimmy Eat World, Less Than Jake привлекли внимание Capitol Records, когда у них на счету был всего один самостоятельно выпущенный альбом и несколько мини-альбомов. Когда в конце 1995 года ска-группа из Гейнсвилла заключила сделку с этим лейблом, они были молоды, неопытны и без гроша в кармане. В итоге они выпустили два альбома на Capitol – Lossing Streak