Наконец он пожимает ей руку и видит, что глаза у нее полны слез. Но отец должен быть строгим. Итак, он делает вид, что ничего особенного не заметил. И коротко кивнув ей на прощание, садится к роялю.
Лотта почти бежит к двери, тихонько отворяет ее и исчезает.
Господин капельмейстер чешет в затылке. Детские слезы, только этого не хватало! А тут еще нужно сочинять детскую оперу! Ах, черт возьми! Просто невыносимо видеть слезы в глазах такого маленького существа. Они висели на ресницах, как капельки росы на былинках…
Пальцы его касаются клавиш. Он склоняет голову, словно прислушиваясь к чему-то. Потом еще раз проигрывает мелодию. Повторяет ее секвенции. Это минорная вариация радостной детской песенки из его новой оперы. Он меняет ритм. Он работает.
До чего же благотворны детские слезы! Да, вот какими утонченными бывают люди искусства! Сейчас он схватит нотную бумагу и начнет писать музыку. А под конец довольный откинется на спинку стула, с удовлетворением потирая руки. Ведь ему нынче так удалась печальная песня в тональности до-минор. Неужели на всем свете не найдется великана, чтобы как следует высечь господина капельмейстера?
Прошел еще месяц. Фройляйн Ирена Герлах не забыла свой визит в ателье. Она совершенно правильно оценила предложение девочки поменяться квартирами с господином Габеле — это было объявление войны! Настоящая женщина — а Ирена Герлах, несмотря на то, что Лотта ее терпеть не могла, была настоящей женщиной — никогда не позволит так с собой обходиться. Она знает свое оружие. Умеет с ним обращаться и прекрасно сознает его силу. Все ее стрелы были направлены в одну мишень — в сердце капельмейстера, в сердце артиста. И все попали в десятку! И накрепко засели в сердце мужчины, возлюбленного врага. Он уже не видел выхода.
— Я хочу, чтобы ты стала моей женой, — говорит он. И это звучит как гневный приказ.
Она гладит его по голове, улыбается и насмешливо отвечает:
— В таком случае я завтра надену свое лучшее платье и пойду к твоей дочери просить твоей руки.
Еще одна стрела прямо в сердце. И на сей раз отравленная.
Господин Габеле рисует Лотту. Внезапно он опускает альбом и карандаш и спрашивает:
— Что это с тобой сегодня, Луизерль? Ты чернее тучи!
Девочка вздыхает так, словно на сердце у нее невесть какая тяжесть.
— Ах, все напрасно!
— Какие-то неприятности в школе?
— Это было бы еще с полбеды.
Господин Габеле откладывает альбом в сторону.
— Знаешь что, маленькая плакса? Сегодня мы больше не станем рисовать! — Он поднимается. — Пойди-ка лучше погуляй. Это тебя отвлечет.
— А может, я немножко поиграю на рояле?
— Еще лучше! — одобряет художник. — А я послушаю через стенку. Так и мне кое-что перепадет!
Она протягивает ему руку на прощание, делает книксен и уходит.
Он задумчиво провожает ее глазами. Он знает, какой тяжестью может лечь горе на сердце ребенка. Он сам был когда-то ребенком, но в отличие от большинства взрослых, не забыл об этом.
Когда из соседней квартиры доносятся звуки рояля, он довольно кивает головой и начинает тихонько подсвистывать.
Затем снимает с мольберта плед, берет в руки палитру и кисть, прищурившись, всматривается в картину и принимается за работу.
Господин Людвиг Пальфи явился на Ротентурмштрассе. Он поднимается в квартиру и ему кажется, что сегодня ступеньки выше обычного. Он вешает пальто и шляпу на вешалку. Луизерль играет на рояле? Ну да ничего, придется ей прерваться и немного послушать его. Он оправляет пиджак, словно перед визитом к директору театра. Затем отворяет дверь.
Девочка, подняв глаза от клавиш, улыбается ему.
— Папа? Как хорошо! — она вскакивает с табуретки. — Сейчас я сварю тебе кофе! — И уже направляется в кухню. Но отец удерживает ее.
— Спасибо, не надо! — говорит он. — Я должен поговорить с тобой. Сядь!
Лотта садится в большое вольтеровское кресло, в котором она кажется просто маленькой куклой, одергивает на коленях клетчатую юбку и выжидательно смотрит на отца.
Он нервно откашливается, ходит взад-вперед по комнате и, наконец, останавливается перед вольтеровским креслом.
— Итак, Луизерль, — начинает он, — речь пойдет об очень важном и серьезном деле. С тех пор как твоей мамы не стало… не стало здесь… я жил один. Целых семь лет. Ну, разумеется, не совсем один, у меня же была ты! Ты и сейчас со мной!
Девочка смотрит на него широко раскрытыми глазами.
«До чего же глупо я говорю», — думает капельмейстер, все больше злясь на самого себя.
— Короче говоря, я не хочу больше жить один. Кое-что должно измениться. В моей, а тем самым и в твоей жизни.
В комнате мертвая тишина.
Муха, жужжа, пытается выбраться на волю через закрытое окно. Любой человек мог бы ей объяснить, что это абсолютно бесполезно и что она просто-напросто разобьет свою мушиную голову! Мухи, правда, вообще глупые создания, но люди, они-то ведь умные, или нет?
— Я решил снова жениться!
— Нет! — громко произносит девочка. Это звучит как крик! А потом тихо повторяет: — Пожалуйста, не надо, папа, пожалуйста, не надо, прошу тебя, нет! Нет!
— Ты уже знакома с фройляйн Герлах. Ты ей очень нравишься. Она будет тебе хорошей матерью. И тебе, чем дальше, тем труднее было бы расти в доме без женщины. (Ну разве это не трогательно? Не хватает еще, чтобы он заявил, будто женится единственно ради того, чтобы у ребенка была мать!)
Но Лотта по-прежнему качает головой и беззвучно шевелит губами. Как автомат, который не может остановиться. Выглядит это довольно страшно.
Поэтому отец спешит отвести глаза и говорит:
— Ты привыкнешь к новой жизни гораздо быстрее, чем тебе кажется. Злые мачехи бывают только в сказках. Короче, Луизерль, я уверен, что могу на тебя положиться. Ты же самый разумный ребенок на свете! — Он смотрит на часы. — Так, а теперь мне пора! Сегодня я разучиваю с Лузером вокальную партию Риголетто. — И он выбегает в прихожую.
Лотта сидит как громом пораженная.
Господин Пальфи напяливает шляпу на свою артистическую голову. И тут из комнаты доносится вопль:
— Папа!
Это звучит так, словно там кто-то тонет.
В гостиной утонуть нельзя, думает господин Пальфи и спешит прочь. Ведь он уже опаздывает! Ему еще предстоит работа с певцом Лузером!
Лотта очнулась от оцепенения. Но даже в отчаянии она сохраняет свою практическую сметку. Что же теперь делать? Что-то же делать надо, это не подлежит сомнению. Нельзя допустить, чтобы отец женился на чужой женщине, ни в коем случае! Ведь у него же есть жена. Пусть даже они живут врозь! Девочка ни за что не потерпит новую мать, ни за что! У нее есть своя мама и она любит ее больше всех на свете!
Наверное, мама могла бы помочь. Но ей нельзя ни о чем рассказывать. Нельзя выдать ей великую тайну двух девочек, но тем более нельзя позволить отцу взять в жены фройляйн Герлах.
Остается только один путь. И этим путем Лоттхен должна пройти сама.
Она берет телефонную книгу. Листает ее дрожащими пальцами. «Герлах». Герлахов не так уж много. «Герлах, Штефан, ген. дир. Венских гостиниц. Тов. с огр. отв. Кобленцаллее 43». Папа на днях говорил, что отцу фройляйн Герлах принадлежат рестораны и гостиницы, и даже отель «Империал», где они каждый день обедают. Кобленцаллее 43.
Выслушав объяснения Рези, как попасть на Кобленцаллее, Лотта надевает шляпу, натягивает пальто и говорит:
— Я ухожу.
— А что ты там забыла, на Кобленцаллее? — с любопытством осведомляется Рези.
— Мне нужно кое с кем поговорить.
— Только возвращайся поскорее!
Лотта кивает.
Горничная с улыбкой входит в элегантную комнату фройляйн Герлах.
— Там явилась какая-то девчушка. Хочет с вами поговорить. Совсем маленькая.
Фройляйн Герлах только что покрыла ногти блестящим лаком и теперь машет руками, чтобы лак поскорее высох.
— Маленькая девочка?
— Ее звать Луиза Пальфи.
— А-а! — протяжно произносит фройляйн Герлах. — Ведите ее сюда!
Горничная исчезает. Молодая дама поднимается. Подходит к зеркалу и с трудом выдавливает улыбку на хмуром и напряженном лице. Луиза Миллер является к леди Мильфорд[2], с удовольствием думает она, так как неплохо образована.
При появлении девочки фройляйн Герлах отдает горничной распоряжение:
— Принесите-ка нам шоколаду! И вафли с начинкой! — Затем она нежно обращается к гостье: — Как мило, что ты навестила меня! Вот, сразу видно, до чего я невнимательна! Мне давно уже следовало пригласить тебя! А ты не хочешь раздеться!
— Спасибо, я ненадолго.
— Ах, вот как! — Фройляйн Герлах ни за что не хочет расстаться со своей приветливо-покровительственной миной. — Но хоть присесть у тебя, надеюсь, есть время?
Девочка присаживается на краешек стула, не сводя глаз с хозяйки.
Та уже чувствует всю глупость положения. Но держит себя в руках. Для нее многое поставлено на карту. На карту, которую она хочет выиграть и выиграет, во что бы то ни стало.
— Ты случайно оказалась в этих краях?
— Нет, мне надо вам кое-что сказать.
Ирена Герлах улыбается чарующей улыбкой.
— Я вся во внимании. Так в чем же дело?
Лотта соскальзывает со стула и, стоя посреди комнаты, заявляет:
— Папа сказал, что вы хотите за него замуж.
— Он в самом деле так сказал? — Фройляйн Герлах заливается звонким смехом. — А не сказал ли он, что это как раз он хочет на мне жениться? Однако, это уже второй вопрос. Итак, Луизерль, все верно, твой папа и я, мы хотим пожениться. И я уверена, что мы с тобой непременно поладим. Я просто убеждена. А ты нет? Подумай, стоит нам немножко пожить вместе и привыкнуть друг к другу, и мы станем лучшими подругами. Мы обе приложим все усилия. Вот тебе моя рука!
Девочка отшатывается и отвечает очень серьезно:
— Вы не можете выйти замуж за папу!
Малышка и впрямь слишком далеко заходит.
— А почему это?