ах? Уж не влюбилась ли она наконец? Или Лонстон пытался злоупотребить ее неопытностью? Как бы там ни было, маркиз желал узнать мнение жены, прежде чем вмешиваться в эту историю. Главной причиной его колебаний было то, что он сам не раз целовал Эвелину еще до того, как осознал, что любит ее по-настоящему. Совесть не позволяла ему назвать Лонстона распутником только за то, что он целовал его дочь.
Маркиз нашел жену в ее спальне, голубой с золотом. Эвелина лежала в постели, и вид у нее был утомленный.
– Ты плохо спала? – спросил он, забывая в тревоге обо всех других заботах.
– Мне все время хочется спать – не знаю уж почему. Я рада, что позволила тебе позвать врача, так как просто в толк не возьму, куда девалась моя обычная живость.
Он подвинул кресло к кровати и взял жену за руку. Маркиза повернулась к мужу, и свет из окон залил ее прелестное лицо. Ей было сорок девять лет, но она была все еще красива, как в тридцать лет. Как он любит ее, думал маркиз, глядя ей в лицо. Он был рад, что послал за доктором Ньюки, – под глазами у Эвелины лежали темные круги. Но цвет лица у нее был здоровый, на щеках даже играл легкий румянец.
Маркиз провел большим пальцем по ее подбородку.
– Я обожаю тебя, Эвелина, – сказал он вполголоса. Маркиза прищурилась. Без очков она с трудом могла разглядеть его лицо.
Однако она улыбнулась и положила свою руку поверх руки мужа, а потом, повернув ее, поцеловала ладонь.
Удовлетворенно вздохнув, она спросила:
– Ты так быстро вернулся? Ты поговорил с Лонстоном? Все хорошо, я полагаю?
Маркиз тяжело вздохнул:
– Не знаю. Видишь ли, я застал нашу дочь в объятиях нашего нового соседа.
– Какую дочь? – Она удивленно вскинула брови…
– Не ту, о какой ты думаешь, – усмехнулся он.
Глаза леди Брзндрейт блеснули.
– Вот как! Значит, Александра влюбилась в Лонстона. Я так и думала.
– И тебя это не удивляет?
– А чем ты недоволен? Тем, что не заметил этого раньше меня?
– Но я же ее отец. И мы с ней друзья.
– Это верно. Но, по правде говоря, я начала подозревать, что в этом деле замешан Купидон, когда Александра надела вчера то самое платье.
– Какое платье? – спросил маркиз, откидываясь в кресле. Отцовские заботы снова одолели его. Он заметил, что жена прикусила губу, видимо раскаиваясь в своей откровенности.
– Я его не видела до вчерашнего дня. Это у нее, наверное, новое платье – хотя, впрочем, мне кажется теперь, что она просто вырезала ниже декольте на своем голубом бархатном платье.
– Что? – воскликнул он. – В декольтированном платье, с обнаженной грудью, днем? Я просто потрясен!
– Прошу тебя, не волнуйся. Помнится, когда я стала неравнодушна к тебе, я тоже изменила стиль моих туалетов. Если память мне не изменяет, ты был даже поражен моим видом.
– Глупости! Я ничего подобного не помню, разве что ты довольно безвкусно одевалась, пока Аннабелла не занялась тобой. А потом ты стала очень модной и очень хорошенькой.
Маркиза подозрительно на него посмотрела.
– А разве на тебя не произвело впечатление мое декольте? Ты лицемер, Брэндрейт, и сам это знаешь!
Он не стал протестовать, сознавая, что она права.
– Черт возьми, ты всегда меня видела насквозь. Какой мужчина устоит против женского обаяния!
– Вот именно!
– Но с каких пор Александра решила испытывать свое обаяние на нашем новом соседе, хотел бы я знать? Ведь они всегда терпеть не могли друг друга. Нет, во всей этой истории, включая маскарад, есть что-то подозрительное!
Маркиз вздохнул. И, подумав немного, прибавил:
– Когда Александра вернется, я с ней поговорю и предостерегу ее. Нельзя отдавать сердце человеку, который может не ответить ей взаимностью. Но скажи, дорогая, стоит ли мне спросить у нее…
Взглянув на жену, он увидел, что та задремала, глаза ее закрыты, дыхание стало медленнее и ровнее, губы слегка полуоткрыты.
Нежность к ней переполнила сердце маркиза.
– Эвелина, моя любимая! – прошептал он. – Прошу тебя, не болей. Не знаю, что я стал бы делать без тебя.
– Это называется стетоскоп, – сказала Александра, когда за доктором закрылась дверь.
Психея заинтересовалась инструментом, которым пользовался доктор при осмотре. Это был небольшой предмет, около десяти дюймов в длину, с двумя раструбами наподобие колокольчиков. Большой «колокольчик» доктор прижал к груди Александры, а меньший поднес к уху.
– Он выслушал мое сердце и легкие, чтобы определить по звуку, что со мной. Все это вздор, по-моему, но доктор Ньюки пользуется прекрасной репутацией в Фалмуте.
– Я видела, как вы вздрогнули, – сказала Психея. – Вам было больно?
Александра улыбнулась:
– Нет. Просто стетоскоп очень холодный. Однако я не представляю себе, как проведу неделю в постели. Надеюсь только, что папа не станет настаивать, чтобы я исполняла предписания доктора. – Она улыбнулась Психее. – Но все это не имеет значения! Он меня поцеловал!
Психея широко раскрыла глаза.
– Доктор?
– Нет, – засмеялась Александра, – Лонстон. И вчера тоже.
Она встала и подошла к Психее.
– Как ваша лодыжка? – спросила она, приподняв влажную салфетку и заметив, что опухоль немного спала.
– Лучше, кажется. Но я по-прежнему вскрикиваю, стоит мне только шевельнуть ногой. Вряд ли через девять дней я смогу ходить.
– Не расстраивайтесь. За девять дней все может пройти.
Психея указала ей на кресло:
– Сядьте и расскажите мне о ваших поцелуях.
Александра последовала приглашению и почему-то без малейшего смущения рассказала Психее обо всем, что произошло утром, закончив тем, как Лонстон успокаивал ее, когда Энтерос – конечно же, это был он! – столкнул ее с лестницы.
– Чего я не могу понять, – сказала она, завершив свой рассказ, – так это почему я позволяла Лонстону целовать меня. Я знаю, что он не лелеет касательно меня серьезных намерений. А я? Я вовсе не желаю быть его женой. Из него не получится хороший муж – он надменен и самоуверен, о его жизни в Индии ничего не известно, и он постоянно спорит со мной по всякому поводу. Вообще все это для меня загадка.
– Такова любовь, – покачала головой Психея.
– Но я не люблю Лонстона! – возразила Александра.
– Потребность целовать его и есть проявление любви, хотя, быть может, и не такой, что ведет к браку. Но я хочу сказать, что все отношения до и после свадьбы не обходятся без осложнений, непонимания и бурных сцен. Помнится, когда я помогала вашим родителям полюбить друг друга, я была в ужасной ссоре с Купидоном из-за какого-то пустяка полусотлетней давности. Я танцевала с Энтеро-сом, и он поцеловал меня, а Купидон увидел нас и вообразил, что я влюбилась в его брата. Можно ли. представить себе большую нелепость?
– Вы целовались с Энтеросом? – спросила пораженная Александра.
Психея отвела взгляд.
– Купидон флиртовал со служанкой из одной английской таверны и совсем меня забросил. Вот я и подумала, что могла бы утешиться вниманием Энтероса.
– Он оказывал вам внимание?
– Ну да. Он немного увлекся мной, но ничего серьезного. Во всяком случае, когда он меня поцеловал, я поняла, что дальше у нас не пойдет, и сразу же порвала с ним. Но Купидон об этом не знал и начал подозревать меня в неверности. Он все больше отдалялся от меня, а я все глубже впадала в отчаяние. Вот тогда-то я и явилась в Флитвик-Лодж, где жила леди Эль, и решила забыть о своих проблемах, занявшись делами вашей матери.
Александра улыбнулась:
– Пожалуйста, расскажите мне об этом. Леди Эль говорила мне кое-что, но я хочу снова услышать, как вы украли пояс у свекрови и как Купидон выпустил свою стрелу в Аннабеллу и она влюбилась в мистера Шелфорда, викария.
Психея засмеялась:
– Я и забыла об Аннабелле, бедной, прекрасной и богатой Аннабелле. Все это началось, когда ваша мать нашла меня на берегу пруда…
– Скажите, доктор, что с ней? – спросил Брэндрейт, встретив врача в коридоре у двери в спальню Александры. Он дожидался внизу, но, одолеваемый тревогой и нетерпением, сам отправился на поиски врача. При виде его озабоченного лица сердце маркиза упало.
– Прошу вас, говорите правду! Я правильно сделал, пригласив вас?
– Да, но я не могу сказать вам все здесь и сейчас. Не могли бы мы поговорить где-то без помех? Я бы не хотел, чтобы то, что я скажу вам, стало достоянием любопытных.
– Разумеется. – Встревоженный, Брэндрейт повел доктора Ньюки к себе в кабинет.
Эта небольшая комната выходила на север. Стены были отделаны панелями красного дерева. На единственном, но большом окне висели темно-синие шелковые портьеры. Убранство комнаты составляли резной шкаф, письменный стол красного дерева и два клетчатых кресла, стоявшие по обе стороны камина. Весь дом, по моде того времени, был изрядно заставлен мебелью и безделушками, но личное помещение маркиза, служившее ему приютом в трудные минуты жизни – такие, как сейчас, – оставалось обставлено просто и скромно.
Взяв графин с маленького инкрустированного столика у двери, он наполнил две рюмки хересом, перехватил благодарный взгляд доктора и опустился в одно из кресел.
Маркиз сделал глоток, не почувствовав даже, как вино слегка обожгло небо. Он не сводил глаз с обветренного морщинистого и доброго лица доктора. Лорд Брэндрейт не мог поверить, что его дочь серьезно больна, пока не перехватил озабоченный взгляд доктора Ньюки, выходившего из спальни Александры.
Дети были радостью его жизни. Мысль о том, что Александра серьезно, может быть, смертельно больна, настолько поразила маркиза, что он никак не мог сообразить, как заставить доктора рассказать ему все.
– Она поправится? – спросил он наконец робко.
– Ну-ну! – воскликнул доктор. – Вижу, я вас встревожил. Я этого не хотел. Быть может, я слишком серьезно выразил свою озабоченность, но ведь я очень привязан к ней. Она была моей пациенткой двадцать три года.