Чжан Шань направился к воротам. Сюцай последовал за ним. Им навстречу вышла молодая монахиня, прекрасный облик которой привел сюцая в изумление.
— Какая поразительная красота! — не удержавшись, воскликнул он.
И на самом деле, монахиня была дивно хороша, внешность ее лучше всего описать стихами:
Чисто обрита ее голова,
Но уже начинает темный пушок пробиваться едва-едва.
Закутана в черную рясу она,
Но ткань не скрывает от глаз, как изящно красавица сложена.
Губы-вишни как у Фаньсу,
Аромат источают они, словно цветы в лесу.
Будто у Сяомань талия-ива —
Не удержать восхищенного вздоха, так она грациозно-красива.
Кажется, в мир с небес снизошла эта дева из касты модэн,
И даже праведного Ананя красотою возьмет она в плен.[70]
При виде монахини сердце сюцая запылало жарким огнем. Три души[71] его затрепетали, семь душ вмиг отлетели прочь. Монахиня предложила гостям пройти в скит и угостила чаем. В обществе красавицы монахини сюцай напоминал сейчас снежного льва, которого придвинули к огню, он весь обмяк и наполовину расплавился. Впрочем, это не помешало ему во время беседы допустить несколько вольностей, которые красотка приняла как должное, нимало не смутившись. Ее свободное поведение еще более распалило сюцая, его охватило страстное желание. После чая мужчины поднялись и, простившись, ушли. Вернувшись в гостиницу, Ван незаметно от всех сунул в рукав слиток серебра.
— Какая здесь невероятная скука! — проговорил он и бросил слуге: — Я, пожалуй, пройдусь, развеюсь в каком-нибудь веселом местечке! Возможно, к ночи и не вернусь. Если хозяин спросит, скажи, что ты ничего не знаешь. А вы со стражником Ли хорошенько смотрите за вещами!
— Дело ваше, хозяин, поступайте как знаете. Я все исполню!
Ван Цзюэ, незаметно выйдя из гостиницы, направился прямехонько в скит. Ему навстречу вышла та же монахиня.
— Господин сюцай? — удивилась она.— Мы же с вами недавно простились. Что привело вас сюда снова?
— О наставница! Ваша несравненная красота настолько потрясла мою душу, что я осмелился еще раз навестить вас.
— Вы, конечно, изволите шутить?
— Нисколько!.. Позвольте спросить, как ваше имя в постриге?
— Ничтожную инокиню кличут Чжэньцзин, что значит Истинное Безмолвие.
— Как говорится: дерево склонно к безмолвию, а ветер никогда не бывает спокойным. Пусть же ветер его всколыхнет!
— Опять шутите, господин сюцай?
— Никоим образом! Встретить на чужбине столь изумительную красоту все равно что обрести три лишние жизни,— право, такое же счастье! Но думать о вас вдали, к тому ж в таком суетном месте, как мой постоялый двор,— сущее мучение! Вот почему я и рискнул прийти сюда. Я не прочь снять у вас келью и прожить в тишине несколько вечеров, внимая вашим высокодостойным наставлениям. Я даже захватил с собой слиток серебра. Что вы на это скажете?
— У нас как раз есть свободные кельи. Но беседы по вечерам... нет, как-то неудобно...
— Напротив, очень даже удобно, когда гость и хозяйка беседуют в сумерках.— Ван засмеялся.
— О! Вы, оказывается, и бесстыдник! — Монахиня улыбнулась. Она, видно, хорошо знала толк в подобных делах. Блеск серебряного слитка притягивал ее. Она протянула руку к деньгам.
— Если господин не погнушается нашими жалкими кельями, он может остаться на день-другой.
— Но я уже сказал, хозяйка должна составить мне компанию в вечерние часы.
— Несносный повеса! — Монахиня засмеялась.— Впрочем, никто и не заставляет вас коротать ночь одному!
Слова красавицы вселяли радостную надежду. Гость и хозяйка нашли общий язык, и монахиня осталась с ним на ночь. Надо ли говорить, сколь неуемную жадность они показали в любовных утехах и сладострастных игрищах. А потом, склонившись друг к другу, как птицы луань и фэн[72], они заснули и проснулись, когда уже совсем рассвело. Ван Цзюэ, вернувшись в гостиницу, снова послал стражника Ли на розыски, а Ван Хуэй, как и накануне, остался сторожить вещи. Едва дождавшись вечера, Ван Цзюэ вновь направился к монахине.
Страсть разгорелась с такой силой, что любовники уже не могли жить один без другого. Каждую ночь Ван покидал гостиницу и шел в скит, а Ван Хуэй и Ли Бяо, уверенные, что хозяин ночует в домах ив и цветов[73], не задавали лишних вопросов, как и Чжан Шань, которому было решительно все равно, где проводит ночи его постоялец.
Прошло несколько дней. Стражник Ли с утра уходил на розыски и возвращался поздно вечером, но все без успеха.
— Как видно, в Кайхэ следов его нет. Попробую завтра отправиться в Цзинин.
— Ну что же, сходи! — согласился Ван и отмерил стражнику серебра на дорожные расходы. Стражник ушел.
«Сколько времени ищет, а все без толку!» — подумал Ван. Невольно вспомнилась ему поговорка: «В делах у служивых нередко таится злодейство — они вора ловят, они же его отпускают!»
— Эй, Ван Хуэй! — крикнул он.— Нагони стражника и пойди вместе с ним. Что-то не очень он прыткий!
Слуга, получив приказ, удалился, а хозяин остался в гостинице.
«Придется ночевать нынче здесь, ничего не поделаешь — надо сторожить вещи!» — подумал он и направился в скит, чтобы предупредить монахиню.
Чжэньцзин прильнула к нему, не хотела его отпускать, и сюцаю пришлось проявить немалую твердость, чтобы с ней расстаться. Наконец он вернулся в гостиницу. Вечером хозяин принес ему ужин и приготовил постель, после чего отправился запереть ворота. Все отошли ко сну.
Когда отбили первую стражу, хозяин гостиного двора вдруг услышал скрип черепицы на крыше. Как все деловые люди, человек он был осторожный и спал чутко. Он замер в темноте и прислушался. Через мгновение раздался шум — будто кто-то прыгнул со стропил на пол. Чжан Шань, поспешно накинув одежду, вскочил на ноги и закричал:
— Вставайте! Вставайте! Кто-то забрался в дом!
Не дожидаясь слуг, он выбежал из комнаты. Вдруг послышался скрип открываемых ворот. «Наверное, вор,— подумал хозяин, но преследовать жулика один побоялся.— Пойду взгляну, что делается у сюцая». Дверь в комнату Ван Цзюэ была распахнута настежь.
— Беда! — закричал Чжан Шань.— Господин Ван, живей вставайте! Проверьте свои вещи!
На крики никто не отозвался. В это время у ворот раздался чей-то голос.
— Что здесь творится? — Видимо, человек очень спешил и едва переводил дыхание.— Почему в такой час распахнуты ворота?
Чжан пошел на голос и, приглядевшись, узнал стражника Ли.
— Я услышал подозрительный шум и решил, что здесь вор. Побежал поднять господина Вана,— сказал хозяин и спросил: — Ты же ушел в Цзинин. Почему возвратился?
— Оставил свой нож на постели, вот за ним и вернулся... Слушай, а может быть, что-то украли?
— Вот об этом я и хотел спросить господина Вана.
— Пошли вместе, разбудим!
Они вошли в комнату, где спал сюцай, и окликнули его, но не получили никакого ответа. Зажгли огонь, взглянули на ложе...
— Беда! — крикнули оба в один голос.
Ван Цзюэ лежал на постели мертвый.
— Твоих рук дело! — вымолвил Ли, придя в себя.— Ты порешил сюцая! Знал, что мы оба ушли, а он остался один.
Чжан Шань переменился в лице.
— Что ты! Я же спал, спросонья услышал шум. Встал узнать... Никого не увидел, только тебя...— проговорил он.— А ты почему здесь очутился? Ты же шел в Цзинин... Наверное, это ты его убил, а сейчас хочешь свалить на меня.
— Я позабыл здесь нож, за ним и вернулся.— Ли Бяо даже вытаращил глаза от возмущения.— Вижу, ночь на дворе, ворота не заперты. Кликнул тебя... А ты, как видно, уже успел его прирезать!
— Твой нож, значит, ты его и убил! А на меня еще сваливаешь! — Хозяин гостиницы затрясся от гнева.
— Мой нож остался на постели, я до него даже не дотронулся...— Стражник подошел к изголовью и вытащил оттуда нож.— Вот, взгляни! — Стражник поднес нож к лампе.— Разве им зарезали? На лезвии нет ни капельки крови.
Как все служивые люди, стражник говорил складно, и Чжану трудно было его переспорить.
— Чего ты на меня поклеп возводишь? Я сам гнался за вором и тут столкнулся с тобой... Мы же вместе вошли в комнату Вана. Вот тогда я и увидел, что он убит.
Их крики и споры, взаимные обвинения переполошили соседей, которые сбежались узнать, из-за чего шум. Стражник и хозяин гостиницы принялись объяснять каждый по-своему. Видя, что дело касается убийства, выборные из соседей сказали:
— Хватит шуметь! Завтра утром поведем вас обоих в управу! И не вздумайте бежать!
Их связали и бросили в кладовку, а когда занялся рассвет, потащили в окружной ямынь. Едва начальник округа занял место в присутствии, местные выборные доложили ему об убийстве.
— Ночью в гостиничном дворе зарезали проезжего купца,— сказали они чиновнику.— А эти двое пререкались друг с другом и сваливали вину один на другого. Мы их привели. Допросите их, ваше благородие!
— Господин начальник! — вскричал Ли Бяо.— Я — тот стражник, которого вы определили к сюцаю Вану для поимки вора. Мы остановились в Кайхэ на постоялом дворе Чжан Шаня, но следов злодея нам найти не удалось. Вчера вместе с дворовым сюцая по имени Ван Хуэй мы отправились в Цзинин на розыски, а господин сюцай остался дома один. Хозяин двора, видно позарившись на вещи, его убил...
— Ложь! — закричал Чжан.— Я — хозяин той гостиницы, где господин Ван живет вот уже несколько дней, поскольку никаких следов вора они еще не обнаружили. Вчера господин сюцай отправил стражника вместе со слугой в Цзинин, а сам остался дома. Поздно вечером слышу — скрипят ворота. Я поднялся, чтобы узнать,— ведь я же хозяин и, понятно, беспокоюсь о своем заведении. Смотрю, а там стоит стражник. Говорит, что вернулся обратно за ножом. Потом пошли мы в комнату господина сюцая, а он, видим, валяется мертвый...