Дуншань сначала отнекивался, но в конце концов согласился и тоже сел за стол. Он принялся разглядывать своих посетителей, и взор остановился на человеке по левую руку от него. Войлочная шляпа, низко надвинутая на лоб, скрывала лицо, но вот гость поднял голову, и Дуншань похолодел от ужаса: он узнал того молодого спутника, который ограбил его подле Сюнсяня. «Ну, пришел мой конец! — подумал Лю.— В тот раз я не смог одолеть и одного, а сейчас вон их сколько, и все удальцы как на подбор. Что же делать?» Сердце его бешено стучало. Он склонил голову к чарке, не решаясь произнести ни звука. Гости поднялись и стали требовать, чтобы он выпил. Молодой человек, сидевший слева, сдвинул шляпу на затылок и крикнул:
— Дуншань, как ты жил с тех пор, как мы с тобою не виделись? Когда мы путешествовали вместе, ты оказал мне услугу. Я об этом не забыл!
Лицо Дуншаня сделалось зелено-серым.
— Сжальтесь надо мною! — завопил он, падая на колени.
Молодой человек вскочил со своего места и бросился к нему.
— Что ты, что ты! Не надо так! Стыдно! — промолвил юноша, опускаясь на колени рядом с Дуншанем и помогая ему подняться.— Помнишь, как три года назад, на постоялом дворе у ворот Шуньчэнмынь, ты хвастался своим искусством и утверждал, что во всей Поднебесной нет тебе равных? Мы с братьями слышали твою похвальбу и возмутились. Братья поручили мне проучить тебя — просто так, в шутку. Я не сдержал слова и расстался с тобою, не доезжая Хэцзяня, но я даже во сне помню, как мы ехали вместе по дороге в Жэньцю. Я не забыл твою доброту и сегодня отблагодарю тебя щедрой рукой.
С этими словами он вынул из мешка тысячу лянов и положил на стол.
— В знак уважения я дарю тебе эти деньги, забирай их поскорее.
Дуншаню казалось, будто он видит сон или же бредит спьяну. Он остолбенел и не решался прикоснуться к деньгам, думая, что и это — злая шутка разбойников. Видя его смущение и страх, юноша ударил ладонью по столу.
— Благородный человек никогда не обманывает! А ты, Дуншань, смельчак, не к лицу тебе эта робость! Неужели ты думаешь, что мы приехали тебя ограбить? Забирай, забирай деньги!
Голос его звучал вполне искренне, и Дуншань поверил гостю. Он словно пробудился ото сна или отрезвел после долгого хмеля. Он кликнул жену, и они вместе перенесли деньги во внутренние комнаты. После этого они стали думать, как отблагодарить щедрых гостей.
— Надо зарезать свинью, откупорить побольше бутылей с вином и попросить их остаться у нас на несколько дней,— предложила жена.
Дуншань вышел к гостям, поблагодарил их за щедрость и сказал юноше, что надумали они с женою. Юноша передал его слова товарищам.
— Почему бы нам и не остаться? — воскликнули гости.— Тем более что вы старые приятели, чуть ли не братья. Но сперва мы должны спроситься у восемнадцатого брата!
И все направились в дом напротив, где остановился молодой человек. Вместе с ними пошел и Лю Дуншань. Он заметил, что разбойники выказывают необыкновенное почтение этому юноше, который еще носил шляпу несовершеннолетнего, а тот, в свою очередь, держится с большим достоинством. Узнав о предложении Дуншаня, он сказал так:
— Ну что ж, я не против! Останемся. Но только не усните за столом после попойки и будьте вежливы с хозяином. Если же вы забудете о том, как надлежит вести себя в гостях, оба мои ножа обагрятся кровью!
— Мы все понимаем и ничего не забудем! — воскликнули разбойники хором.
Они вернулись в харчевню и, как водится, распахнули утробы, чтобы принять новую порцию хмельного питья. Несколько человек понесли вино юноше, но остаться с ним не посмели. Восемнадцатый брат пировал один, зато ел и пил за пятерых. Он достал из своей сумки серебряный черпак, раздул уголья и принялся печь лепешки. Съев не меньше сотни лепешек, он прибрал на столе и вышел из дому. Куда он ходил, никто сказать не мог. В сумерки он вернулся и, не заходя в харчевню, снова уединился в доме напротив.
Вдоволь выпив и навеселившись, гости Дуншаня явились к юноше, однако тот не стал с ними шутить и даже разговаривать отказался. Он держал себя так гордо и высокомерно, что Дуншань не вытерпел и, незаметно потянув за рукав своего старого знакомца, спросил:
— Послушай, кто же все-таки этот ваш восемнадцатый брат?
Молодой человек не ответил. Он что-то сказал своим друзьям, и все громко расхохотались, но Дуншаню так ничего и не объяснили. Кто-то громко нараспев прочел такие стихи:
Меж ивой и персиком тонким
Она появляется часто,
В восхищенных и трепетных душах
Вызывая весенние чувства.
Все снова засмеялись. Гости провели у Дуншаня еще два дня, и наступила пора прощаться. Они собрались, вскочили на коней и, под предводительством юного своего главаря, выехали на дорогу. Так Лю Дуншань ничего и не узнал о восемнадцатом брате, но он был вполне доволен и тем неожиданным подарком, который сделала ему судьба. Происхождение этих денег, однако же, несколько тревожило его, и он решил перебраться в город и переменить занятие.
Спустя некоторое время он рассказал свою историю одному прорицателю, умевшему распутывать всякие хитрые загадки, и тот сказал так:
— Судя по стихам, фамилия главаря — Ли[305]. Из его слов к товарищам следует, что он опасался чего-то и поэтому жил отдельно. Он один ходил по каким-то делам, но по каким именно — неизвестно.
После этих событий Лю Дуншань, который прежде всегда считал себя небывалым удальцом, уже не хвастался своими подвигами. Он забросил свой лук, поломал стрелы и остаток жизни прожил почтенным и всеми уважаемым торговцем.
На этом примере видно, что никому не следует похваляться своими способностями или своею силой. Ведь кичится и бахвалится лишь тот, кто еще не повстречал на своем пути человека сильнее себя. Тому же поучают нас и стихи о Лю Дуншане:
Всю жизнь он кичился
Уменьем стрелять из лука,
Пока не явился
Достойный соперник нежданно.
Любителям хвастать
Хорошею будут наукой
Печальные песни
И горькая участь Бавана.
А вот еще стихи — о юноше, с которым Дуншань встретился на дороге:
Герои с легкостью могли
Все раздарить, чем обладали;
Закон разбойники блюли
И справедливость почитали.
Он возвратил с лихвою все,
Что, насмехаясь, взял вначале,
И встреча радостной была,
И не было в тот день печали.
Неожиданное открытие[306]
Иной мужчина много лет
В наряд девический одет,
На девушке мужской халат,
А не девический наряд.
Но удивляться нет причин
Причудам женщин и мужчин.
Немало странного везде —
На суше, да и на воде.
Рассказывают, что в годы правления Чэнхуа жил в провинции Шаньдун юноша по имени Сан Мао, сын богатых родителей. Был он в тех летах, когда волосы еще связывают на макушке[307], сложения был нежного, тонок в кости, а лицом бел — только румянец вспыхивал на щеках. Однажды родители послали Сан Мао в соседнюю деревню проведать родственников. Дорогою начался дождь, и надо было искать пристанища. Заметив заброшенную кумирню у обочины, Сан Мао поспешил войти внутрь и увидел пожилую женщину, которая тоже укрылась от непогоды. Дождь лил как из ведра, о том, чтобы продолжать путь, нечего было и думать. Женщина, соблазненная красотою Сан Мао, принялась с ним заигрывать, а Сан Мао, уже искушенный отчасти в таинствах любви, сразу сообразил, к чему она клонит, и не стал противиться. Но когда наступил решительный миг, меж бедер у женщины открылось кое-что такое, чего Сан Мао никак не ожидал увидеть. Сперва он просто онемел от изумления, но затем свойственное его возрасту любопытство взяло верх, и он робко спросил:
— Послушай, ты ведь женщина, так почему же у тебя мужские достоинства?
— Ах, молодой господин, я скажу тебе всю правду, только смотри — никому ни слова. На самом деле я не женщина, а мужчина. Сызмала я бинтовал себе ноги, выучился одеваться по-женски и говорить тихим голосом, даже искусству рукоделия выучился. Я выдавал себя за вдову и умел проникнуть в богатый дом под видом наставницы в шитье и вышивании. Женщинам нравилось мое рукоделие, и они часто оставляли меня у себя. Так пробирался я во внутренние покои, спал вместе с женщинами и вкушал все удовольствия. Те, что бывали падки на любовные утехи, не отпускали меня по месяцу, но случались и целомудренные жены — тех нелегко было склонить к распутству. На этот случай я всегда носил с собою сонное зелье. Чуть, бывало, задремлет добродетельная супруга — я тотчас брызну ей в лицо зельем, и она спит мертвым сном. А когда проснется — дело уже сделано. Пожаловаться она никому не посмеет — побоится огласки — и даже золотом одарит или парчою, лишь бы я помалкивал да поскорее убирался восвояси. Сейчас мне уже сорок семь лет. Я побывал в обеих столицах, исколесил девять провинций и повсюду находил веселых красавиц, которые охотно делили со мной ложе, поили допьяна и кормили до отвала. И никому, кроме них, никогда и в голову не приходило, что я мужчина.
— Вот это жизнь! — воскликнул Сан Мао.— Может, вы и меня научили бы жить по-вашему?
— С твоей красотой нет ничего проще! Ты только нарядись как надо — и тебя не отличить от женщины. Если ты всерьез решил сделаться моим учеником, пойдем со мною. Я выучу тебя бинтовать ноги, шить и вышивать, а потом назову племянницей и так введу в хорошие дома, и, если судьба тебе улыбнется, ты найдешь свое счастье. Я открою тебе состав сонного зелья, и, верь моему слову, у тебя будет столько возлюбленных, сколько сам пожелаешь!