Сердце Сан Мао екнуло от радости. Он четырежды поклонился мнимой женщине и признал ее своим учителем, забыв и о родичах в соседней деревне, забыв даже об отце с матерью. Как только дождь утих, они тут же ушли вдвоем из родных краев Сан Мао и скоро покинули пределы провинции Шаньдун. Учитель расчесал волосы Сан Мао на три пряди, одел его в женский халат, туго забинтовал ему ноги и обул в тесные туфли с острыми носками. Теперь Сан Мао как две капли воды походил на девушку и впредь стал называться Чжэн Эрнян, что означает Вторая Дочка Чжэн.
Когда Сан Мао исполнилось двадцать два года, он сказал учителю, что хочет попытать удачи в одиночку.
— Годами ты молод, но в делах уже опытен,— сказал ему учитель на прощанье.— Я уверен, что удача тебя не покинет. Только помни: даже в самом лучшем месте не задерживайся надолго. Живи самое большее полмесяца, самое меньшее дней пять, а потом — скорее в путь, чтобы не попасться. И еще: будь всегда среди женщин, а с мужчинами старайся не встречаться, в особенности же не веди с ними никаких разговоров. Если в доме есть мужчины, уходи без промедления, потому как стоит тебе попасться — и самая жизнь твоя повиснет на волоске. Помни, что я тебе сейчас сказал, помни хорошенько!
После этих наставлений учитель и ученик расстались.
Под именем Чжэн Эрнян молодой человек изъездил немало мест — вдоль и поперек исколесил четыре провинции, побывал в столице. Повсюду он надувал и обманывал и так совратил несчетное множество женщин. На тридцать втором году жизни очутился он в богатой семье, в одном из селений провинции Цзянси. Сан Мао выдавал себя за учительницу рукоделия. В доме было много женщин, и Сан Мао, окончательно одурев от похоти, не в силах оторваться от наслаждений, прожил там более двадцати дней. А у хозяина был зять, по имени Чжао, он сделал в казну взнос зерном и получил звание цзяньшэна[308]. Однажды пришел он проведать тещу и вот в ее комнате неожиданно встретился с Чжэн Эрнян. Человек он был легкомысленный, ветреный, и красота молодой женщины сразу его пленила. И что же? Велит он своей жене пригласить Чжэн Эрнян к ним в дом, а ни о чем не подозревающая Эрнян с радостью принимает приглашение. Как только она явилась, Чжао тут же отвел ее к себе в комнату и, не теряя ни мгновения, стал домогаться любви. Чжэн Эрнян отбивалась, как могла, кричала, но Чжао — и вообще-то человек несдержанный, а тут еще и ослепленный страстью — ломил напролом. Он повалил Эрнян на кровать и стал срывать с нее одежды. Эрнян все сопротивлялась, но уже без всякой надежды на успех, а рука насильника тем временем устремилась к непоказанному месту... и вдруг нащупала мужское естество. Чжао немедленно кличет слуг, те вяжут обманщика по рукам и волокут в суд. Там его допросили с таким пристрастием, что он живо во всем признался — назвал свое истинное имя и рассказал о гнусных своих похождениях. Уездные и областные власти доложили об этом происшествии высшему начальству, а начальство отправило донесение ко двору, потому что никто и никогда не слыхивал ни о чем подобном. В столице решили, что преступление, совершенное Сан Мао, следует отнести к разряду дел об оборотнях, растлевающих нравы, и приговорили мнимую женщину к четвертованию.
Так бедняга Сан Мао, который целые полжизни разыгрывал роль женщины — к великой для себя выгоде и удовольствию,— все же в конце концов погиб из-за какого-то ничтожного цзяньшэна. Вот уж по-истине верно сказано:
Небо все узнает, все поймет,
Покарает или вознесет.
Милосерден праведный закон,
Но порой не пощадит и он.
Мы рассказали вам про мужчину, который, перерядившись женщиной, расшатывал самые основы совместной жизни людей. А сейчас мы поведаем историю женщины, которая переоделась мужчиной и своей чистотой, своей почтительностью к родителям подала замечательный пример на будущее.
В мужском скрывалась одеянье,
Но как чисты ее деянья.
Злой Цзе и добрый Яо тоже[309]
По виду были только схожи.
Ошибку сделаешь в начале —
Потом преследуют печали.
Иди всегда дорогой строгой,
Прямою, праведной дорогой.
История эта тоже произошла в наше время, в годы Возглашения Добродетели — Сюаньдэ[310]. Жил в селении Хэсиу, что лежит подле Великого канала, в двухстах ли от Пекина, почтенный старик по имени Лю Дэ. Стояло селение на большой дороге, которая соединяет столицу со многими провинциями империи. Днем и ночью слышался на дороге скрип телег и цокот копыт, а по каналу то и дело сновали лодки. Выше, вдоль берега, выстроились несколько сот домов, внизу, у самой воды, расположились богатые лавки. И самому Лю Дэ и его старухе было уже далеко за шестьдесят. Детей им судьба не послала. Дом, несколько десятков му земли и небольшая харчевня — вот и все их имение. Старик Лю был человек удивительно добросердечный, благожелательный и услужливый. Если кому из завсегдатаев или даже случайных гостей оказывалось нечем расплатиться, Лю никогда не бранился. А если ему давали лишнего, он отсчитывал сдачу до последней монетки. Опытные торговцы говорили ему:
— Твой гость обчелся, так почему же не попользоваться? К чему такая точность?
— Видно, слишком мало добрых дел совершил я в прошлой жизни, и вот наказание: я остался без наследников, и, когда умру, никто не принесет моей душе заупокойную жертву. Можно ли мне еще и обманывать! Если я возьму обманом хотя бы фэнь[311], непременно случится мне через это какая-нибудь неприятность: глядишь, например, и заболею, придется тратиться на лекаря, и в конце концов выйдут одни убытки. Нет уж, лучше вернуть лишнее — только бы душа была спокойна!
Честность старика была известна каждому среди сельчан, и все называли его Достопочтенный Лю.
Стоял холодный зимний день. С севера дул пронизывающий ветер. Темно-багровые тучи заволокли небо, потом повалил снег и падал без перерыва до самых сумерек.
Снег за полог проник —
Он ворвался, исполненный злобы.
За решеткой окна
Занавески вздымаются вдруг.
Снежный яростен вихрь,
Намело, словно горы, сугробы.
Все укрыл белый снег,
Застонал, закачался бамбук.
Все, что было, напялил солдат
Под холодные латы,
Как и здесь, на границе бушует метель,
И отшельник в горах
От мороза забился в постель;
Лишь сынки богачей
Поднимают тяжелые кубки,
И красавицы уголь несут
Для пылающих жарко печей.
Лю согрел чайник вина, и старики сели поближе к огню, чтобы хмелем и теплом очага отогнать холод. Попивая теплое вино, подошли они потом к дверям поглядеть, как ложится на землю снег. Вдалеке шагал человек с котомкою за спиной, а подле него — мальчик. Снег так и лепил им прямо в глаза, ветер едва не сбивал с ног. Скоро они были уже подле дома Лю, как вдруг старший из путников поскользнулся и упал. Он попытался было подняться, но не смог. Тогда мальчик бросился к нему на помощь. Однако ж сил ему недостало, он тоже упал, и оба исчезли в снегу. Прошло немало времени, пока они наконец встали на ноги. Лю Дэ смотрел во все глаза. Старший оказался стариком лет уже за шестьдесят. На плечах у него болталось какое-то рубище, на ногах были обмотки и туфли из конопляной соломы. Мальчик, очень красивый лицом, был обут в матерчатые туфли. Старик отряхнулся и промолвил:
— Вот что, сынок! Мы с тобою слишком иззябли, чтобы продолжать путь в такой буран. Вон харчевня, возьмем горячего вина, погреемся и тогда двинемся дальше.
Они вошли в дом. Старик опустил котомку на стол и сел, а мальчик — рядом с ним. Лю Дэ поставил вино на огонь, нарезал говядины на блюде, наложил две тарелки овощей, потом накрыл на стол. Не забыл он и про чарки, и про палочки для еды. Мальчик взял чайник, налил в чарку вина и протянул отцу, после налил себе.
— Это ваш сын? — спросил Лю Дэ, которому пришлись по сердцу вежливость и заботливость мальчика.
— Да,— отвечал старик.
— Сколько ему?
— Двенадцать, а зовут Шэньэр — это его детское имя.
— А как ваша фамилия, почтенный? Куда путь держите в этакую метель?
— Меня зовут Фан Юн. Я служу солдатом в столице, а сейчас иду на родину. Сам я из Цзинина, что в провинции Шаньдун. Даже денег на дорогу раздобыл, да вот нежданно-негаданно буран. А вас как зовут, хозяин?
— Моя фамилия Лю. На вывеске стоит еще «Цзиньхэ» — это мое второе имя,— ответил Лю Дэ. Помолчав немного, он продолжал: — До Цзинина далеко, надо вам нанять носильщиков. Разве можно так мучиться?
— Я всего только солдат, и носильщиков мне нанимать не на что. Ничего, как-нибудь доберемся.
Лю Дэ заметил, что старик закусывает одними овощами, а к мясу даже не притронулся.
— Вы, верно, соблюдаете пост? — осведомился Лю.
— Какой там у солдата пост?! — возразил гость.
— Почему же тогда вы не кушаете мяса?
— Сказать по правде, все дело в том, что у нас денег в обрез. Боюсь, до дома не хватит, даже если ничего, кроме овощей, в рот не возьмем. Ну, а уж коли мясом станем баловаться, так на несколько дней пропитания лишимся. Тогда мы и вовсе до дому не дотянем.
Видя такую крайность, Лю Дэ почувствовал сострадание к путникам.
— Нет-нет, вам надо обязательно выпить и поесть как следует, тогда еще можно как-то справиться с холодом. Вы кушайте, я не стану брать с вас денег.
— Да вы смеетесь! — вскричал старик. — Слыханное ли дело, чтобы в харчевне ничего не платить!
— Видите ли, почтенный, моя харчевня не такая, как остальные. Если у гостя туго с деньгами, я с него не требую платы. Вы оказались в затруднении, вот и считайте, что я вас угощаю.