— Я уже давно об этом мечтаю. Могилы наших родителей здесь, подле самого дома, и, если я выйду за другого, мне будет трудно за ними присматривать. И потом, приемные наши родители любили нас, как родных детей, и, покинув эти места, я нарушила бы долг благодарного уважения к их памяти. Если ты готов довольствоваться моими скромными достоинствами, я охотно выйду за тебя замуж и буду возжигать благовония на всех трех могилах. Вот мое желание. Но я не хочу, чтобы наш брак совершился втихомолку, без сватов — вопреки старинным правилам и обычаям. Я надеюсь, что ты будешь благоразумен и осмотрителен — иначе как бы не пошли всякие сплетни и кривотолки.
— Все будет именно так, как ты хочешь!
В эту ночь они легли спать в разных комнатах. А наутро Лю Ци снова отправился к другу Циню и попросил, чтобы он послал свахою к Лю Фан свою жену. Девушка уже успела переодеться в женское платье.
Лю Ци приготовил свадебные наряды и украшения, и в один из благоприятных дней, после надлежащих жертвоприношений перед тремя могилами предков, они поженились, а после свадьбы задали большой пир, пригласив чуть ли не всех соседей.
Удивительная история двух братьев взбудоражила все селение, и все наперебой толковали о многочисленных достоинствах супругов Лю. Лю Фан и Лю Ци продолжали любить и почитать друг друга. Они нажили большое состояние и родили пятерых сыновей и двух дочерей. Род Лю из Хэсиу был обширен и многочислен, отпрыски его процветают и в наши дни. Что же до селения, где все это происходило, люди прозвали его селением Трех Благородных Семей. И даже стихи были сложены о мнимых братьях-супругах, вот они:
Когда не ладит с братом брат,
Они как У с Юэ враждуют[314];
Когда есть дружба и любовь,
Чужие ближе, чем родня.
О благородстве трех семей
Давно уж в Хэсиу толкуют,
И слава громкая о них
Жива до нынешнего дня.
Повесть о Белой Змейке[315]
За горами синеют горы,
За дворцами видны дворцы.
На Сиху сегодня веселье,
Льются песни во все концы.
Теплый ветер несет ароматы,
Как вино, он людей пьянит.
На столицу похож Ханчжоу,
Как столица, он знаменит.
Кто не знает, каковы окрестности озера Сиху! И реки и горы там исполнены прелести и прохлады. В годы Сяньхэ[316] — Ровной Гармонии династии Цзинь вода в реках сильно поднялась, и вот уже неистовый поток рвется к Западным воротам Ханчжоу. Вдруг среди волн мелькнула голова буйвола. Всех поразила его масть: шерсть буйвола была золотая. И тут же вода начала спадать, и многие видели, как этот буйвол двинулся к Северным горам и исчез.
Происшествие это сильно взбудоражило весь город. Горожане решили, что в образе буйвола им явилось божество; они построили кумирню и назвали ее храмом Золотого Буйвола. А у Западных ворот — тех, что сейчас, как знает каждый, зовутся воротами Кипящего Золота, — воздвигли храм Златоцветного Полководца. Как-то в этом краю появился пришлый монах по имени Хунь Шоуло. Долго любовался он убегающими вдаль рядами гор, а потом вдруг воскликнул:
— Когда-то в горах Волшебного Орла исчезла одна вершина. Оказывается, вот куда она перелетела!
Те, кто услыхал эти слова, не поверили монаху.
— Нет, это правда,— настаивал он.— Помнится, в тех горах была пещера, а в пещере жила белая обезьяна. Хотите, я ее сейчас кликну?
И он крикнул, и на его зов выбежала белая обезьяна.
Внизу, у воды, стояла еще беседка Студеного Источника, а прямо из озера поднималась Гушань — Одинокая гора. В далекие времена там жил отшельник Линь Хэцин. По его наказу жители города и окрестных селений наносили глины и камней и возвели дамбу; на востоке она соединялась с Оборванным мостом[317], а на западе дошла до подошвы горы Приют Вечерней Зари. Дамба эта получила название Пути к Одинокой Горе.
Во времена династии Тан поэт Бо Цзюйи[318], служивший в Ханчжоу начальником округа, возвел на озере еще одну дамбу — от Изумрудных гор до Приюта Вечерней Зари. Ее назвали дамбой Бо Цзюйи. Несколько раз ее размывало, и хотя горожане усердно восстанавливали разрушенное, все же при династии Сун, когда в город приехал Су Дунпо[319], получивший должность правителя области, он увидел, что обе дамбы почти начисто снесены водой. Новый правитель купил строительного леса и камня, собрал людей и взялся за дело. На шести мостах выросли ярко-красные перила, а вдоль дамбы были посажены ивы и персики... В теплые весенние дни вид озера, окруженного горами, был несказанно хорош — оно так и просилось на картину.
Прошло много лет, и постепенно дамба стала называться дамбою Су Дунпо. Путь к Одинокой Горе украсился еще двумя каменными мостами: Оборванным мостом и мостом Сининцяо; они словно бы рассекли и перерезали озерную гладь.
Скрываются храмы
На склонах зеленой горы.
Два моста высоких
Ушли, как хребты, в облака.
Мы поведали вам о красотах озера Сиху и о древних достопримечательностях, запечатленных именами великих людей. А теперь послушайте, как один красивый юноша повстречался на берегу озера с двумя женщинами и что из этого вышло. История его сделалась широко известна во многих городах империи и породила великую сумятицу на цветочных улицах и в ивовых переулках. К тому же она заключает мудрое в себе назидание и далеко не случайно стала предметом нашего рассказа.
Однако ж прежде чем узнать, кто был этот юноша, как его звали, с кем он повстречался и к чему привело случайное его знакомство, послушайте стихи, которые как бы предваряют все дальнейшее:
Был праздник Цинмин,
Мелкий дождь моросил, моросил,
И путник в тоске
Брел и брел по дорогам ползущим.
«Харчевня тут есть?» —
Пастуха он устало спросил.
«Иди, пешеход,
Вон туда, к абрикосовым кущам[320]».
Рассказывают, что в годы Шаосин, в ту пору, когда император Гаоцзун перенес свою резиденцию на юг, жил в городе Ханчжоу в переулке Черного Жемчуга, что у моста Ратников, чиновник по имени Ли Жэнь. Он исполнял должность казначея при военном складе и служил под началом у тайвэя Шао. В доме Ли Жэня жил младший брат его жены Сюй Сюань, двадцати двух лет от роду. Сюй рано лишился родителей, и пришлось ему поступить в аптеку дяди Ли; когда-то отец Сюя сам держал аптеку. Аптека Ли стояла у входа в переулок Чиновников.
Как-то раз, когда Сюй, по обыкновению, стоял за прилавком, на пороге появился буддийский монах. Он поклонился, поздоровался и сказал так:
— Я бедный монах из обители Баошута. Помните, однажды я приносил вам пампушки маньтоу из храма? Скоро праздник Поминовения Усопших, и надо бы вам отслужить заупокойный молебен по родителям. Вы, конечно, придете к нам возжечь благовонные курения? Приходите непременно.
— Да-да, непременно,— пообещал Сюй Сюань.
Монах ушел, а юноша, проторговав до вечера, отправился домой.
— Сегодня был в аптеке монах из Баошута,— сказал он сестре,— в напомнил, что надо принести жертву душам умерших. Я хочу завтра пойти в храм.
На другой день он купил бумажные фигурки священных животных, свечи, билетики с заклинаниями и бумажные деньги, завязал все в платок, потом поел на дорогу и оделся в праздничное платье. Сперва он решил завернуть в аптеку к дяде Ли. Дядя удивился.
— Куда это ты собрался? — спросил он.
— Иду в обитель Баошута, хочу помянуть родителей, принести жертвы их душам. Пожалуйста, дядя, отпустите меня на сегодня.
— Иди, но только возвращайся поскорее,— разрешил дядя.
Выйдя из лавки, юноша оказался в торговых рядах Долголетия и Спокойствия. Потом он прошел по Цветочной улице, перешел через мост Цзингин и вышел к воротам Цяньтанмынь, что в конце улицы Чистой Реки. Вот остались позади мост Каменных Письмен и арка Возрождения к Жизни, а вот он уже и перед обителью Баошута. Первым делом он разыскал монаха, который заходил к нему в аптеку. Монах отслужил заупокойный молебен и сжег бумажные деньги. Отстояв службу, Сюй отправился в молельню и слушал, как монахи читали сутры. Под конец он отведал монашеской пищи, простился со знакомым монахом и не торопясь пошел к обители Четырех Мудрецов. Он постоял у могилы отшельника Линь Хэцина, побродил у источника Шести Единиц[321], как вдруг откуда ни возьмись набежали тучи, упал туман, и заморосил дождь. Он становился все чаще: в праздник Поминовения Усопших Владыка Небес всегда посылает на землю весенний дождь, тонкий, как шелковые нити. Быстро появились первые лужи, и Сюй, подумав, что надо бы поберечь новые туфли, разулся. Он спустился к воде в надежде найти лодку, но гладь озера была пустынной. Сюй совсем было растерялся, но тут показалась джонка.
— Эй, Чжан! — радостно крикнул Сюй, узнав старика с шестом, который стоял на корме.— Возьми меня в лодку!
Старик услыхал зов и причалил.
— А, молодой господин! — сказал он, узнав Сюя.— Что, под дождь попали? Куда вас отвезти?
— Высади меня у ворот Кипящего Золота.
Старик подал Сюю руку и оттолкнулся от берега.
Они проплыли с десяток чжанов, и с берега послышался новый зов:
— Эй, старичок, плыви сюда!
Звала женщина. Ее черные как смоль волосы, уложенные в простую и словно бы траурную прическу, были заколоты белым гребнем. Одета она была в белую шелковую кофту и тонкую полотняную юбку. Рядом стояла служанка в темном платье. Волосы служанки были собраны в два пучка, похожие на рожки, перевязанные алой лентой и унизанные разными укр