Я тоже на ходу оглянулся: шоссе по-прежнему пусто.
— Нам бы попутную машину, — понимающе сказал Аббас.
— Ничего. Никуда он не денется.
— Неужели тот самый, с махачкалинского поезда? — спросил паренек, похожий на подсолнух.
Его ровесник торопливо ответил вместо меня:
— Сказали ж по радио, а ты опять с вопросами…
— Я читал, не расслышал.
— Вот и читал бы… если не слышал, зачем с нами пошел?
— Я ж за тобой, Сурик. Раз ты, так и я.
— За товарищем — в огонь и в воду, — то ли одобрительно, то ли с иронией сказал «ведомый».
Крепыш Сурик на ходу с дружеской снисходительностью сказал:
— Мальчик ты еще, Костя…
В темпе спортивной ходьбы мы отшагали еще сотню метров, когда сзади донесся шум мотора. Нас нагонял молоковоз.
Я показал водителю удостоверение, предложил подбросить к платформе.
Шофер недоуменно развел руками:
— Как же всех?..
— Разместимся.
По моему тону он понял, что возражать бесполезно, но зато и потом, за всю, недолгую правда, поездку не произнес ни слова. Обиделся.
На плато и на шоссе, насколько хватал взгляд, ни души. Железнодорожная насыпь уходила перпендикулярно к горизонту. Неудачное место для побега выбрал Исаев. Собственно, выбирать ему не приходилось.
Я подумал, что в надежде вскочить в проходящий поезд он мог пойти непосредственно вдоль насыпи, но с противоположной от нас стороны.
— Ну-ка, ребята, махнем через насыпь, — обратился я к Сурику и его приятелю, едва мы высадились у платформы: Настроение у меня бодрое: рядом находились добровольцы — народная дружина в миниатюре. От пятерых бандиту уже не уйти.
За насыпью я надеялся увидеть далеко впереди или позади — обе возможности ловить проходящий товарняк были для Исаева абсолютно равноценны, как для буриданова осла, — крошечную фигурку: разрыв в девять минут не сделал бы ее неразличимой. Надеялся, потому что увидеть — почти всегда означает поймать.
Однако мои надежды оказались напрасными: и впереди и позади нас никого. Хотя именно отсюда Исаев устремился в бегство по выбранному маршруту, искать свежие следы не имело смысла: сухая, потрескавшаяся земля не сохраняет отпечатков.
Мы вернулись к платформе. Аббас и безымянный для меня молодой человек ожидали нас у ступенек.
— Куда же он мог исчезнуть? — спросил молодой.
Меня тронул его расстроенный вид, но ответить я не успел, ответил Аббас:
— Только в карьер, больше некуда.
— Верно, — сказал я. — Сделаем так: мы с товарищем, — я кивнул на молодого человека, — пойдем туда…
Он уловил вопросительную интонацию и поспешил подтвердить:
— Да, да, конечно… я с вами. Медэт меня зовут.
— …а вы, Аббас дай[17], с ребятами поднимитесь на платформу, — продолжал я.
Лица у ребят сразу вытянулись.
— У вас самое трудное. Мы скорее всего только спугнем бандита, и он постарается выйти к полотну. Это может произойти на любом участке, ваша задача — вести наблюдение и закрыть ему путь к железной дороге. Через полчаса сюда подъедет автомашина с нарядом. Если за это время ничего нового не произойдет, вы направите их в карьер, а сами…
Я хотел было уже сказать: «Уедете в Баку на электричке (она должна была появиться здесь минут через сорок)», но вовремя спохватился:
— …по усмотрению; если располагаете временем, присоединитесь к наряду. Но до его приезда прошу вас оставаться на своем посту.
— Будь спокоен, — сказал Аббас, — бандит здесь не пройдет.
Ребята дружно закивали.
Тут я сообразил, что при таком боевом настрое «может не пройти» любой посторонний, и перечислил приметы Исаева:
— Возраст — под сорок, моего роста, но комплекцией покрупнее, маленькие черные глаза, волосы острижены под «ежик», синий костюм, серая клетчатая сорочка, коричневые туфли…
Особенно детализировать не имело смысла, лишь бы запомнилась внешность в целом.
— И еще: у него может быть нож, — предупредил я, — зато у вас под рукой камни, против троих он не сунется.
Камней действительно в избытке, они осыпались под ногами, когда мы вновь преодолевали насыпь, теперь уже вдвоем с Медэтом. Сразу от нее, напрямик, шла дорога, когда-то проложенная к карьеру.
Меньше четверти часа назад я рассматривал котлован из окна вагона; мог ли я думать, что именно там мне придется искать бандита… Да что котлован! Мог ли я вообще сегодня думать, что влипну в такую историю…
Однако мой спутник так несется, что я еле успеваю за ним. В этом мне все-таки повезло: энергичные люди откликнулись на призыв участвовать в розыске убийцы. Могу ли я, сотрудник милиции, роптать на свою сегодняшнюю судьбу, когда они, не связанные служебным долгом, проявляют столько настойчивости и бесстрашия? Предупреждение о ноже ничуть не охладило пыл моего «ведомого». Собственно, кто кого ведет, непонятно, он опередил меня на добрый десяток метров. А торопиться нам незачем: за карьером, на обратной стороне холма, сразу у подножия, начинаются совхозные поля, нет ни дорог, ни селения, ни даже кустика, за которым можно было бы спрятаться; за время, несравненно большее, чем располагал Исаев, с этой равнины до самого озера Лок-Батан никуда не убежать, как черепахе на футбольном поле… Если бандит не потерял голову от страха, то сообразил: спасение только в возврате к железной дороге и шоссе, но там были мы.
Значит, остается одно: прятаться в карьере, дожидаясь, темноты, но стемнеет через час, не раньше… К этому времени мы найдем его сами или с помощью наряда, когда обыщем весь котлован.
Я прибавил шаг и занял место «ведущего».
— Не надо спешить, теперь ему все пути отрезаны, — сказал я.
— По-вашему, он в карьере и не убежал дальше?
— Бежать дальше — напрасный труд.
— Чего же он тогда ждет? Чтоб его поймали?
— Он ждет темноты, чтобы незаметно вернуться к железной дороге. Судя по всему, он не знает здешних мест, иначе с самого начала удирал бы вдоль полотна.
— Но ведь там тем более не спрячешься.
— Конечно, но в любой момент может подвернуться автомашина или товарный поезд.
— Ясно.
Он остановился и с облегчением стал платком утирать пот с лица.
— Я-то думал: исчезнет за карьером, и поминай как звали… Все-таки непонятно, что же бандиту мешает так поступить?
Теперь он стал вытряхивать камешки из босоножек, и я поневоле раздраженно («ударился из одной крайности в другую, — думал я, — то не догнать, то застрял, так уж основательно») ответил:
— За карьером поля.
— Вот и я говорю, как мы будем его догонять?
— А мы не будем.
«Ведомый» выжидающе смотрел на меня, и я отчасти в признательность за добровольную поддержку, отчасти из профессионального самолюбия (чего доброго, он решит, что мы всегда ловим убийц по принципу: «Ну, заяц, погоди!» и ноги — в руки) подавил раздражение затянувшейся остановкой и объяснил:
— Появится наряд, и все пойдет по плану розыска особо опасного преступника. Связь по рации и так далее… вплоть до вертолета, если Исаев вздумает бегать от нас по полям. Через какие-нибудь, поверьте…
— Верю, — говорит, — раз и фамилия уже известна. Для меня это удивительней вертолета. Что же, он паспорт свой в поезде оставил или иначе как-нибудь узнали, что именно он убийца?
На этот вопрос я отвечать не стал, и неудобства никакого не получилось, потому что мы опять зашагали. Отвечать-то я не стал вслух, а самому себе не умолчишь, особенно когда горячка спала.
«Как же это все-таки могло получиться, — думаю, — чтобы приметы совершенно не сходились? Совсем не похож Исаев на убийцу по ориентировке… Ни возрастом, ни внешностью. Неужели очевидцы, даже потрясенные происшедшим, могли так заблуждаться?»
В то же время размеры одежды по той же ориентировке совпадают с исаевскими. Остается допустить, что свидетелей ввел в заблуждение парик. Но рост и комплекция?..
Нет, что-то опять не клеилось. И дело вовсе не в росте и комплекции. Субъективность свидетельских показаний в отношении внешних данных была мне хорошо известна, и внезапное обнаружение в купе зарезанного человека могло максимально увеличить погрешности свидетельских оценок.
Значит, теоретически все сходилось. Исаев с помощью парика изменил свою внешность до неузнаваемости, отсюда неверное свидетельское восприятие, что доказывается размерами одежды, оставленной убийцей.
Практически не сходилось! Наконец я ухватил звено, разрушавшее все мое логическое построение. Исаев изменил свою внешность с помощью парика… Черта с два! Не мог он этого сделать. Не таковский он, чтобы париками интересоваться, камуфляжи на себя наводить. Да и не помогли бы ему никакие камуфляжи сущность свою спрятать… У него одни глаза чего стоят, а тот ведь в одном купе с жертвой продолжительное время находился и сумел ее к себе расположить.
Раз вынырнув, мысль о соучастнике мгновенно превратилась в уверенность. Уж не тот ли появился за моей спиной в вагоне электрички, когда я перехватил исаевский взгляд, направленный поверх меня, и, обернувшись, успел заметить скользнувшую на место дверь? Ему-то наверняка и принадлежал чемоданчик-«атташе»; если бы я сразу догадался взглянуть на размер сорочек…
Тот был главный, тот — организатор. И он сейчас преспокойно катит в Баку!
Мне стало до того обидно, что я остановился. Правда, мы уже подошли вплотную к котловану.
Он далеко тянулся влево и вправо, а нам предстояло преодолеть его в поперечнике, чтобы кратчайшим путем подняться на вершину полуразрушенной горы: прежде всего надо убедиться, что Исаев не пошел дальше, а прячется где-то здесь, в карьере. Кроме того, мы сохраняли за собой возможность обзора, и выскользнуть из котлована незаметно для нас он уже не сумел бы.
— Никого не видать, — сказал мой спутник.
Он, конечно, не подозревал об открытии, сделанном мною на последнем десятке шагов, и по-прежнему был бодр и энергичен.
— Тут есть где спрятаться, — объяснил я. — Смотрите в оба.