Продолжение поиска (сборник) — страница 2 из 18

Случайная встреча

Хорошо знакомый бакинцам норд, воспетый в стихах и лирической прозе местных авторов, свирепствовал неделю подряд. Конечно, это не какой-нибудь цунами.

Наш родной апшеронский норд лишь изредка позволяет себе выбить пару-другую стекол в легкомысленно распахнутых окнах. И все-таки, мне кажется, никому, включая поэтов, он никогда не доставлял удовольствия. Что может быть приятного в ветре, который набивает рот пылью до скрипа на зубах, или в том, что очередной порыв вдруг швырнет в лицо кучу бумажных обрывков, перемешанных с высохшими листьями. На днях я спросил об этом у Лени Назарова, прочитав в газете его очерк «Пусть всегда дует норд». Он снисходительно объяснил мне, что норд в данном случае — символ полнокровной жизни.

— Но разве нельзя символизировать южный ветер с моря? — возразил я. — Скажем так: «Пусть всегда дует моряна!»

Леня рассмеялся:

— В этом, пожалуй, что-то есть.

Непрерывный холодный ветер, по бакинским представлениям, означает приход зимы. Она напоминает мне о конце года и некоторых неприятных для инспектора уголовного розыска событиях, которые я с удовольствием оставил бы в уходящем году. Например, нераскрытую кражу из квартиры Саблиных. Время было упущено из-за возни с Ризаевым, а теперь найти настоящего виновника не так-то просто.

Положа руку на сердце убыток потерпевших невелик. «Блузки-кофточки», — как выражается Рат Кунгаров. Правда, палочка в графе «нераскрытые преступления» отразится на соответствующих показателях каспийского уголовного розыска точно так же, как если бы у Саблиных украли подлинник Левитана или гитару Иванова-Крамского. Но главное — в другом. Статистика объективна: неразоблаченный преступник добровольно не останавливается; любое из нераскрытых преступлений, как правило, оборачивается новым. Что еще выкинет «похититель тигренка»?.. Тут уж приходится переживать. Вот и эта кража стала моей «любимой мозолью». На нее время от времени наступает начальство. Шахинов делает это со свойственной ему деликатностью. В ходе совещаний он акцентирует внимание на задолженностях тех или иных служб, в том числе: «не все благополучно по линии уголовного розыска с кражами из квартир», и мне ясно, что имеются в виду злополучные «блузки-кофточки и плюшевый зверь». Кунгаров по-приятельски наваливается на «мою мозоль» своей стокилограммовой тяжестью. После очередного шахиновского напоминания он приходит ко мне — от его появления наша комната становится крохотной — и интересуется:

— Ну что нового у тебя по тигру?

Рат отлично знает, что ничего нового у меня нет, и поэтому в ответе не нуждается. В разыгрываемой миниатюре мне отведена роль статиста.

— Значит, пока ничего нового? — Он сокрушенно качает головой и вдруг, изображая на лице озарение в сто юпитеров, словно впервые узнал подробности, продолжает: — Это же надо, как ловко ты припер тогда Ризаева. Неужели он так и сказал: «В глаза не видел никакой игрушки и квартиры Саблиных тоже?..»

Я, естественно, молчу, и Рат традиционно заканчивает:

— Вот радость-то…

…О чем только не передумаешь в чайхане, пока не опустеет пузатый фаянсовый чайник, стоящий перед тобой на столике. Он словно бездонный. В который раз я наполняю армуд — грушевидный стаканчик из узорчатого стекла, а горячая струя вишневого цвета не иссякает.

Ароматный напиток, настоянный на смеси из нескольких сортов ленкоранского чая, утоляет жажду и возбуждает аппетит. Поэтому здесь обычно «оседают» до и после шашлыков; кебабная — рядом, за дощатой перегородкой. Сквозь щели сюда проникает запах жареной баранины и доносится шипение углей, когда на них с шампуров капает жир.

Сильный порыв ветра приносит запах ацетона: неподалеку находится фабрика пластмассовых изделий. Однако чужеродная примесь быстро исчезает, до следующего порыва.

Именно в этой чайхане, на окраине Каспийска, заместитель директора пластмассовой фабрики Али Гулы Мирзоев встречается с бакинским дельцом Гызыл Рагимом. О Мирзоеве и его махинациях на фабрике нашему отделению БХСС многое досконально известно, а наиболее крупному покупателю ворованного сырья пока удалось сохранить инкогнито. Золотой Рагим — кличка. Сведения, добытые о его личности, противоречивы. Ради разоблачения этого жулика отсрочен арест Мирзоева, и я выполняю сегодня несвойственное инспектору уголовного розыска задание проследить за предполагаемой встречей расхитителя с его основным клиентом. Мне это сделать легче: сотрудников ОБХСС Мирзоев знает в лицо.

Вот наконец и он; долго же отсиживался в кебабной. С трудом протиснув шарообразный живот в дверь, из-за сильного ветра открытую на одну створку, толстяк мелкими притоптывающими шажками направляется к незанятому столику у окна на улицу.

Устроился он основательно, даже туфли сбросил.

Хромой паренек — чайханщик, поразительно проворно и бесшумно передвигавшийся с подносами, уставленными чайниками и «этажерками» блюдец и армудов, розетками с горстями мелко наколотого рафинада, казалось, на мгновение задержался у столика, а перед Мирзоевым уже стояло все необходимое.

Али Гулы вытащил носовой платок, развернул его во всю, просто немыслимую величину; вытер выпачканные бараньим салом губы, потом лоб, щеки и шею и приступил к чаепитию. Он придвинул поближе пузатый запотевший чайник, наполнил армуд, быстрыми аккуратными движениями, не разбрызгав ни единой капли, перелил чай в блюдце и обратно в стаканчик, порывшись в розетке, выбрал кусочек, обмакнул его, отправил в рот и стал пить, равномерно и громко прихлебывая. Процедура повторялась с небольшими интервалами, пока из предельно наклоненного носика ничего больше не вылилось. Тогда он вытащил свою «простыню», отер с лица обильно выступивший пот и по-хозяйски окликнул чайханщика.

Опять наливается стакан за стаканом, те же аккуратно опрокидывающие движения в блюдце и обратно, то же неторопливое шевеление пальцев в белой горке сахара и блаженное причмокивание. Когда из-за перегородки доносилось шипение углей, Али Гулы неизменно поворачивал туда голову, и его ноздри хищно подрагивали.

Казалось, это поразительное существо только и приспособлено к тому, чтобы воровать и жрать, и снова воровать и жрать, и, если его не остановить, будет заниматься этим всю жизнь. Мне пришла злая мысль, что и в тюрьме, куда Али Гулы скоро отправится, ему будет невыносимо больно вспоминать о недоворованной пластмассе и недоеденных баранах, еще пасущихся на лугах. С другими переживаниями он совладает.

Покончив с чайником, Мирзоев откинулся на спинку стула, вытянул ноги; беспокойные его руки угомонились на раздувшемся, как бурдюк, животе.

На часах — половина пятого; до каких же пор мне тут «чаи гонять»? По поведению Мирзоева не скажешь, будто он кого-то ждет: ни разу не взглянул в окно, да и вообще никем из посетителей вроде бы не интересуется. Правда, армуд на блюдце не перевернут вверх дном, что дало бы понять чайханщику об утолении клиентом жажды и желании расплатиться. Значит, уходить Али Гулы не собирался.

Остатки в моем чайнике остыли, и делать вид, что я с удовольствием пью теплую жидкость, становится невмоготу. Пришлось кивнуть бдительному пареньку, уже бросавшему на меня нетерпеливые взгляды.

Бездонная посудина на покачивающемся подносе неумолимо приближалась ко мне, и тут я заметил двух новых посетителей. Они уверенно направились к Мирзоеву и подсели за его столик. Молодцеватый мужчина лет сорока пяти в кримпленовом костюме, плотно облегающем спортивную фигуру, и парень лет двадцати с небольшим, в пестром джемпере, такой же широкоплечий, но на голову выше своего спутника, сильно сутулился; когда оба сели, казалось, они одного роста.

Замдиректора ожил, толстые щеки расплылись в приветственной улыбке. Мужчина тоже улыбнулся, обнажив сплошные ряды золотых зубов.

«Вероятно, это и есть Гызыл Рагим, — подумал я. — Кто же парень? Посредник или младший партнер?..» Шустрый чайханщик не заставил себя ждать. Али Гулы подтянул ноги под стол, теперь они носками упирались в снятые туфли, наполнил всем стаканчики, что-то говорит, не переставая приторно улыбаться. Старший из гостей пил неторопливыми глотками и, по-моему, не очень его слушал. Гызыл Рагим, если это был он, сидел лицом ко мне, вполоборота к Мирзоеву. Глаза умные и очень подвижные, хотя бегающими их не назовешь: взгляд спокойно скользит по присутствующим, изредка на ком-нибудь останавливаясь; задержался и на мне, впрочем, не дольше, чем на других. Только однажды он повернулся к говорившему и бросил реплику, видимо шутливую: Али Гулы принужденно засмеялся, словно бы в подтверждение сказанного хлопнув ладонями по своему огромному животу, и плечи парня, сидевшего ко мне спиной, затряслись от смеха.

Вскоре парень поднялся и, попрощавшись с Мирзоевым, направился к выходу. Смуглое узкое лицо с резко очерченным подбородком; брови, зрачки и усики будто нарисованы черной тушью; стремительная, но несколько развинченная походка. Еще мне показалось: он выглядит старше своего возраста, может быть, из-за выражения лица, упрямого и решительного.

Когда парень прошел, я перехватил взгляд Гызыл Рагима, смотревшего ему вслед. Меня этот взгляд удивил искренней теплотой: на соучастников в темных делишках т а к не смотрят.

Оставшись вдвоем, они, кажется, завели серьезный разговор. Правда, Гызыл Рагим по-прежнему больше слушает, чем говорит. Зато толстяк не закрывает рта, даже о чае забыл и на звуки из кебабной перестал реагировать. Видно, на сытый желудок мысли о недоворованной пластмассе вытеснили из сознания недожаренных баранов.

Я прошел к буфетной стойке, забрал пачку «Интера» — привычная «Гыз галасы»[2] лежала у меня в кармане — и на обратном пути прикуриваю в непосредственной близости от своих «поднадзорных».

Собеседник Мирзоева отрицательно покачал головой: —…В свои дела сына не вмешиваю!

В окно я увидел «Запорожец» старой модели и в нем, на переднем сиденье, но не за рулем, покинувшего чайхану парня.

«Оказывается, сын. И жуликам свойственно иногда проявлять порядочность, хотя бы по отношению к родным», — думал я, вернувшись на место. Номер «Запорожца» АЗУ 63–21. Автомашина скромнее некуда. Убогая двойная жизнь с постоянной оглядкой…

Мирзоев вытащил из кармана пятирублевку и положил ее под блюдце с перевернутым стаканчиком. Деловое свидание окончено, теперь и мне тут делать нечего.

Я тоже оставил причитавшуюся с меня плату и вышел на улицу.

Ветер стих, как будто его и не было. Норд всегда и появляется и исчезает внезапно, едва ли даже метеорологи могут достоверно предсказать его поведение.

Парень в машине, уже одетый в куртку, нетерпеливо посматривал на дверь чайханы. Я поодаль докуривал сигарету.

Появился Гызыл Рагим, сел в машину. Когда она отъехала, из чайханы выкатился Мирзоев, как примерный пешеход посмотрел налево, потом направо и засеменил через дорогу в сторону фабрики.

Мое несложное задание выполнено. Ага Гулы Мирзоев сегодня встретился предположительно с основным своим клиентом по кличке Гызыл Рагим. Так ли это — решать уже коллегам из ОБХСС.

Я заметил приближающийся автобус и поспешил к остановке. Вечерний час «пик». Машина битком.

Вышел на центральной улице, за несколько кварталов до горотдела. После такого количества выпитого чая хотелось пройти пешком, подышать воздухом.

Прохожих на тротуаре — как пассажиров в автобусе. Растет бакинский спутник. Все-таки я типичный горожанин: всегда мечтаю о тишине и покое, а свернуть в боковую улочку не могу себя заставить. Если б знал, что через пару шагов мне опять наступят на «любимую мозоль», обязательно бы свернул…

Я вовремя заметил Лелю Саблину — потерпевшую по злосчастной краже. Она выходила из магазина мне наперерез. Реакция у меня хорошая, я мгновенно изменил курс и… на противоположном тротуаре нос к носу столкнулся с поджидавшими свою Лелю папой и дочкой Саблиными. Не успел я с ними поздороваться, как девочка уцепилась за полу моего плаща и строго спросила:

— Дядя, а хде мой усатик?

Выручила подошедшая Леля. В ее присутствии остальные члены семьи всегда умолкали. Даже ребенок подсознательно понимал, что маму все равно не переговорить.

— Здравствуйте, здравствуйте… Вот это встреча… Мы только на днях о вас вспоминали, правда, Игорек? Как ваши дела? Все ловите? Ну и работа, хуже, чем у Игоря в лаборатории. Я в смысле вредности. А молоко вам не дают?

— Его заслужить надо. Вот девочка требует своего усатика, а… — я беспомощно развел руками. — Одним словом, виноват.

— Да что вы, что вы, мы ей медвежонка купили. Он гораздо больше и весь лохматый. Правда, чудесный, Нинок?..

— Плохой медведь… и не слушается. Хочу усатика, — ответила девочка.

— Сиюминутный каприз, — вмешался солидно молчавший Игорь, — увидела вас и вспомнила своего тигра.

— По ассоциации?..

Мы смеемся, и прохожие начинают на нас оглядываться. Едва ли кому-нибудь из них приходит в голову, что веселая компания составлена таким замысловатым образом. Просто счастье, что вор взял в квартире всего ничего. Симпатичные эти Саблины, но им было бы не до смеха, пропади у них что-то ценное. И это естественно.

— А если всерьез, ребята, — продолжаю я, — то теперь вашего гостя быстро не найдешь. Так уж получилось, что мы его с самого начала за другого приняли.

— И черт с ним, — махнул рукой Игорь. — Стоит он того, чтобы о нем до сих пор помнить. Мы и думать о краже забыли.

— Вы-то забыли, а я, к сожалению, не могу.

— Скажите, вам действительно важно его найти? Я ведь считала…

— По-моему, важно всем, — мягко возражаю я. — Другое дело, кто не нашел. Не нашли мы — милиция. Тут уж вы ни при чем.

— И мы тоже виноваты, — решительно заявляет Леля. — То есть я хочу сказать: Игорь виноват. Конечно. Это ты тогда твердил: «Дался тебе этот ворюга, скоро получу тринадцатую, и купишь себе тряпки», как будто в тряпках дело. А теперь, наверное, поздно, но я все равно расскажу.

Смысл сбивчивого Лелиного рассказа сводится к следующему. У них в подъезде, на первом этаже, живет старый инвалид Егор Тимофеевич. Он-то и видел вора, или, точнее, «слышал». Старик этот — слепой, еще с молодости. В войну он был танкистом, и ему обожгло лицо.

— В сорок четвертом, — уточнил Игорь. — Егор Тимофеевич был водителем Т-34.

— Замечательный человек, — тараторила Леля. — Живет уже много лет один. Обходится совершенно без посторонней помощи, представляете?.. Говорят, у него что-то такое с семьей получилось. То ли жена после ранения бросила, то ли сам не захотел инвалидом возвращаться. Одним словом, трагедия, но подробностей никто не знает… А так он очень общительный, любит, чтобы около него остановились, поговорили…

Он часто первым здоровается, словно по шагам узнает, — поддержал Игорь. И знаете, что удивительно? Он до последнего времени на заводе работал, авторемонтном, в сложных механизмах вслепую копался.

Я пытаюсь наконец выяснить, при каких обстоятельствах Егор Тимофеевич «слышал» вора и откуда вообще уверенность, что это был вор.

Леля с удовольствием принимается за объяснения, но я понимаю, что лучше обратиться к первоисточнику, и попросил познакомить меня с Егором Тимофеевичем. Саблины охотно согласились сделать это хоть сейчас. «А почему бы и нет? — подумал я. — Зачем откладывать? Надо только позвонить Кунгарову, сообщить о встрече в чайхане».

— Одну минуту, ребята, — сказал я и направился к будке с телефоном.

Первый же автомат сработал, везет мне сегодня и в крупном и в мелочах.

— Данные в цвет, — говорит Рат; голос у него довольный. — Ты куда сейчас?

Мне очень хотелось сообщить Рату о неожиданном свидетеле, но, во-первых, я пока знаю о нем лишь со слов Саблиных; во-вторых, свидетельство слепого уже само по себе вызывает сомнения, и Рату с его практической основательностью ничего не стоит придушить мою затею в зародыше.

— Домой, если не возражаешь, — отвечаю я и присоединяюсь к Саблиным.

Свидетель

Дверь открывает мальчуган лет двенадцати. Детские голоса доносятся и из комнаты.

— Дядя Егор! К вам! — кричит мальчуган, а нам радостно сообщает: — Я думал, мама за мной пришла.

— Детей так любит, всегда возле него копошатся, — вполголоса поясняет Леля.

В прихожую вышел хозяин. Есть старики и… старики. Одни старятся медленно, неохотно, ко волоску, по морщинке, уступая возрасту. Потом наступает критический момент, и природа мстит за упорное сопротивление разом и сокрушительно. Человек, еще вчера казавшийся молодцом, вдруг превращается в дряхлого старца. Другие становятся пожилыми вроде бы преждевременно. Зато они не дряхлеют уже до самой смерти. Они из тех, кто умирает на ногах. К этим последним я отнес мысленно и пожилого человека, стоявшего сейчас перед нами. В седых волосах не было ни одного просвета, такие же густые брови нависали над темными впадинами глаз. Шрамы давних ожогов иссечены морщинами, но кожа не кажется дряблой, словно время придало ей новый рисунок, не изменяя самой материи.

— Егор Тимофеевич, вот гостя к вам привели, — начала Леля…

— Прошу. — Шевельнулись брови, большая рука потянулась навстречу.

Рукопожатие, по-моему, заслуживает специального исследования. В нем как в почерке и походке проявляется характер личности. В данном случае подтвердилось мое давнее наблюдение: фронтовики, пожимая руку, не отдают дань условности, а словно бы приобщают тебя к бескорыстному мужскому содружеству.

Саблины ушли, а я представился хозяину. Он провел меня в комнату, безошибочно ориентируясь в пространстве. Точные движения, внешне абсолютно лишены «поискового импульса», характерного для слепых, но в их выверенной четкости угадывается тяжелый опыт.

Ребята перестали галдеть, с любопытством глядят на меня. На раздвинутом столе что-то невообразимое. Однако в хаотическом нагромождении металлических и пластмассовых деталей, пестрых клубков, расцвеченных всеми цветами радуги проводов, плоских и круглых батареек можно различить основы монтажа. Только, чем все это должно стать в будущем, я не понял.

— Как, по-вашему, что это такое? — словно угадав мои мысли, спрашивает хозяин.

Любопытство в ребячьих глазах сменяется напряженным ожиданием ответа. Я морщу лоб и отвечаю предельно серьезно:

— Скорее всего концертный рояль в разобранном виде. — И уже под хохот ребят заканчиваю: — Но, по-моему, здесь не хватает струн.

Егор Тимофеевич улыбается. Я догадываюсь об этом по излому бровей, по сбежавшимся к глазам морщинам.

— Это будет модель электромобиля, не верите? — сообщает мальчуган, открывший мне дверь.

— Верю, — говорю я. — Но сам бы ни за что не догадался.

— Поступайте в наш кружок, — предлагает Егор Тимофеевич. — А теперь, ребята, по домам. — И, будто извиняясь, добавляет: — Все равно пора, сами знаете.

Дождавшись стука захлопнувшейся двери, Егор Тимофеевич говорит:

— Иногда так увлечемся, что родители приходят о времени напомнить. Да иной раз сами застревают. Папы, конечно. Мужское дело — техника.

— Теперь и женщины с этим делом не хуже управляются.

— И напрасно, — отрезал старик. — Сколько женских ремесел есть… А техника, она разная бывает. Тяжести ворочать, да в бензине, да в копоти копаться? А при этом и детей вынянчи, и фигуру сохрани, чтоб, значит, муж к другой не сбежал. Думаю, такое равноправие никому пользы не приносит.

Шрамы на лице Егора Тимофеевича побелели: то ли от напряжения натянулись, то ли от лица кровь отлила.

Мы помолчали. Егор Тимофеевич сам заговорил о том, что интересовало меня в первую очередь.

— Встретился я тогда с человеком, что обокрал Саблиных. О краже той, правда, мне рассказали много дней спустя.

Я терпеливо жду продолжения, хотя главный для меня вопрос: «Откуда у вас, Егор Тимофеевич, уверенность, что человек тот и есть вор?» — так и просится с языка.

— Было это в четверг, потому что Витя — мальчик, что здесь сидел, — пришел потом ко мне читать «Литературную газету». А когда я вышел подышать воздухом, как обычно перед обедом, в начале третьего, газета лежала в ящике. Значит, почтальон уже приходил. Это важно, потому что они часто меняются, и я мог его не знать. В дверях мы и столкнулись с тем человеком. Он что-то пробормотал, может, извинился, а может, наоборот, выругался, я не разобрал, но отступил, давая мне пройти. И тут же, так это быстро, спрашивает: «Зейналов Асад на каком этаже…» — и вдруг осекся, видно, понял, что я не вижу, рассмеялся и вошел в подъезд. Я даже и ответить не успел, что Зейналов в нашем доме не проживает. Когда он обратно вышел, я его по шагам узнал: мелким, торопливым. С полчаса прошло. Меня это удивило, я сказал ему: «Зейналов-то тут не живет, молодой человек». А он мне: «Откуда ты знаешь, молодой я или старый?» Опять засмеялся и пошел со двора.

«Кража действительно произошла между двумя и четырьмя часами дня, — думал я. — И, судя по поведению… Старик, пожалуй, прав, это вор».

— Сколько вы пробыли еще во дворе, Егор Тимофеевич?

— Да не меньше часу.

— И за это время никто больше не появлялся?

— Почему же… Роза Арменаковна повела внучку на музыку и… Впрочем, это все были знакомые.

У меня возникло сомнение:

— А не мог этот парень действительно прийти к кому-то из жильцов вашего подъезда, но не хотел его или ее называть? Отсюда и наивная маскировка.

Егор Тимофеевич задумался, потом нерешительно сказал:

— Такое, конечно, возможно… кто ж его знает. И вообще, — твердо продолжал он, — тут уж я вам не советчик. Жильцов наших я узнаю, это точно, а кто к кому ходит — не интересуюсь.

Обидел я старика своим вопросом, факт. Он губы поджал, брови нахмурил и даже чуть отвернулся. «Ну и дурака же ты свалял, братец, — мысленно ругаю себя, — сколько с людьми общался, а разговаривать толком не научился».

— Я, Егор Тимофеевич, вслух рассуждаю по привычке. Этот вопрос я задал себе. И отвечаю на него сам: нет, тот человек приходил не к жильцам. И знаете, почему? Если исходить от противного, то настоящему вору оставалось всего минут двадцать, не больше.

Вы ушли домой, как минимум, после половины четвертого, а ровно в четыре Игорь Саблин был уже в своей квартире. В течение двадцати минут вор должен был подняться на пятый этаж, убедиться в отсутствии хозяев, отжать дверь, отобрать вещи, спуститься вниз и через весь двор выйти на улицу, ведь Игорь никого во дворе не встретил. Нет, кража после вашего ухода практически исключается. Значит, человек, якобы искавший Зейналова, и был вором.

Старик слушал внимательно, довольно кивая. И слава богу, что он больше не сердится на меня. Вот уж кого бы мне совсем не хотелось обижать.

— Теперь, Егор Тимофеевич, постараемся уточнить его личность. Я, конечно, понимаю, что вы обменялись всего несколькими фразами, но какое-то, пусть самое приблизительное, представление о нем у вас все же сложилось?

— Молодой он. По-русски говорит правильно, но с акцентом. Так говорят все местные: и азербайджанцы, и армяне, и даже русские, но только городские ребята. Ну конечно, он не из шибко воспитанных, те старикам не «тыкают». Вот, пожалуй, и все.

Маловато, но кто же на слух мог бы определить больше?

Я поблагодарил Егора Тимофеевича и, прощаясь, пожелал быстрейшего завершения модели. Чтоб уж даже такой профан, как я, не мог ее ни с чем перепутать.

— Да, электромобиль будет! — по-детски радостно ответил Егор Тимофеевич. — И он поедет, обязательно поедет, вот увидите. А гордость ребятам какая! Собственными руками создан. А потом подарим его — у меня уж с ребятами и договоренность имеется — детскому дому. Против такого автомобиля ведь никто возражать не будет: чистый и бесшумный. Представляете? Совсем бесшумный!

Егор Тимофеевич говорил теперь совершенно иначе, чем прежде, когда речь шла о краже, говорил с подъемом, будто зримо видел свое детище в законченном виде. Мне, зрячему, было сейчас гораздо труднее: я видел стол, заваленный деталями, и… никакого намека на будущего красавца. Но мне очень хотелось как-то разделить восторг хозяина, и я сказал:

— Конечно! Ведь это не мотоцикл.

— Постойте-ка, постойте-ка, — Егор Тимофеевич задумался и, вытянувшись, словно прислушивался к чему-то. — А знаете, он ведь приезжал на мотоцикле. Мотоциклетный мотор я услышал в подъезде, когда проверял, принесли ли газету. Шум тут же стих, и я понял, что кто-то подъехал к нашему дому. А потом мотор заработал сразу после его ухода. Помню, я еще подумал, что зажигание барахлит: двигатель долго не заводился.

— Едва ли воровать на мотоцикле приехал, — усомнился я. — Скорее всего просто совпадение. Улица все-таки…

— Да нет, — перебил меня Егор Тимофеевич. — Запах! Я его, родимого, за версту узнаю, а тут нос к носу столкнулся. Запах…

По дороге домой я думал не столько о воре-мотоциклисте, сколько о нежданно-негаданно объявившемся свидетеле, Егоре Тимофеевиче.

Дела текущие…

— Обрадовал ты Салеха, — сообщает мне Рат на следующий день. — Просил зайти, как появишься.

Салех Исмайлович — начальник отделения БХСС. Ему пятьдесят три, но в прошлом году мы гуляли на его свадьбе, и женился он в первый раз. Поэтому многие сотрудники, даже значительно моложе, за глаза зовут его по имени.

Салех Исмайлович встречает меня со своей обычной экспансивностью, обе его руки протягиваются навстречу в приветственном жесте:

— Садись, дорогой, садись…

Сам он, даже сидя, пребывает в постоянном движении, кожаное полукресло скрипит под ним как арба на булыжной мостовой. И все-таки именно сидячая поза придает начальнику нашего ОБХСС солидность, которая исчезает, стоит ему подняться: очень уж мал ростом.

У Салеха Исмайловича все под рукой, даже сейф, стоящий позади и чуть левее кресла. Он достает оттуда с десяток фотокарточек, протягивает мне:

— Посмотри, дорогой, кого из них с Мирзоевым вчера видел?

Фото удачное, я без труда узнаю мирзоевского собеседника.

— Правильно, — подтверждает Салех Исмайлович, словно он, а не я видел этого мужчину в чайхане.

На обороте фотокарточки надпись: Мамедов Рагим Фатулла оглы.

— Не удивляйся, что раньше тебе не показывал, сам до вчерашнего вечера не знал, что Мамедов и Гызыл Рагим один и тот же человек, — пояснил Салех Исмайлович. — Теперь расскажи, дорогой, все подробно расскажи.

Внимательно выслушав мой несложный отчет, Салех Исмайлович делает неожиданный вывод:

— Везучий ты.

— У нас в уголовном розыске все такие, — смеюсь я. — Только в чем мне вчера повезло, разве что чаю вперед на месяц напился?..

— Ты не знаешь, зато я знаю. Гызыл Рагим, как джейран, осторожный: сколько времени Мирзоевым занимаемся, ни разу их вместе не видели. Мог и вчера не приехать. Я уже начал опасаться: в чем-то ошиблись, вспугнули… Мирзоев большую партию приготовил «налево», теперь не сомневаюсь: для Гызыл Рагима. Тот через подставных лиц в бакинском хозрасчетном цехе всеми делами заправляет. Коммерция — на копеечном ширпотребе, а прибыль — крупное предприятие позавидует. Мирзоев обычный жулик, примитив; Рагим башковитый человек, прирожденный хозяйственник, если бы для государственной пользы старался, цены бы ему не было.

Кресло перестало скрипеть; Салех Исмайлович, задумавшись, смотрел мимо меня. Когда он опять заговорил, и в тоне, и в выражении его лица произошла разительная перемена: будто не сотрудник милиции, начальник ОБХСС, а просто зрелый, многое повидавший человек, не связанный никакими должностными обязанностями, делится своими наблюдениями и мыслями.

— Оказывается, Мамедов Рагим раньше здесь работал, на этой же фабрике и тоже замдиректора; был на отличном счету: деловой, добросовестный, в директора его прочили. Потом заварил историю: развелся с женой, чтобы на сотруднице, своей подчиненной, жениться, а та тоже семейная — муж, дети. Получился громкий скандал. Стали его по разным инстанциям песочить. Так ему и надо, сукину сыну, — свою семью разбил, в чужую влез, — но ведь одно дело голову отрубить, а другое — четвертовать. Знаешь, как это бывает, разом такая история не кончается, а пока она тянулась, он и работу завалить успел. В конце концов сняли его с треском.

— Он обиделся и превратился в Гызыл Рагима?

Салех Исмайлович покачал головой и, не принимая моей иронии, серьезно сказал:

— Молодой ты еще, прямолинейно судишь. Рагим пять лет в «золотого» превращался. А бывает, человек и сразу ломается, если характера нет. Народ как говорит: «В гору идешь, под гору катишься». Думаешь, я Мамедова оправдываю? Ни в коем случае. На этот счет тоже мудрая пословица есть: «Не тот конь плох, что в реке спотыкается, а тот, что стоит перед ней как вкопанный». Опять-таки от семьи много зависит, от жены. Это же только кажется, что наши кавказские женщины голоса не имеют. Голос-то, может, действительно они редко падают, зато в серьезных делах мы всегда в их сторону косимся, ради них и на хорошее, и на плохое идем. Та женщина, сразу видно, не из порядочных, раз мужа и детей бросила. Сам подумай, разве приличная жена, тем более мать, может так поступить?

«На такой вопрос однозначно не ответишь», — подумал я, но Салех Исмайлович в моем ответе не нуждался.

— Конечно, нет, — убежденно сказал он. — Значит, и без ее влияния не обошлось. Побрякушки давай, тряпки давай, то давай, это давай… А где ему взять? Был уважаемый человек, была семья, дом… Вдруг бац, ничего не осталось. Как в таких случаях люди поступают? Не знаешь? Я знаю. Настоящий мужчина снова в гору пойдет и еще выше поднимется. А бесхарактерный, тряпка, вниз побежит… Почему? Потому что легче и быстрее…

Салех Исмайлович удовлетворенно откинулся в кресле и тут же резко подался вперед, грудью на стол.

— Что я делаю?! У тебя время отнимаю, у себя время отнимаю. Две ведущих службы чем занимаются? Какому-то жулику косточки перемываем… Ай, как нехорошо… Извини, дорогой, спасибо тебе, — обе руки опять тянутся мне навстречу, но теперь это жест прощальный.

Вернувшись к себе, я забываю о Гызыл Рагиме. Мое внимание целиком поглощает «похититель тигренка». Я кладу перед собой тонкую папку с несколькими документами, аккуратно подшитыми и пронумерованными. Уголовное дело, приостановленное «за необнаружением преступника». А он, оказывается, разъезжает на мотоцикле.

После беседы с Егором Тимофеевичем абстрактное понятие «неизвестный преступник» материализовалось в конкретное лицо с рядом примет. Теперь я имею возможность его искать.

Прежде всего нужно выяснить, не «наследил» ли «наш мотоциклист» где-нибудь еще? Поэтому начинаю с того, что зовется делом техники, но только в буквальном смысле. В течение нескольких минут информационный центр министерства внутренних дел республики в ответ на мой запрос сообщает: «6 ноября, днем, в поселке „8-й километр“ г. Баку совершена кража из квартиры. По имеющимся сведениям, преступник подъезжал к дому на мотоцикле с коляской, который затем использовал для транспортировки украденных вещей». Перечень похищенного был небольшим, но туда входил японский транзисторный приемник, а он один стоит немалых денег. Если допустить, что в Баку действовал тот же мотоциклист, то улов у него оказался побогаче, чем здесь, у Саблиных. Впрочем, оснований для такого допущения маловато: Баку не Каспийск, в городе с миллионным населением обстоятельства кражи могут совпадать, ничего не доказывая.

Затем я звоню в нашу ГАИ и прошу подготовить список лиц в возрасте от восемнадцати до тридцати лет, имеющих мотоциклы или права на их вождение. Конечно, в этом списке будут только местные жители, но ведь нам иной раз приходится искать иголку и в том стоге сена, где ее не могло быть вовсе, зато наверняка исключить его из дальнейшего поиска.

Трудно возвращаться к начатому неудачно. Пока я корпел над планом предстоящих действий по уголовному делу «о краже из квартиры Саблиных», в комнате образовалась дымовая завеса. Сквозь нее едва различим плакат с изображением черепа и дымящейся сигареты. А жаль, ведь он очень поучителен. Идея развесить эти красочные плакаты по всему горотделу пришла нашему замполиту Фаилю Мухаметдинову. Хорошая идея. Первое время как взгляну на стенку, так мурашки по спине, а потом ничего, привык. И обитатели других кабинетов, по-моему, тоже свыклись. Как-то вскоре после торжественного расклеивания этих плакатов («наступать, так широким фронтом», — сказал Фаиль) я застал его за любопытным занятием: он стоял нос к носу с черепом, и плакатная струйка дыма выглядела жалкой по сравнению с тем, что удавалось выпускать замполиту.

— Соревнуемся? — спросил я.

Фаиль смутился, а потом, рассмеявшись, сказал:

— Вырабатываю иммунитет. Плакат, в общем-то, отличный. Разве нет?

— Впечатляет, — осторожно согласился я, а он безнадежно махнул рукой:

— Черта с два. Никто у нас курить, по-моему, не бросил.

И все-таки определенную пользу плакат принес. Как выразился Шахинов, некурящим он доставил и продолжает доставлять много тихой радости. К ним относится и мой сосед Эдик Агабалян, поэтому, прежде чем отправиться к Кунгарову, я настежь открыл окно.

Вовремя я это сделал: в дверях сталкиваюсь с входящим Эдиком. Впрочем, если быть точным, ударяюсь об него. И это, поверьте, чувствительно. Особенно после того, как он отдохнул на курсах повышения квалификации. Эдик не великан, но природа компенсировала рост чрезвычайно высоким удельным весом тела. Наверняка оно наряду с кальцием, фосфором, углеводами и белками содержит какую-нибудь разновидность скальных пород. Недаром он родом из Карабаха. А в лице у него никакой жесткости, оно всегда улыбчиво, и большие оленьи глаза взирают добродушно.

— Куда это ты разогнался? Небось накурил…

Эдик вообще склонен к неожиданным, но прагматическим выводам. Наверное, поэтому в горах Карабаха так много долгожителей.

Я собирался сообщить Рату о новом свидетеле по «своему делу», посоветоваться в отношении поиска мотоциклиста. Однако вижу: он косится на часы, тщательно сортирует бумаги в папку «для доклада».

— Что у тебя?.. — Мельком глянув в мой план мероприятий, он расписывается на нем, возвращает мне и снова утыкается в разложенные документы.

Поскольку я не ухожу, Рат на секунду поднимает голову:

— Потом… Все остальное потом. Сам понимаешь…

Конечно, понимаю. Он боится упустить Шахинова.

Время начальника горотдела, как и директора крупного завода, по давно заведенной практике меньше всего принадлежит собственному предприятию. Горком, исполком, прокуратура, совещания, депутатские обязанности, выступления перед коллективами трудящихся, увязка и утряска межведомственных вопросов и так далее, без конца и края, а уж в конце года тем паче.

Придется подождать с вором-мотоциклистом. Может быть, это и к лучшему: успею выяснить что-нибудь конкретное, и Рат не станет недоверчиво хмыкать по поводу нового свидетеля. Вор на мотоцикле — этого еще не хватало.

— Ну вот, теперь порядок, — удовлетворенно говорит Рат, заканчивая свои манипуляции с папкой.

Приучил все-таки нас Шахинов к аккуратности. Даже Кунгаров, скептически относившийся ко всему, что связано с бумагами, теперь при случае любит подчеркнуть: «Действие и документ — две стороны одной медали». Ему, конечно, кажется, что он всю жизнь так думал.

Выходим вместе: он — к начальнику, я — к себе.

В обычный день, когда все течет мирно и спокойно, нет ЧП и экстренных заданий, в обеденный перерыв в наш кабинет со всего горотдела направляются шахматисты. Два стола, две доски, четыре партнера и невесть сколько болельщиков. В числе последних больше половины играют на уровне незабвенного Бендера, но это ничуть не мешает им принимать самое живое участие в обсуждении позиций; они подсказывают немыслимые ходы, ожесточенно спорят, под носом у обалдевшего игрока в ажиотаже переставляют фигуры и, зевнув ферзя, скромно ретируются на задний план, чтобы уже через минуту вновь ринуться вперед, на худой конец. к другой доске. Бури негодования сменяются взрывами смеха. Прелесть таких шахматных баталий, разумеется, не в игре — какая уж тут игра, — а в атмосфере, ей сопутствующей. Честное слово, ни один цирк не способен вызвать столько восторгов и трагикомического отчаяния! Все за неполный час времени. Наверное, поэтому к нам идут и вовсе не умеющие играть. Они составляют вторую волну нашествия. Не спеша позавтракав в буфете, они являются к нам с сонными от сытости лицами, а к концу перерыва с них можно писать персонажей Вальпургиевой ночи. Даже Шахинов, проходя мимо, любит заглянуть к нам.

Ровно в два основную массу будто ветром выметает из кабинета, и лишь самые заядлые, с грохотом складывая доски и не слушая друг друга, продолжают радостно или огорченно — в зависимости от результатов — делиться впечатлениями.

Сразу после перерыва нас собирает Шахинов.

— Хочу познакомить оперативный состав с новым пополнением, — сообщает он.

В кабинет во всем сиянии безукоризненно сшитого милицейского кителя — Фаиль Мухаметдинов по старой флотской привычке уделяет форме максимум внимания — входит замполит, а за ним не очень решительно пятеро незнакомых парней. Замыкает входящих Кямиль — его-то уж мы все хорошо знаем.

Теперь ясно, что за пополнение.

— Здравствуй, товарищ комсомол! — улыбается Шахинов, идет навстречу.

Мы тоже встаем, и знакомство происходит церемонно, как на дипломатическом приеме. Наверное, так и должно быть: торжественность обстановки запоминается надолго. Пусть ребята почувствуют, что всерьез, а не для «галочки», пришли они помогать своей милиции.

Фаиль представляет ребят: Алеша Наджафов, Юра Саркисов, Измук Хабибов… Каждое новое имя сопровождает рефрен Кямиля: «Чох яхшы комсомолчу»[3]. Дважды он добавил: «Эн яхшы бизим фехлеим»[4].

— А это наш самый лучший работник, — кивает на Кямиля Шахинов.

— У нас в нарды играет, у нас чай пьет, у нас скоро жениться будет, — не удержался Рат от своей традиционной шутки. На всякий случай — чтобы не обиделся, — он одновременно похлопал Кямиля по плечу.

— На химкомбинате каждый из вас выполняет определенную работу. Верно? У нас тоже своя специализация: уголовный розыск, ГАИ, следствие, ОБХСС… Давайте обсудим и решим, в каких службах вы станете нашими нештатными сотрудниками.

Все рассаживаются, и Шахинов обращается к смуглолицему высокому парню:

— Вот вы, какая милицейская специальность вас больше всего привлекает?

— Насколько я понял, — отвечает за парня Фаиль, — Алеша Наджафов лихой мотоциклист, и его больше всего волнуют транспортные проблемы.

— Настоящий гонщик. Куда хочешь на мотоцикле проедет, — солидно добавляет Кямиль.

— Ну раз так, товарищ Наджафов, — говорят Шахинов, — ваше желание помогать автоинспекции вполне естественно. Вас сегодня же познакомят с начальником ГАИ майором Мурсаловым. Он тоже не из робких водителей, уверен, вы быстро найдете общий язык.

— Уж это точно. Нашему Сеиду только самого шайтана возить, — вставляет Салех Исмайлович.

Мы, сотрудники, переглядываемся и не можем удержаться от смеха. Салех Исмайлович не улыбается, старательно промокает лицо платком.

— Вспотел от воспоминаний, — шутит Рат.

Эту историю в гор отделе знали все. Как-то Сеид решил подвезти задержавшегося допоздна на работе Салеха Исмайловича. По пути они обратили внимание на стоявший с потушенными огнями ГАЗ-69. Причем Салеха Исмайловича взволновал не сам «газик» в качестве «нарушителя» правил движения, а то, что стоял он у запасного входа на местную базу «Азериттифака» и около него подозрительно копошилось несколько теней. Заметив милицейскую «Волгу», тени задвигались в вихревом темпе, и «газик», так и не осветившись, дал тягу. Естественно, началось преследование, однако вскоре «газик» свернул на проселок и зайцем помчался в поле. Ночью по такой дороге не рискуешь свернуть себе шею разве что на тракторе. Когда погоня все-таки завершилась удачно и ее участники на другой день делились своими впечатлениями, Сеид объяснял, что ничего не успел почувствовать: следил за дорогой и в мегафон крыл беглецов. Зато Салех Исмайлович думал о том, что, если уцелеет, никогда в жизни не сядет в машину, где за рулем будет Сеид Мурсалов. В конце концов он, Салех Исмайлович, все-таки человек, а с базы, как известно, воруют не людей, а вещи.

В соответствии с личными пожеланиями распределились и другие ребята. Уголовному розыску вызвались помогать двое.

Черноглазый крепыш Юра Саркисов уже имел опыт борьбы с правонарушителями. Он был членом оперативного отряда городского комитета комсомола, и на его счету несколько задержаний.

Измук Хабибов — худенький паренек. Тонкие черты в сочетании с чуть раздвинутыми татарскими скулами придавали лицу привлекательное своеобразие. Он среди дружинников новичок, поэтому Кямиль подкрепляет просьбу товарища:

— Не смотрите: такой худой. Как лиса ловкий и ничего не боится. Сегодня в патрулирование вместе идем.

Хабибов работает плановиком, и Шахинов предложил ему стать нештатным сотрудником ОБХСС. Однако тот мягко, но настойчиво отказался.

— Меня очень интересует работа уголовного розыска, — пояснил он.

— Уголовный розыск, уголовный розыск… Всем нравится уголовный розыск, — раскипятился Салех Исмайлович. — А что там особенно интересного? Одного лови, другого лови, все время лови… Посидеть подумать некогда. А нам длинные ноги не нужны. Нам голова нужна.

— Посидеть подумать, конечно, неплохо, — парирует Рат, — но когда в это время обчищают базу, например, то лучше уж иметь длинные ноги.

Шахинов прекращает дискуссию:

— Ну так как же, товарищ Хабибов?

Тот, стараясь не смотреть в сторону начальника ОБХСС, повторяет:

— Мне бы очень хотелось помогать уголовному розыску.

— Что ж, Салех Исмаилович, придется вам пока обойтись без новых помощников, — констатирует Шахинов. — Желаю всем успеха.

В конце дня получаю из ГАИ запрошенные мною сведения. Я занялся их изучением и не заметил вошедшего Рата. А он возвышается надо мной и, усмехаясь, косится на знакомую обложку дела:

— …Крадемся по следу тигра. Что новенького?

— Свидетель, — отвечаю я, испытывая удовлетворение, что традиционный кунгаровский розыгрыш не состоится.

Узнав, что старик слепой, Рат пожимает плечами, мол, какой же это свидетель, однако, выслушав все остальное, говорит:

— Здесь есть за что уцепиться: мотоцикл — это примета. С завтрашнего дня можешь приступать.

— Спасибо, но твое официальное разрешение уже получено, — в отместку за прежние мучения, связанные с моей «любимой мозолью», ехидно ответил я и показал утвержденный им план мероприятий.

Удар бешбармаком[5]

Вечером произошло событие, сорвавшее все наши планы. В половине одиннадцатого меня вызвали в горотдел: разбойное нападение, тяжело ранен дружинник.

В Каспийск для скорости я добирался на такси.

Оказывается, несчастье с Кямилем. Случилось это так.

В 21.17 дежурному горотдела позвонил дружинник Измук Хабибов и, срываясь на крик, сообщил, что убит Кямиль, сию минуту возле магазина № 36 по Морской улице.

Дежурный немедленно связался по рации с оперативным нарядом, патрулировавшим по городу на автомашине. В 21.23 наряд прибыл на место происшествия. Еще до прибытия наряда Хабибов обнаружил, что Кямиль жив, хотя и находится в бессознательном состоянии, и вызвал «скорую». Опергруппа еще застала пострадавшего, поэтому в первые минуты, по сути дела, занималась им. После его отправки в больницу была предпринята попытка обнаружить преступника на близлежащих улицах. Она ни к чему не привела, и Сардаров, старший опергруппы, занялся уточнением обстоятельств ранения дружинника. Вскоре приехал дежурный следователь прокуратуры, составил протокол осмотра места происшествия, уже по всей форме допросил очевидцев. Их было двое: напарник Кямиля по патрулированию Хабибов и заведующая магазином № 36 Самедова.

Сейчас начало двенадцатого ночи. Мы все в шахиновском кабинете. Мы — это Кунгаров, Агабалян, старший оперативного наряда Сардаров, следователь прокуратуры Зонин, Мухаметдинов и я. Замполит, конечно, мог не приезжать на ночь глядя, но, не сообщи ему дежурный о происшествии, когда такое случилось с дружинником, да еще «с нашим» Кямилем, век не простил бы.

Шахинов только что звонил в больницу. Ему ответили, как и прежде дежурному: «Осуществляются меры реанимационного характера».

— Давайте запись, — приказал Шахинов.

Сухо щелкает клавиша магнитофона. Шуршание пленки, затем женский голос: «Совсем немного от магазина отошла, вдруг…».

«Не волнуйтесь, — голос Сардарова, — давайте по порядку. Назовите себя».

«Самедова Азиза-ханум… Азиза Беюкага кызы[6]. Завмаг-продавец, магазин номер тридцать шесть, второй гастроном горпищеторга. В девять часов магазин закрыла, совсем немного отошла, вдруг он, на руке железо, бешбармак да… говорит: „Убью…“

„Кто он?“

„Мужчина, да… Часы, кольцо отдала… Говорит: „Деньги давай!““ Это время дружинник келди[7]. Он сразу убегал, потом видит: дружинник догонять будет, ударил железом по голове и совсем убегал».

«Откуда знаете, что преступник ударил Кямиля, то есть пострадавшего, железным предметом?»

«Вай… Сразу упал, такой болшой рана был, кровь был. Железо да, бешбармак…».

«Хорошо, продолжайте».

«Потом этот парень, дружинник да… тоже подбегал… Я ему кричала: убили, убили! Он автомат ходил, милицию звонил… Потом „скорой помощь“ звонил… Потом… и все».

«Объясните, как выглядит преступник, какой собой?»

«Я его не знаем… Молодой из себя, такой болшой… и на голове кепка болшой…».

«Лицо запомнили? Если увидите, узнаете?»

«Может, узнаем… совсем рядом стоял… кольцо, часы взял… может, узнаем».

Магнитофон выключен. Шахинов обращается к следователю прокуратуры:

— Что добавите, товарищ Зонин?

— Самедова подробно описала кольцо и часы. Во внешности грабителя обратила внимание на высокий рост и широкое кепи. Больше ей ничего не запомнилось.

— По-моему, осталось невыясненным, о каких деньгах шла речь?

Мысль Шахинова ясна. Если бы Самедова была случайной прохожей, то требование преступника: «Деньги давай…» — не имело бы значения, но она вышла из магазина, где работает, и это обстоятельство существенно меняет дело. Преступник мог знать о каких-то конкретных деньгах, а раз так, выбор его не случаен.

— Упустил, — вздыхает Сардаров.

— Пожалуй, вы правы, — соглашается неподчиненный Шахинову Зонин. — Завтра допрошу директора гастронома о порядке инкассации выручки.

Снова щелчок магнитофона.

«Хабибов Измук, дружинник. Работаю на химкомбинате в плановом отделе. Мы с Кямилем Алиевым начали патрулирование в двадцать часов. В десятом часу Кямиль предложил пройти по Морской, чтобы коротким путем выйти к Дому культуры; там в половине десятого кончается киносеанс. Не доходя немного до магазина, мы заметили мужчину и женщину. Я подумал: просто парочка, а Кямиль, видно, сразу догадался, в чем дело, и бросился к ним. Мужчина побежал через проезжую часть улицы к дому напротив, Кямиль за ним. В тот момент, когда я поравнялся с женщиной, и она сказала: „Бандит, грабил меня…“, мужчина вдруг повернул навстречу Кямилю, и Кямиль упал. Это случилось так неожиданно, что я даже не видел удара. Только слышал, как женщина закричала: „Убили, убили!“ Преступник скрылся за углом дома, и я понял, что не сумею его догнать…».

— Струсил, — резко вставил Рат.

«Кямиль был как мертвый, голова в крови. Я из автомата позвонил дежурному, а потом, когда понял, что Кямиль жив, в „скорую помощь“. Женщина мне объяснила, что является заведующей магазином, напавшего на нее мужчину не знает».

Голос Сардарова:

«Опишите его внешность».

«Здесь темно, все произошло очень быстро. Мне запомнилось, что он высокого роста…».

«Как он был одет?»

«Да, на нем не было пальто. Какой-то короткий плащ или, может быть, куртка… На голове широкое кепи».

«Вы сумели бы узнать его?»

«Сейчас мне трудно оказать. Может быть, по внешнему виду…».

— Я подробно зафиксировал показания Хабибова в части объяснений, данных ему Самедовой. Существенных расхождений нет, — сообщил Зонин. — С протоколом осмотра товарищи уже знакомы, но я тут схему набросал для наглядности…

— Давайте, давайте, это необходимо, — оживился Шахинов.

Мы сгрудились вокруг стола, рассматривая исчерченный разноцветными карандашами лист бумаги.

— Вот Морская, — пояснил Зонин. — Один фонарь горел в самом начале улицы, а здесь освещенный магазинчик. До магазина идет забор стройки, у края тротуара большое дерево. Между деревом и забором преступник остановил женщину — в десяти метрах от магазина. Как видите, место он выбрал удачное: с одной стороны — оно закрыто забором, с другой — деревом. Дружинники появились отсюда, а в этом направлении побежал преступник.

Зонину удалось хорошо передать динамику происходившего. Синяя стрелка круто поворачивала назад, утыкаясь в преследовавшую — красную. В точке их соприкосновения — крестик, обозначавший место падения Кямиля, почти на середине проезжей части улицы. Потом острие синей стрелки вновь устремлялось в первоначальном направлении к заштрихованному прямоугольнику.

— В этом двухэтажном доме бытовые учреждения: прачечная, химчистка, ремонтное ателье. В восемь часов все закрывается, дом вымирает. Это косвенно подтверждает версию об обдуманности нападения, — продолжал Зонин.

Я с ним не сталкивался раньше, знал только в лицо. Ему не меньше сорока, но он из «породы мальчишек»: светловолосый, ясноглазый и без единой морщинки. Судя по всему, он опытный следователь, однако до выяснения детали с деньгами я бы на его месте не торопился с выводами. Хороша версия, по которой обдуманно и заранее готовятся напасть на случайного прохожего.

— Значит, он скрылся за углом дома, а что там, дальше?

— Дальше жилая пятиэтажка. Впритык, — отвечает Кунгарову Сардаров.

Рат задал свой вопрос потому, что на чертеже пятиэтажка отсутствует, там пусто.

Зонин морщится:

— Моя схема — не план города.

— По-моему, это важно, — вмешался Шахинов. — Не возражаете?

Он забирает лист, аккуратно дочерчивает недостающее здание и, ни к кому персонально не обращаясь, замечает:

— В этом доме можно найти людей, видевших бежавшего преступника. Надо было обойти жильцов тут же.

— С утра сделаем, быстро отреагировал Рат.

— Будем разбираться дальше, — сказал Шахинов.

Зеленой стрелкой был обозначен путь Самедовой до встречи с преступником, а затем к упавшему Кямилю. Оранжевая отражала движение Хабибова. Сперва она солидно пролегала бок о бок с красной, затем пунктиром — через кружок — место нападения на Самедову, и далее, минуя крестик, но не доходя до угла здания, поворачивала назад.

— Все это в полном соответствии с объяснениями Самедовой и Хабибова на месте, — закончил Зонин.

— Струсил, — повторил Рат.

— Почему обязательно струсил? — вспылил Мухаметдинов. — Растерялся, с кем не бывает?

— А ты посмотри на расстояния, — Рат поочередно тыкал пальцем в отрезки, дотошно измеренные Зониным. — Все произошло на пятачке, да еще тот повернул назад, к Кямилю. Конечно, струсил.

— Может быть, испугался. Что же из этого следует?

Каким-то подчеркнутым, свойственным только ему спокойствием Шахинову всегда удается остудить горячие головы.

— По-вашему, безоружный парень должен был, ни секунды не раздумывая, броситься на вооруженного бандита. Но ведь Хабибов — дружинник, а не штатный работник милиции. Он мог, но не обязан проявлять мужество. Обязаны только мы. Какие будут вопросы по обстановке?

Вопросов не было. Информации явно не хватало, но все понимали, что сейчас ее никто не восполнит.

Перед тем как нам разойтись, Шахинов опять звонил в больницу и опять получил неопределенный ответ: «…в сознание не приходил, прогноз пока неясен».

Оперативное совещание с ограниченным числом участников продолжалось у Кунгарова. Мы с ним лежали на раскладушках; под Эдиком поскрипывал диванчик. В кабинете темно, только по углам три светящиеся точки. Даже Эдик сегодня курит.

Рат чертыхнулся: никак не устроит ноги на приставленном к раскладушке стуле; поднялся, опрокинул его на торец. Потом сказал:

— Судя по всему, тип наш.

— Я этого типа за Кямиля… — окончание фразы заняло у обычно невозмутимого Эдика много времени.

— Кто же этот мерзавец? — продолжал Рат. — С утра оба в пятиэтажку, всех обойдите подряд. нужен свидетель. Как воздух нужен. А я выясню, кто из местной шпаны орудует бешбармаком.

— Думаешь, из шпаны?.. — полувопросительно сказал я.

— А то кто же, — отрезал Рат, — был бы постарше, дружинника не тронул, постарался бы удрать. Их же метров пятнадцать разделяло.

— Точно, — подтверждает Эдик. — На это мог пойти только зеленый. Им молоко в голову ударит — и море по колено.

— Мог убежать, — согласился я. — Темень, и район удобный. Действительно, непонятно, зачем ему понадобилось возвращаться?

Рат прикуривает прямо от сигареты новую. Он не затягивается и способен перевести подряд полпачки.

— Трудно с молокососами. Попробуй предупреди преступления, когда пацан и сам-то, может, вчера еще толком не знал, что всерьез пойдет на грабеж. И все-таки, похоже, присматривался заранее. И «зеленые» в одиночку дела не делают. Нет, что-то тут не клеится. Давайте спать.

Тишина, но я долго еще не могу уснуть. Рат правильно сомневается, у шпаны только в стае страх пропадает. Друг перед другом хвастают, хорохорятся. Вместе что угодно натворить могут, а каждый в отдельности трус. Этот же действовал решительно и в одиночку. Может, не в одиночку? Может быть, его прикрывали? Хабибов же не завернул за угол.

Первого, кого мы увидели с утра, был Измук Хабибов. Он стоял в коридоре, прислонившись спиной к стене.

Рат молча прошел мимо. Я остановился, спросил:

— Ты что тут в такую рань?

Он меня не слышал, смотрел вслед Кунгарову. Я тронул его за плечо:

— Пойдем.

В нашей комнате Эдик возился с электрическим чайником. Он дружелюбно кивнул Хабибову и снова принялся за упрямую спираль, которая не хотела нагреваться.

Рат демонстративно не поздоровался с Хабибовым, я задал Измуку фальшиво-дурацкий вопрос, и только Эдик оказался на уровне современной психологии. Парень вроде начал отходить. И уже не выглядит так, будто готов заплакать.

Эдик где-то раздобывает недостающий стакан. Измук, словно оправдывая свое присутствие, сообщает:

— У меня выходной, подумал, может, пригожусь.

— Конечно, пригодишься. Теперь нам каждый человек дорог, — заглаживаю я свою прежнюю бестактность.

Измук сидит, опустив голову.

— Пей, пока горячий, — предлагает Эдик.

— Спасибо. — Но к чаю не притронулся.

Мучается парень. Вот Шахинов сказал, что он имел право не проявлять мужество. Имел ли?.. Ведь его никто не заставлял идти в дружинники. Если уж решился надеть красную повязку — не трусь. И все-таки в этом упреке какая-то несправедливость. Шел же он рядом с Кямилем по темной Морской улице. Струсил ли, растерялся, теперь уже неважно, но именно их появление спугнуло грабителя, и, не обернись все трагедией, получил бы Измук благодарность и висела бы его фотография в штабе ДНД на доске Почета. Беда ребят в том, что нарвались на бешеного: обычно даже самые отпетые не рискуют вступать в схватку с дружинниками.

— Я все думаю: почему он сразу не убежал? — словно продолжая мои мысли вслух, говорит Эдик.

— А я скоро, наверное, перестану удивляться. Мне последнее время «везет» на выродков. Представляешь, Измук, один тип, чтобы совершить кражу, приехал на мотоцикле.

— И украл игрушку, — добавляет Эдик. — Детский сад.

— Вот именно. Тигренок ему зачем-то понадобился.

— Тигренок? — заинтересовался Измук. — Когда это случилось?

Я не успел ответить.

— Чаи распиваете?

В дверях Рат. Я давно не видел его таким колючим и злым.

Измук вскочил и, не поднимая на него глаз, повторил:

— Выходной у меня, пришел помочь.

— Ты уже помог вчера своему товарищу…

Измук почти выбежал из комнаты. Мы укоризненно смотрели на Рата.

— Добренькие вы. Из больницы сообщили: задета височная кость, до сих пор неясно, будет ли жить.

Поднят по тревоге…

Вчера, получив сообщение с Морской, оперативный дежурный ввел в действие специальный план мероприятий по розыску опасного преступника.

Это вовсе не означало воя сирен, спешного построения милицейских нарядов, выезда автомашин со светящимися вертушками. Горотдел милиции не погранзастава. Он и сегодня оставался по-прежнему тихим, но такая обыденность обманчива, когда совершается тяжкое преступление.

Кунгаров исчез раньше нас. Ровно в восемь выехали и мы с Эдиком. Он уверенно ведет мотоцикл, а подо мной мелко трясется синеполосая люлька.

Морская улица безлюдна. Ну да, сегодня же суббота.

Вот и деревянный особнячок магазина. Эдик берет вправо, впритык к тротуару. Не хочет наезжать на то место. Неужели Кямиль умрет? «Зачем ему квартира? — шутил Рат. — Он же у нас живет». И умрет у нас?..

Сворачиваем за угол, куда вчера убежал тот. Стоял ли кто-нибудь еще здесь, в темноте? Сейчас в это не верится. Тихий переулок, светло.

Жилой пятиэтажный дом. Въезд во двор узкий, сразу за «бытовкой», издали не заметишь. На противоположном конце — выход в следующий переулок, перпендикулярный Морской. Он мог побежать туда. А может быть, прямо в дом? Едва ли. Хотя «зеленые» могут жить и здесь, в квартале от места преступления. Пригляделись к магазину и решились. С их точки зрения, такая близость могла выглядеть заманчивой: далеко удирать не надо, напали — и в укрытие, к папе-маме. Может быть, какой-нибудь юнец и ударил Кямиля, чтобы успеть сюда скрыться?..

Четыре подъезда. Два — Эдику, два — мне.

Лестницы, двери, лица… Много дверей, много лиц, как в калейдоскопе. Лица мужские, женские… Спокойные, озабоченные, приветливые, недовольные… молодые, пожилые, юные… «Помогите нам, помогите себе… Кямилю ваша помощь уже не нужна, но еще вчера он как мог помогал вам…».

Мой обход безрезультатен. У Эдика тоже.

Никто ничего не видел, никто ничего не слышал. Расстроенные, возвращаемся в горотдел. Зато там новости.

Зонин и Салех Исмайлович уточнили вопрос с деньгами. Магазин № 36 является одним из филиалов гастронома, и Самедовой систематически нарушался порядок инкассации. В нарушение инструкции Самедова после окончания работы сама доставляла выручку в гастроном, откуда деньги инкассировались в общем порядке. Оказывается, в момент нападения Самедова имела при себе пятьсот двадцать три рубля казенных денег. Она призналась, что грабитель пытался отобрать у нее именно выручку, но появление дружинников помешало ему осуществить это намерение.

— Не нравится мне такая сдача денег, — возмущается Рат. — Наверняка Самедова жульничала с выручкой.

По-моему, он буквально возненавидел Самедову, главным образом из-за Кямиля. Но ею занялись ребята из ОБХСС, в магазине идет ревизия, а нам сейчас не до эмоций. Нам важен вывод: свою жертву грабитель наметил заранее.

— Вот что, — говорю Рату, — не нравится мне эта пятиэтажка. Она вроде бы и не рядом с магазином, и в то же время рукой подать. Если это дело «зеленых», их надо искать в первую очередь там. А наш официальный обход их только спугнул.

— Спугнул — не спугнул, а Шахинов прав: надо найти свидетеля. А вы ни с чем вернулись.

— Искали же. Все квартиры обошли.

— Плохо искали. Вечер, тишина, вдруг шум, крики. Не может быть, чтобы никто не видел… Он же неминуемо пробежал мимо дома…

— Или в дом.

— Тем более. Свидетель должен быть. Чем быстрее его найдем… На автовокзал поехали, — кивает Рат в окно.

По двору в окружении группы молодежи идет Фаиль Мухаметдинов. Все садятся в «уазик», наверно комбинатовский, а Наджафов на своем мотоцикле поедет. У него что-то не ладится с зажиганием. Нервничает, понятно. Едут-то встречать родных Кямиля. Наконец стартер сработал, и мотоцикл почетным эскортом выезжает за автомашиной.

— В общем так, — продолжал Рат. — Агабалян подключается к опросам водителей городского транспорта. Займешься третьим маршрутом, в двух кварталах от Морской остановки. Разыщи всех, работавших вчера с двадцати часов до окончания движения. А тебе задание прежнее: найти свидетеля в пятиэтажке. Можешь считать это приказом.

Впервые за время нашей совместной работы Рат упомянул слово «приказ». Разбой и тяжкое, может быть смертельное, ранение дружинника — такой букет для Каспийска явление тоже экстраординарное. Обо всем этом я думал, уже сидя за рулем резервной «оперативки» — переживающей вторую молодость «Победы» с новым двигателем ГАЗ-51 под облупленным капотом.

Сперва я поехал на Морскую. Там, в парикмахерской, напротив магазина № 36, работает Минас Артемович; я стригусь у него раз в два-три месяца.

Днем клиентов мало. Два мастера играли в шашки, третий неторопливыми движениями правил бритву на висячем ремне. Над спинкой одного из кресел торчала голова с намыленными щеками. Из репродуктора тихо лилась оркестровая музыка. Девушка подметала с пола состриженные волосы.

— Минас-дядя сегодня во второй смене, — сообщила она мне.

При моем появлении сонные лица шашистов ожили, а теперь опять безразлично уткнулись в доску. На секунду на меня тоже нашло какое-то оцепенение. Неужели, действительно, в нескольких шагах отсюда лежал вчера окровавленный Кямиль?

Я не заехал в пятиэтажный дом — выполнять приказы можно разными способами, — а повернул назад, в центр. В управлении горкоммунхоза мне повезло: Анатолий Михайлович, бригадир «газовщиков», оказался на месте. Толя — командир отделения комсомольского оперативного отряда, а года четыре назад считался «трудным» подростком и постоянно находился в «состоянии войны» с соседями. После службы в армии он превратился в интересного, статного парня, за которым теперь наверняка бегают не соседи, а девочки.

Улыбка у него прежняя: девять на двенадцать; именно из-за нее Алла Александровна тогда сразу сказала: «Мальчишка с такой улыбкой не может быть по натуре плохим».

Я вкратце рассказал ему о происшедшем. Услышав об ударе бешбармаком, Анатолий нахмурился, от улыбчивости не осталось и следа.

— Что нужно делать? Вечером соберу ребят.

— Помощь ребят, может быть, и понадобится, а сейчас нужна твоя лично. Надо сегодня же побывать в пятиэтажке. Обойди квартиры в порядке внеплановой проверки газовых плит. Поговори с жильцами, кто-то из них наверняка видел убегающего преступника, может быть, даже двоих; второй мог стоять за углом, прикрывать от случайных прохожих со стороны переулка. В общем, тут требуется не сила, а изобретательность, умение завязать беседу. Ты парень коммуникабельный, очень на тебя надеюсь. К тому же утром мы беседовали с жильцами, так что почва подготовлена.

— Считайте, что я уже там, — серьезно ответил Анатолий.

— Тогда поехали, — предложил я.

На Морской мы расстались. Он пошел к дому, а я опять в парикмахерскую.

Старый мастер только что приступил к работе. Пришлось подождать минут двадцать, кстати, я еще действительно сегодня не брился.

Минас Артемович был в курсе дела. Парикмахерам удается узнавать новости в первую очередь. В данном случае, впрочем, не мудрено, работает, можно сказать, на месте происшествия.

Ничего для себя нового я не услышал, зато все стоящее Минас Артемович пообещал немедленно сообщать мне. Поле деятельности у него широкое, субботним вечером в парикмахерской клиентов хоть отбавляй.

Я вернулся в горотдел. Теперь здесь многолюдно. Участковые инспектора один за другим проходят к Шахинову. Докладывают результаты обходов, понял я.

Вчера, когда вопрос с деньгами был еще не выяснен, Зонин высказал предположение, что преступник мог приехать в город к кому-нибудь из своих приятелей на выходные дни. Сегодня эта версия уже не кажется реальной, но Шахинов не отменил своего указания инспекторам зафиксировать на участках посторонних из числа молодежи. Ожидать немедленно результата, конечно, не приходится, но ведь из такой вот трудоемкой работы и складывается поиск опасного преступника, и заранее неизвестно, что именно и когда принесет результат.

Заглядываю к дежурному. Он молча разводит руками: мол, ничего нового.

Обстановка дежурной части с ее светящимся магнитопланом, строгими линиями пультов управления бодрит, и мне не хочется отсюда уходить. Тем более что следом за мной появляется Алла Александровна, и вид у нее загадочный. Она пропускает угрюмого юношу и средних лет мужчину. Тот сразу же берет юношу за руку повыше локтя. Берет не по-приятельски, а как задержанного, когда есть основания думать, что он убежит или будет сопротивляться. Однако паренек стоит не шелохнувшись. Мужчина ограничился вскользь брошенным: «Доигрался».

Выясняется, что наш инспектор обходил неблагополучные, с точки зрения правонарушений, допускаемых несовершеннолетними, объекты и как раз сегодня в профтехучилище у воспитанника был обнаружен кастет. В момент прихода Аллы Александровны воспитатель занимался разбором этого инцидента. Поскольку речь идет о бешбармаке, я прохожу за ними в соседнее помещение.

— Садитесь, Иван Кузьмич, — говорит Алла мужчине, и тот нехотя выпускает своего подопечного.

Пока составляется протокол, я рассматриваю кусок железа с грубо пробитыми отверстиями для пальцев. Плохонькая самоделка.

— Ну-ка надень, — предлагаю я и перехватываю понимающий взгляд Ивана Кузьмича. По-видимому, ему кажется, что он участвует при совершении важного обличающего эксперимента.

— Доигрался, с каким-то даже удовлетворением повторяет он.

Бешбармак на пальцах подростка «ходит», еле держится.

Нет, не эта рука нанесла Кямилю тяжкий удар.

— Может быть, не твой?

— Мой, — а взгляд с вызовом предназначен не мне — Ивану Кузьмичу.

— Откуда он у тебя?

— Сам сделал.

— Для чего же?

— Надо было и… сделал.

— Чтобы кого-то ударить?

В голосе Аллочки сострадание и к потенциальной жертве, и к самому виновнику. Оно вызывает на лице паренька жалкую улыбку — чувствуют несовершеннолетние искреннее участие взрослых.

— Это против Икрама, если ко мне, как к другим, сунется. Он у нас любого избить может; с ним и воспитатели связываться не хотят.

— Врешь, все врешь. Думаешь, здесь каждому твоему слову поверят? — перебивает воспитанника Иван Кузьмич. — Сделал… ничего ты не мог сам сделать. У нас на производстве такой контроль, стружка и та под надзором. Из дома или от товарищей городских притащил, а теперь вот попался. Ишь ты, с три короба наплел.

— Ничего не наплел, — оправдывается воспитанник, — вчера на перерыв в мастерской остался и выточил.

— Вчера-а-а?! — срывается на дискант Иван Кузьмич. — В мастерской?!

Его агрессивность не производит на воспитанника абсолютно никакого впечатления. Видно, и вправду не так страшен Иван Кузьмич, как неизвестный нам Икрам. Но Иван Кузьмич не на шутку разгорячился:

— Здоров же ты фантазировать. Вчера выточил… для самозащиты, значит… здоров гусь… По шее следует за такие фантазии…

Это звучит уже как приглашение к действию, да еще с заранее выданной индульгенцией.

— Спокойней, гражданин, — с холодной вежливостью вмешивается Алла Александровна.

Погончики на ее узеньких плечах жестко топорщатся кверху, и, видимо, от того, что он назван не по имени-отчеству, а «гражданин», Иван Кузьмич сразу остыл, сел на место. Наступила тягостная пауза. В искренности парнишки сомнений нет: и кастет на днях сделан — отверстия в металле свежие и рваные, и если уж кто сфантазировал, так сам воспитатель насчет «поднадзорной стружки», и «тиран» мальчишек Икрам наверняка существует. Однако все эти обстоятельства отнюдь не оправдывают владельца бешбармака. Ни Алла, ни я не пришли в умиление от его личности. Нам хорошо известно, как быстро такие ребята теряют ориентацию в вопросах допустимости применения тех или иных средств защиты от обидчика, на чьей стороне сила либо дружки. Использование ножа или такой вот железки, чтобы постоять за себя, дать отпор сильнейшему, оборачивается преступлением.

— Придется составить акт и доложить о тебе в комиссию при горисполкоме, — говорит Алла. — Кастет — это холодное оружие. По закону, каждый, кто его носит, а тем более изготавливает, уже является преступником. С Икрамом мы разберемся, но постарайся понять: наказание ты заслужил. Верно?

— Не знаю, — мнется он.

Возможно, что и не знает. Стреляют же из ружья иные дяди в незадачливых любителей чужих фруктов. А этому всего шестнадцать. Икрам для него наверняка пострашнее садовых воров.

«Какой-никакой, а за обеденный перерыв выточил, — думаю я, поднимаясь к себе. — Алла, конечно, сделает представление, но кому-нибудь из нас надо потом основательно заняться училищем, нездоровая там обстановка».

Вскоре мне позвонил Анатолий, и его сообщение круто изменило главное направление поиска.

Мотоциклетная карусель

Опять, уже в который раз за сегодняшний день, я проехал по Морской улице. Потом иду по длинному двору; такое ощущение, будто прожил в этом пятиэтажном доме много лет.

«Колесов Александр Николаевич, четвертый подъезд», — сказал Анатолий. Так и есть: именно я, а не Эдик побывал здесь сегодня утром. Я вспомнил высокого, аскетического типа мужчину неопределенного возраста. Он не проявил ни малейшего желания пропустить меня дальше прихожей, вежливо, но совершенно безразлично выслушал и отрицательно покачал головой. «Истукан какой-то», — подумал я.

Сейчас, нажимая кнопку, ловлю себя на желании сделать это помягче, будто от силы звонка зависит, сообщит ли мне Колесов что-нибудь стоящее, или в последний момент передумает.

В дверях знакомое маскообразное лицо хозяина, но на этот раз приглашающий жест, сопровожденный коротким:

— Прошу.

В комнате меня встречает Анатолий, быстро вполголоса говорит:

— Внучка тяжело больна, сейчас вроде лучше.

Теперь понятно, откуда эта щемящая тишина в квартире, откуда безразличие к чужой беде. Я, занятый своими профессиональными делами, часто упускаю из виду вот такие привходящие обстоятельства и склонен поверхностно судить о людях по первому впечатлению.

— Извините, Александр Николаевич, что опять беспокою. Вы как будто хотели мне что-то сообщить.

— Ничего особенного, но Анатолий, вот, оказывается, не только в газовых плитах разбирается, — улыбнулся хозяин. — Он заверил меня, что в вашей работе все важно. Так что вы уж теперь меня извините, если зря вас вызвали. Садитесь, пожалуйста.

Вчера вечером с улицы раздался треск мотоциклетного мотора, — продолжал он. Это было очень громко. Потом мотор заглох и долго нормально не заводился, грохотал с короткими интервалами. Я потерял терпение, вышел на балкон. Прямо под ним с мотоциклом возился парень. Я крикнул, чтобы он откатил мотоцикл подальше, здесь больная, но он и не услышал меня. Грохот стоял неимоверный… Наконец он уехал. Вот, собственно, и все.

— Не припомните время? Поточнее…

— Ровно в девять сестра сделала укол… Да, вскоре после ее ухода. Минут через пятнадцать-двадцать. Ну, может быть, с небольшим отклонением.

Видимо, выражение моего лица настолько изменилось, что Колесов счел нужным объяснить:

— Я не думал, что пустячный эпизод вас заинтересует. Да и не до того утром было: всю ночь не спал.

— Понимаю, Александр Николаевич, но все это действительно очень важно. Какой был мотоцикл?

— С коляской. А марки не знаю. — И, предваряя естественный вопрос: — Номера не разглядел.

— А парня?..

— Тоже не очень… Невысокий, широкоплечий, вроде бы крупный такой… Нет, не могу я внешность описывать, только с толку вас собью. Да и не запомнилось больше ничего.

— Как он был одет?

— В куртку. Да, что-то вроде куртки…

— А на голове?.. Что было у него на голове?

— Вот этого не заметил.

— Может быть, шлем, знаете, на каску похож?

— Нет, на шлем бы я обратил внимание. Из-за него мотоциклисты мне всегда водолазов напоминают, а этот выглядел как-то иначе. Собственно, ничего, по-моему, не было.

— Куда он уехал?

Чтобы сориентироваться, мы вышли на балкон.

— В ту сторону, — Колесов показал на пустырь, начинавшийся за жилыми зданиями. — Я еще удивился: куда его понесло по бездорожью?

— А за пустырем проходит бакинская магистраль, до нее отсюда, если напрямик, метров полтораста, не больше, — сказал Анатолий.

Меня заинтересовала улица, на которой мы сейчас находились. Она параллельна Морокой, и на нее из этого дома нет ни одного выхода. Значит, оставить здесь мотоцикл можно было только умышленно. Неужели все-таки он?.. Но тот высокого роста, это утверждали и Самедова и Хабибов. Рост… Колесов видел его отсюда, с третьего этажа. Высота не бог весть, а все-таки искажает. И еще странность: отсутствие шлема, без него на мотоцикле не ездят. Но тот был в кепи…

Ну что ж, большое спасибо свидетелю Колесову, а внучке его быстрейшего выздоровления.

Во дворе я прощаюсь и с Анатолием.

— Ты не представляешь, как я тебе благодарен. Позвони вечером, возможно, понадобятся твои ребята.

Я задержался, чтобы обойти квартиры, выходящие на улицу, надеялся, что кто-нибудь из жильцов тоже выглянул на шум и случайно запомнил номер мотоцикла, хотя бы частично. Обход моих надежд не оправдал, но кое-кто обратил внимание на треск незаводившегося мотоциклетного двигателя примерно в то же самое время, что и Колесов.

Еду в машине, а голова кругом, мысли обрывочные, противоречивые. Опять мотоциклист? Как наваждение какое-то. Мало ли кто мог оставить мотоцикл у дома? Совпадение во времени? Даже гениальные открытия не гарантированы от такого совпадения, а тут, подумаешь, приехал парень на мотоцикле, а в это время за квартал от него кто-то грабил Самедову… А если все же мотоциклист, так обязательно тот, что обокрал Саблиных? Жалкий похититель тигренка и преступник, решившийся на вооруженное нападение? Что их связывает? Мотоцикл? Половина здешней молодежи имеет мотоциклы. Зажигание отказывает? А у кого оно не барахлит?.. Нет, зажигание — не след протектора.

Так и не придя ни к какому определенному выводу, докладываю Кунгарову все подряд, включая собственные сомнения.

— Запутался в трех соснах, — решительно говорит Рат. — Если тот, если этот… С тобой в детстве ребята не проделывали «карусель»? Я, например, оборачивался только один раз и лупил того, к кому стоял лицом, не обращая внимания на удары по затылку… Давай разберемся с одним мотоциклистом… Последним. За — возраст, время, место. Против…

— Все остальное, — подсказал я.

И вдруг меня точно стукнули по голове. Я вспомнил самый убедительный довод Егора Тимофеевича.

— Запах… Нужно сейчас же поговорить с Самедовой.

Рат отреагировал моментально, отдал по телефону необходимые распоряжения.

Через полчаса появляется Самедова:

— Йолдаш Кунгаров?.. — с протяжным «о» и такой же неестественно длящейся заискивающей улыбкой. Чувствует кошка, чье мясо съела.

— Азиза-ханум, мы пригласили вас…

Рат недовольно фыркает, обрывает меня:

— Значит, ты сама и продавец, и завмаг, и кассир, и даже инкассатор? Сама деньги получала, сама считала, сама сдавала, небось жалко такой шикарный порядок ломать? Ежедневно наличные суммы под рукой, можно левый баланс делать, а?..

— Йолдаш начальник, мал-мала делал…

— Много или мало, ревизия определит.

— Йолдаш…

— Я тебе не йолдаш… поняла? Я товарищ Кямилю, который из-за тебя…

Рат не закончил и вдруг спросил:

— А ну скажи, чем от того типа пахло? Он с тобой нос к носу стоял.

— Пьяный не был, начальник. Клянусь аллахом, не был.

— Трезвый был? Хорошо, верю. А ты вспомни, может, другой запах был, не водки, а?..

Радостная, на этот раз искренняя улыбка:

— Вспомнил, начальник, вспомнил. Бензин запах. Когда он стоял рядом, как будто я в машину сидел.

Сомнений больше нет: Колесов видел грабителя.

Подтвердилось и наше первоначальное предположение о сообщнике, притаившемся за пятиэтажкой. Своеобразный это сообщник — мотоцикл. Теперь понятно, почему преступник, обычно не рискующий вступать в схватку с дружинником, вдруг повернул навстречу преследователю. Кямиль висел у него «на хвосте», а удрать, бросив мотоцикл, равносильно саморазоблачению. Хорошо, что Хабибов вернулся к раненому товарищу: «мотоциклисту» терять было нечего, он напал бы и на Измука.

По приказу Шахинова почти весь оперсостав горотдела брошен на помощь ГАИ. Предстоит опросить водителей автобусов и маршрутных такси, следовавших вчера вечером по бакинской магистрали в обоих направлениях.

Разыскивается мужчина в возрасте от 20 до 30 лет, высокий, одет в куртку, управлял мотоциклом с коляской. Приметы, конечно, из рук вон плохие: высокий в сидячем положении может не показаться таким, попробуй определи на ходу, а в пальто молодежь на мотоциклах не ездит. Но суть пока не в личности преступника. Главное — мотоцикл. Вчера он помог своему хозяину быстро скрыться, но с той же минуты стал «работать» и на нас: превратился в надежный ориентир поиска. Мотоциклиста не могли не видеть, но ведь и видевших его тоже нужно найти.

К поиску подключен штаб народной дружины, общественные автоинспектора, ребята из комсомольского оперативного отряда.

Часы показывают начало одиннадцатого вечера. Мы с Алешей Наджафовым сидим в диспетчерской таксомоторного парка, встречаем оканчивающих смену. После беседы с очередным водителем в помещении снова воцаряется тишина до прибытия следующей автомашины. И вдруг на груди у меня щелкнул микропередатчик: «Всем, всем. Распустить поисковые группы. Сотрудникам возвращаться в горотдел».

Алеша предложил подвезти меня на своем мотоцикле. По дороге он все приставал ко мне: «Неужели нашли, как вы думаете?» Такой ладный парень, а голос тонкий, часто срывается на фальцет: «неузели?»

Я отвечал, но слова уносились волной встречного воздуха, и он, расслышав их наполовину, переспрашивал: «Как думаете?..»

Ему действительно на соревнованиях выступать, лихо управляет. Тугая воздушная струя била в лицо без передышки.

— Не гони так! — крикнул я.

Он сбросил газ, и я повторил:

— Не знаю. Скорее всего отбой на сегодня, время позднее.

Алеша наклоняется ко мне, кивает на передатчик:

— А вы спросите, мозет, поймали?

Просьба прозвучала с такой детской непосредственностью, что у меня язык не повернулся отказать.

— Притормози, — сказал я и включил рацию. Дежурный сообщил, что нашли водителя, видевшего вчера мотоциклиста, очень похоже, «того самого».

Алеша разочарован:

— Я думал, бандита поймали. — Он рванул с места так, что я с коляской, казалось, на мгновение очутился позади мотоцикла, а шлем на голове Алеши и вправду съехал на затылок.

— Каску потеряешь! — крикнул я.

— Большая очень. — Он на ходу поправил ее, и, видимо, ветер причудливо изменил смысл, мне послышалось: «На две головы хватает…».

В кунгарском кабинете дым коромыслом: руководители поисковых групп что-то живо обсуждают. Самого Кунгарова нет, зато Агабалян здесь… Со свойственной ему обстоятельностью Эдик ввел меня в курс.

— Сеид Мурсалов, Юра Саркисов и еще один общественник поехали на автобусный круг, знаешь, где бакинские… Машины через каждые полчаса прибывают. Четвертый по счету шофер и видел мотоциклиста. «Я из-за него, — сказал, — вчера вечером чуть на самосвал не наскочил». И время совпадает: в половине десятого у него прибытие. Понимаешь?

Понимаю, что повезло. Иной раз неделю без толку потеряешь, а тут за три часа «иголку отыскали».

— Ну вот. Он, значит, ехал по магистрали, впереди самосвал. Говорит, город уже начинался, поэтому не обгонял. Аллах, говорит, спас. Вдруг самосвал ка-ак тормознет у него под носом. Хорошо, говорит, покрышки новые, а то бы в кузов ему въехал. И тут же мимо, навстречу, значит, мотоцикл стреканул. Раньше его на дороге не было. Ребята, конечно, сразу: «Номер запомнил?» Как, говорит, запомнишь, когда у меня в машине все стоячие полегли, а сидячие встали. Но он запомнил номер самосвала. А сейчас Сеида с Кунгаровым ждем, — неожиданно закончил Эдик.

Впрочем, дальше и самому нетрудно догадаться: связались с автоколонной, узнали адрес водителя грузовика.

Я не успел подключиться к обсуждению последней новости: приехали Рат с Мурсаловым. По лицу Рата вижу: активных действий сегодня не предвидится, значит, номер мотоцикла узнать не удалось.

— Разбудили бедного, — сообщает Мурсалов. — Меня увидел, сон пропал, как дорогого гостя встретил. А, Кунгаров?..

Несмотря на серьезность ситуации, мы улыбаемся. Начальник ГАИ — любимец всего отдела и как-то по-детски, по-хорошему честолюбив; эта его слабость нам хорошо известна. Среди шоферов Каспийска он действительно пользуется колоссальной популярностью. Секрет ее, помимо деловых и человеческих качеств Сеида, еще и в том, что он прошел путь от профессионального водителя до майора милиции и остался «своим» для шоферской братии.

Беседу со свидетелем Рат записал на пленку. Комнату заполняют голоса специфического «магнитофонного» тембра.

Мурсалов: «Теперь, хала оглы[8], расскажи все по порядку. Волноваться не надо, стесняться не надо».

Водитель самосвала: «Впереди никого не было, позади шел автобус. При въезде в город справа на магистраль вылетел мотоцикл. Прямо перед буфером, чуть не поцеловались. Я даже сообразить ничего не успел, нога сама тормознула на всю катушку. Машину занесло, хорошо, на автобусе шофер отличный, при торможении вправо взял, а то бы в меня врезался обязательно».

Мурсалов: «А мотоцикл, хала оглы?»

Водитель: «А мотоцикл, Сеид меллим[9], проскочил и до свидания. Он на шоссе темным выскочил, как ишак сумасшедший. Там, справа, и улиц нет, пустырь какой-то. До сих пор понять не могу, откуда он взялся?»

Кунгаров: «Номер заметил?»

Водитель: «Как мог? Разве в такой момент успеешь?»

Кунгаров: «Самого мотоциклиста все-таки видел?»

Водитель: «Обязательно. Если б не видел — не тормозил. Он темным был, а у меня ведь фары включенные».

Мурсалов: «Так, правильно, хала оглы, очень хорошо… Значит, осветил его?»

Водитель: «Как в кино».

Кунгаров: «Какой он из себя? В лицо запомнил?»

Водитель: «Лицо?.. Нет, товарищ Кунгаров, лицо не видел».

Кунгаров: «Сам же сказал: как в кино».

Водитель: «Обязательно. Все вместе видел. Мотоцикл видел, его видел, лица не видел. Нет, э, лицо тоже видел, но…».

Кунгаров: «Понятно. Тогда скажи, что запомнилось».

Мурсалов: «Хала оглы, спокойно… подумай… потом скажи. Чего не видел — не говори. Что видел, скажи спокойно…».

Водитель: «Молодой парень… Один… Вот, вспомнил: на голове шлема не было».

Кунгаров: «Точно помнишь?»

Водитель: «Обязательно».

— Вот и все, что удалось узнать, — сказал Рат.

— Шлем он мог оставить в багажнике, — предположил я. — Когда на грабеж шел, надел кепку, а потом времени не хватило. Поэтому и Колесов его без шлема видел.

— Срочный запрос через ГАИ республики всем постам магистрали Баку — Каспийск. — Это уже Мурсалов диктует в трубку дежурному. — . Просим срочно сообщить обо всех случаях, включая самые незначительные, нарушений правил движения мотоциклистами на машинах с колясками в период с двадцать одного тридцати до двадцати трех часов двадцать второго декабря. Срочность задания объясняется расследованием тяжкого преступления.

Кунгаров развернул на столе крупномасштабную карту Каспийска, прокладывает предполагаемый маршрут преступника.

— Теперь понятно, почему мой дорнадзор на шоссе с ним не встретился, — замечает Сеид. — Когда дежурный сообщил о происшествии, сержант сразу поехал в город, а мотоциклист, кёпе оглы[10], в это время уже свернул на пустырь.

На плане это очевидно. Дорнадзоровец двигался к Морской по катетам прямоугольного треугольника, а беглец — по гипотенузе, которая вывела его к шоссе. Так они и разминулись.

— Поехал в сторону Баку, — говорит Рат. — Значит, живет не здесь, иначе скрылся бы в городе, а не на шоссе, где затеряться гораздо труднее.

— Но обстоятельства ограбления и обдуманный маршрут бегства доказывают хорошее знание Каспийска, вообще местных условий.

— Одно другому не мешает: живет в Баку, работает у нас, — возразил мне Рат. — Такого и будем искать.

Каспийск относится к разряду «промышленных спутников». Здесь трудятся тысячи бакинцев, а местных жителей, работающих в Баку, можно сосчитать по пальцам. Поэтому Рат скорее всего прав. Вот только согласится ли с его решением Шахинов. Вероятностный подход к розыску он органически не выносит, признает лишь абсолютные гарантии.

Расходимся около полуночи. Сержант из дежурной части сообщает, что меня ждут. Выхожу во двор и вижу одиноко стоящий мотоцикл со съежившимся в седле Алешей Наджафовым.

— Ты почему домой не поехал? — удивился я.

— Хотел узнать…

— Ты же замерз как суслик.

— Думал, вы ненадолго. И не холодно, ветра нет, — а у самого зуб на зуб не попадает.

Я предложил ему ночевать у нас, в комнате отдыха для дежурных, но он наотрез отказался.

— Отец без меня спать не ляжет, всю ночь ждать будет..

Отпустить его промерзшего, да еще верхом на мотоцикле я не мог. Он послушно пересел в люльку, укутался брезентом.

Мотоцикл резво бежал по пустынным улицам. Ночь и на самом деле безветренная, тихая. Звезды ярко мерцают на черном фоне. Южное небо: никаких полутонов.

«Каково сейчас родным Кямиля? — приходит на ум. — Им тем более не до сна».

— Где вы гостей разместили?

Алеша сразу догадывается, о ком я спрашиваю.

— В общежитии. Родители приехали, родственники. Много народу приехало. Все в одном селении живут. В больницу пока нельзя, в общежитии ждать будут.

«Ждать в общежитии». Слово какое подходящее.

— Теперь как судьба скажет, — вздыхает Наджафов.

— Ты что, фаталист?

Он на мгновение поворачивается ко мне. «Не понял», — догадываюсь я. Значит, не густо с образованием, а по-русски говорит хорошо, чисто.

— Теперь куда?..

— С Апшеронской на Вторую Поперечную сверните… Там живем.

Улица сплошь из низких мазанок и белых заборов. Из-за тех, что повыше и поновее, доносится угрожающее рычание. Кавказские овчарки-волкодавы, приземистые, широкогрудые, с обрезанными ушами, их держат не для забавы: не приведи господь встретиться с ними без хозяина.

— Здесь, — останавливает меня Алеша у покосившегося заборчика. Через него и дворик и дом как на ладони. Зато летом они наверняка скрыты зеленым шатром: множество деревьев.

— Как в саду живете.

— Это что… Раньше сад был!

— Ты зайди завтра в отдел за мотоциклом.

— Нет, нет… — Алеша расставил руки, словно загораживая мне дорогу. — Теперь я вас не отпущу. Посидим немного, чай выпьем, согреемся. Потом, если надо, поедете.

— Поздно уже…

— Честное слово, обижусь. Очень прошу…

И снова, как в случае с передатчиком, я не смог отказать. Уж очень непосредственно, по-детски звучали его просьбы.

Застекленная веранда ярко освещена. На ней старик, ритмично раскачиваясь на корточках, что-то быстро-быстро бормочет. На нас не обратил никакого внимания.

— Совсем больной отец, — объясняет Алеша.

— Тише, — невольно прошу я.

— Все равно не слышит. Своим делом занят. Часами вот так с кем-то разговаривает.

Но старик услышал, только среагировал чудно. Не оборачиваясь к нам, крикнул:

— Нури! Опять мне мешаешь. Приехал, иди в дом!

— С братом меня путает. Видите, совсем больной. Проходите, пожалуйста.

Стены в комнате увешаны фотографиями. Пока Алеша возится на кухне, я рассматриваю своеобразный семейный альбом. Мужчина в железнодорожной форме, на голове словно папаха из густых курчавых волос, и усы такие же пышные; рядом миловидная женщина с лунообразным лицом, большими круглыми глазами, совсем молоденькая; оба строго в фас, взгляды устремлены куда-то в единую точку, но выражения их абсолютно не соответствуют лицам, а по отношению друг к другу воспринимаются как антиподы: волевое, даже упрямое, у женщины и мягкое, мечтательное — у мужчины. Трое: те же мужчина и женщина с девочкой посередине. Пятеро: прибавилось два карапуза. Двое мальчишек на игрушечных лошадках и в настоящих папахах скачут один за другим. Четверо: отец с матерью и два подростка по бокам. Двое юношей обнялись за плечи; Алеша постарше, у второго еле заметна черная полоска над губой. Нури мне кого-то напоминает. Вглядываюсь в знакомое лицо, пытаясь вспомнить, где я его видел, пока не соображаю: братья похожи, поэтому и возникло мое заблуждение. Правда, эта похожесть не бросается в глаза. Одни и те же черты словно размыты у Алеши и резко очерчены у брата. Еще фотография: Алеша в военной форме. Оно и видно, что в армии служил, по выправке. А девочка исчезла. Неужели несчастье?..

Так и есть. Накрывая на стол, Алеша поясняет:

— Гюли умерла, когда мы были совсем маленькие. От дизентерии. Не было тогда еще этих…

— Антибиотиков? — подсказываю я.

— Да. Потом у соседей сын болел, быстро вылечили. В больницу взяли, много уколов кололи, зато жив остался. А мы с Нуришкой вообще дизентерией не болели. Плохая болезнь, ядовитая. А отец чем больной, даже не знаю. Был совсем не старый, как заболел, стариком стал. Может быть, потом лекарства придумают, сейчас нету. С ним можно разговаривать. Он все понимает, по-своему все понимает. Про мух, например, что говорит? «Мух, — говорит, — все ругают. Неправильно ругают. Муха — санинспектор: прилетит, посмотрит, где чисто, сразу улетает, где грязно, как ни гони, не улетит. Муха дает знать: человек — будь аккуратный, пока грязь не уберешь, буду тебе жужжать: уббери, уббери… Зачем мух ругать, — говорит, — себя надо ругать». Интересно, правда?

Я киваю на прикрытую дверь спальни:

— Достается матери, наверное… — чуть не сказал «с таким мужем», но вовремя исправился: — С тремя мужчинами. Вы-то хоть помогаете?

— Ушла мать.

Сказал, как обиженный щенок взвизгнул.

— Совсем ушла. Пять лет здесь не живет. Нури с ней ушел. Почему не уйти? Отчим хороший человек, щедрый. Меня тоже звали. В Баку живут. Мать обижалась: «Квартира большая, всем места хватит, почему не идешь?» Теперь привыкла, раз-два в месяц к ним еду, не обижается.

Шляпа я, шляпа. Он же только отца упоминал. Все мимо ушей пропустил и с благодушными вопросами лезу.

— Извини, Алеша, не знал я… — и чтобы как-то замять свою бестактность, перевожу разговор на другое: — У вас на комбинате ребята отличные, дружишь с кем-нибудь?

— Со всеми дружу. Больше всех с Измуком. Жалко его, переживает очень. Сам, говорит, его найду. Зачем улыбаетесь? Он твердый парень, сказал — сделает.

Шаркающие шаги; входит старик, несколько секунд смотрит на нас пустым отсутствующим взглядом. Вдруг слезящиеся глаза оживают:

— Оглум[11], никуда не ходи. И гость пускай остается.

— Бэлли, атам, бэлли[12]… — Алеша, обнимая за плечи и поддерживая под локоть, уводит его в следующую комнату.

— Теперь ему спокойно, — вернувшись, говорит Алеша. — Когда в ночную работаю, до утра не спит, ждет меня. О чем задумались? Знаю о чем. Тяжелая у вас работа. Дома почти не бываете.

— Ничего, дом никуда не денется.

— Конечно, дом не человек, где стоял, там и будет стоять.

На мгновение его лицо темнеет, но тут же опять освещается белозубой улыбкой — будто облачко пробежало.

— Мы с отцом хорошо живем. И мать с Нуришкой хорошо живут. Отчим его как сына держит. В жизни все бывает, верно? Главное, чтоб всем было хорошо.

— Чудесный ты парень, Алеша, — говорю я, и темно-карие глаза его светлеют, словно кофе разбавляют молоком.

Он провожает меня, заводит мотоцикл.

— С самого начала зажигание мучает. Я напрямую соединю, а то весь город разбудить можно.

«У того тоже с зажиганием не в порядке, — подумал я. — Г де-то он еще „затарахтит“, пока поймаем?»

В отдел я вернулся в третьем часу.

— Носит на ночь глядя… — спросонок ворчит Рат.

Наутро первым автобусом мы уехали в Баку. И с хорошим настроением: из больницы сообщили, что кризисное состояние миновало; значит, по всем статьям сегодня воскресенье.

Дома меня встречает радостный возглас Марфутика, имен у сына больше чем прожитых лет.

— Очень он соскучился, — сказали мне. — И я тоже…

— Сделаем так, — сказал я, — полдня ему, вечер тебе.

— А остаток чей же?

— Мой. Чтоб всем поровну. Ну, Марфуша, что будем делать?

— Иглать!

Подозреваемый

Поиск документальный опережает фактический. Мы уже знали: по учету ГАИ в Каспийске числится 107 мотоциклов с колясками и добрые три четверти владельцев — молодежь. Кроме того, в город ежедневно приезжают на работу жители из близлежащих селений и главным образом из Баку; многие на собственных автомашинах и мотоциклах. Этот транспорт учтен не у нас, а по месту жительства.

Решение Кунгарова о поиске «приезжего» мотоциклиста, например., живущего в Баку, а работающего в Каспийске, Шахинов, разумеется, видоизменил.

— Надо проверить всех владельцев мотоциклов с колясками, подходящих по возрасту и остальным приметам, — непререкаемым тоном предложил он. — Создаем две оперативные группы. Первая во главе с Мурсаловым займется «нашими», а группа Кунгарова — «чужими».

И тут же потребовал от руководителей групп ежедневно докладывать ему ход проверок. Это не помешало Шахинову согласиться с доводами Рата и даже высказаться в том смысле, что преступником скорее всего окажется лицо, лишь косвенно связанное с Каспийском. По-моему, никакого противоречия в решении нашего начальника горотдела не было. Он верен себе, его девиз: стремиться к успеху, а не к удаче.

Как я и думал, комбинат достался мне. Самолюбие не позволяет Рату без крайней необходимости появляться там до тех пор, пока ранивший Кямиля не будет найден. Он, конечно, мне этого не объяснял. Он сказал:

— Объект тебе хорошо известен. Действуй!

Ровно в десять утра я вошел к начальнику отдела кадров химкомбината. Длинная комната, асимметрично расположенное окно забрано металлической решеткой, высоко под потолком горит двухсотсвечовая лампочка.

Пока товарищ Белоцкий рассматривал мое удостоверение, я с тоской косился на стенку из четырех канцелярских шкафов. И, как выяснилось, совершенно напрасно. Выслушав меня, он достал из ящика образцы пропусков. В них стояли четкие оттиски силуэтов автомашины и мотоцикла.

— Без такого штампа на комбинат в машине или на мотоцикле не. пропустят. А стоянка для личного транспорта у нас на территории оборудована.

Про стоянку я знал и без него. А вот хороший учет меня обрадовал.

Через полчаса я имел список работников комбината, приезжающих на своих мотоциклах. После произведенного мной отсева в нем осталось тридцать две фамилии. Все эти лица с подходящими возрастными данными, у всех мотоциклы с колясками.

Я снова просматриваю белые, одинаковые листки по учету кадров. Пятеро ребят кончили техникумы, двое инженеры. Многие приобрели специальность в армии, некоторые работали еще до службы, двенадцать продолжают учебу. Родился, учился, служил… родился, учился, работал, призван… Почти половина сменила несколько мест работы. Ну и что ж из того? Когда и не поискать, как не в этом возрасте. Мелькают перед глазами фотокарточки. Большинство ребят длинноволосы. Обыватели на таких косятся: чего, мол, ждать от него с эдакими волосищами? А ребятам модные прически не мешают ни работать, ни учиться, как не помешали моему поколению узкие брюки. И нам, сотрудникам милиции, хорошо известно, что не длиной волос определяется образ мыслей и социальное поведение. Вон у Юры Саркисова какая шевелюра — Бобби Мур позавидует, — а ведь ни одному хулигану не спустит. Конечно, некоторые утрируют моду, вот этот, например, обезьяной выглядит. Но ему-то самому нравится? Ну и носи на здоровье…

Товарищ Белецкий перестал обращать на меня внимание. Звонит, выходит, пишет, словом, занимается своим делом. Меня это устраивает. Не нужно притворяться, что углубленно изучаю стопку трудовых книжек. Я давно отложил их в сторону.

Ситуацию глупее для сыщика не придумаешь. Я хочу как можно скорее найти преступника и не хочу, чтобы он оказался одним из этих парней.

Переворачиваю лист бумаги со списком и рисую завитушки. А ведь я знаю, чем мне следует сейчас заняться: поговорить с начальниками цехов, цехкомами, комсоргами. Я наверняка узнаю многое; больше чем скажут официальные характеристики. Но в том и сложность «нашей бухгалтерии», что даже это «многое» оказывается совершенно недостаточным. Допустим, у кого-то низкая производительность труда и от общественной работы он уклоняется… Можно подбивать сальдо? Черта с два! Лодырь, конечно, но в чужую квартиру, открой, не войдет. Запутанная у нас «бухгалтерия», редко в ней сходятся концы с концами. Легко сказать, проверь, способен ли на преступление? Для этого с человеком рядом пожить надо. Нет, не даст мне такое ознакомление ничего реального.

Но без широкой проверки, раз нет подозреваемого, не обойтись. Только как проверять, вот в чем дело. Выбрать фотокарточки и предъявить Самедовой? В данном случае получится проформы ради: она его и в натуре не запомнила. Кямиль пришел в сознание, но, увы, нападавшего тоже не разглядел.

Факт пребывания на работе — реальность. Можно установить, кто из списка работал двадцать девятого во вторую смену, а следовательно, имеет алиби. Это я сделаю. Стоп. Не стоит людей будоражить, возникнут слухи, что милиция кого-то подозревает. Попрошу товарища Белецкого… От него веет порядком и основательностью. Не подведет.

— Выясню, — сразу согласился он.

— Только как бы это сказать… Поделикатней, что ли…

— Понимаю.

— И еще просьба: время не терпит.

Он задумался, потом жестко сказал:

— Сведения получите в конце дня.

«Ну и работник этот Белоцкий, — с восхищением подумал я. — В республиканское министерство такого кадровика. Может, и звания стали бы нам аккуратно присваивать».

Ни о чем больше не спрашивая, он переписал фамилии и тут же ушел.

Я остался наедине со своими завитушками. Снова переворачиваю лист, просматриваю список. Судя по специальностям, он уменьшится на пять-шесть фамилий, не больше. А как быть с оставшимися? Не знаю. Не ладится у меня с проверкой. Системы не получается. Такой, которая либо последовательно исключала непричастных, либо прямо привела к виновному. А у других проверяющих она есть? Тоже нет. Мы все в равных условиях.

Так ли уж в равных? Неизвестный мотоциклист действительно как с неба свалился, но только не для меня. После сообщения Колесова я словно о старом знакомом услышал. Вор-мотоциклист сидел в моем воображении со дня встречи с Егором Тимофеевичем. Как я собирался его разыскивать? Мне казалось, он обязательно станет хвастать перед приятелями, подбивать кого-нибудь в напарники. Полез-то он в первую попавшуюся квартиру. Поднялся до пятого, последнего, этажа — типичный прием случайного вора, который, не зная обстановки, стремится обезопасить себя от нежелательных встреч, — позвонил и, убедившись в отсутствии хозяев, отжал дверь. В результате взял ерунду, да еще чудом разминулся с Игорем Саблиным, откуда ему было знать, что у того в лаборатории укороченный рабочий день? Я думал: не будет он больше рисковать один, начнет подыскивать дружков и… попадется. А если он решил продолжать в одиночку, только тактику изменил? Не наобум, а присмотревшись и хитро рассчитав и будущую выгоду, и вероятность риска. Маленький магазинчик, но ассортимент товаров в нем универсамовский. В невзрачном с виду магазине торговля бойкая, значит, и выручка солидная. А инкассаторы не приезжают и напасть предстоит на женщину, да еще в идеальных для нападения условиях. Так оно и получилось, если бы не дружинники. Они ему все смешали. Тут не до денег, тут ноги унести. А преследователь не отстает, а мотоцикл рядом, если им не воспользоваться, он «выдаст» быстрее любого соучастника. В такой ситуации можно было удрать, лишь совершив новое преступление. И вот беглец превращается в атакующего и наносит удар кастетом.

Квартирная кража, разбой, попытка убийства… Пусть не убийства, пусть решимость избежать наказания любой ценой, вплоть до убийства. Последствия удара для жертвы были ему безразличны, ему важен был результат для себя: остановить погоню наверняка. Поэтому он бил в голову. Вор оказался грабителем и потенциальным убийцей?

Что и говорить, составы преступлений далеко отстоят друг от друга. Но разве лица, их совершающие, придерживаются этого разграничения? Давно уже канули в небытие «домушники», «медвежатники», да и вообще практически исчез тип преступника-профессионала. Может быть, мы по инерции продолжаем классифицировать то, что уже не поддается классификации? Нам все чаще приходится иметь дело с преступниками «на час». Именно они как раз и способны сегодня нахулиганить, завтра взять то, что плохо лежит, а послезавтра посягнуть на чужую жизнь. И наряду с тем они где-то учатся, где-то работают, и в этой их внешней устроенности заключается главная опасность.

Преступник «на час» — не случайный преступник по неосторожности или в силу какого-то исключительного стечения обстоятельств. Он знает, на что идет, знает, чего хочет, и умеет до поры, до времени скрывать двойственность, полосатость своей жизни. Вот таким я и представляю себе «мотоциклиста». Полосатым!

Но чем это знание поможет наладить систему проверки?

Ага, Белоцкий вернулся; я слышу его за стенкой. Разговаривает со своими инспекторами. Его голос… А что, если?.. Сперва мысль кажется мне дикой. Однако соблазн форсировать проверку не только здесь, на комбинате, но и всех остальных владельцев мотоциклов полностью завладевает моим воображением.

«Конечно, — думал я, — нет уверенности, что Егор Тимофеевич помнит голос человека, с которым три недели назад обменялся несколькими фразами, но попытаться можно. А вдруг?..»

Я решил тотчас поехать к Егору Тимофеевичу. До встречи с ним нет смысла даже обдумывать эту идею с узнаванием по голосу.

Возвращаю Белоцкому документы:

— Не прощаюсь с вами, в конце дня буду обязательно.

Егора Тимофеевича я застал во дворе. Он сидел на скамейке, недалеко от своего подъезда, в шинели с поднятым воротником и шапке-ушанке, скрывающей половину лица. Я и не узнал его, догадался, что это он.

Двор пустынен и тих. Ребятня в школе, а домохозяйки зимой на балкон не выходят, не то что на улицу.

Ботинки на «платформе» скрадывают звук. Я подошел к старику вплотную, и, когда заговорил, он вздрогнул от неожиданности.

— Здравствуйте, Егор Тимофеевич.

Я умышленно не сказал ничего больше. Мы виделись, то есть разговаривали, три дня назад. Я замер, ожидая ответа. От реакции Егора Тимофеевича зависела жизнеспособность моей идеи.

— Здравствуйте, здравствуйте… Вы ко мне или так, случайно?

— К вам, Егор Тимофеевич.

— Что-нибудь случилось? Какой-то вы сегодня озабоченный.

«Радоваться рано, — подумал я. — Со мной была беседа, с вором — брошенные вскользь фразы».

— Мотоциклист, о котором вы рассказывали, ограбил женщину, тяжело ранил дружинника.

Оба мотоциклиста давно слились для меня в единый, цельный образ, но сейчас ловлю себя на том, что впервые говорю об этом вслух, да еще постороннему человеку.

— Вот оно как… Раз ему судьба спустила, так он ее во все тяжкие испытывать. Закусил удила… Поймали его? Такой сам не остановится.

Казалось, старик строго смотрит на меня. Я стоял перед ним как провинившийся новобранец. Наступила неловкая пауза.

Верно, он угадал мое состояние, сказал:

— Садитесь.

Я послушно сел рядом.

— Плохо вы воюете. Плохо.

Не знаю, как я отнесся бы к такому замечанию, сделай его кто-нибудь другой. Не уверен, что оно Показалось бы мне справедливым.

— Я к вам за помощью, Егор Тимофеевич. Не откажете?

Шрамы сдвинулись: он улыбнулся.

— Один неделикатный вопрос. Поверьте, не из любопытства. Вы меня сейчас сразу узнали, или были какие-то сомнения?

— Понятно, какая вам нужна помощь. Я узнаю его по голосу. Вас ведь это интересует?

Удивительный старик.

«Но как передать свою уверенность другим, тем, кто его не знает, тому же Кунгарову?» — думал я уже на улице.

И все-таки мне казалось, я сумею убедить своего шефа, хотя бы потому, что он с уважением относится к моим фантазиям.

До обусловленной встречи с Белоцким оставалось достаточно времени, чтобы заехать в горотдел и попытаться уговорить Кунгарова. Так я и сделал.

— Ты что-то быстро закруглился с комбинатом, — недовольно замечает Рат.

— Не совсем. Я еще должен там уточнить кое-какие сведения. А сейчас я от Егора Тимофеевича.

— Это кто такой?

— Свидетель по краже у Саблиных. Тот, что первый «открыл» мотоциклиста.

— Понятно. Решил за эту нитку потянуть? Пожалуй, ты прав: мотоциклист один и тот же, для таких совпадений Каспийск слишком мал. А что Егор Тимофеевич?

— Замечательный старик. Сказал, что сумеет опознать вора по голосу.

— А-а-а… Вот куда гнешь. Ты же сам отлично понимаешь, что узнавание по голосу убедительно, когда речь идет о близко знающих друг друга людях. Кто же поверит твоему свидетелю?

— Верно. С юридической точки зрения, такое опознание не будет доказательством. Но ведь нам важно найти подозреваемого. Зонин может с тобой не согласиться, а почему бы тебе не попробовать?

— Потому что я еще не спятил, — сердится Рат. — Ведь твой свидетель вдобавок ко всему инвалид.

— Вот именно, природа компенсирует порок высокой приспособляемостью организма, — быстро заговорил я из боязни, что Рат меня перебьет. — Глухие, например, угадывают реплику до губам, их зрение намного острее обычного. Слепой живет в мире звуков, нам трудно представить, насколько высока чуткость его слуха.

— Это общеизвестно, — начал было Рат, но я не дал ему договорить.

— Есть и конкретные факты. Егор Тимофеевич, будучи слепым, работал на авторемонтном заводе. И не кем-нибудь, а механиком. По сей день обходится без посторонней помощи и даже конструирует электромобиль.

— Действительно, феномен, — удивляется Рат. — Допустим, я с тобой соглашусь… Нет, нет, пока это только предположение, — заметив мою радостную улыбку, говорит он. — Как ты намерен осуществить опознание практически? Возить в гости к старику всех мотоциклистов?

— Не остроумно. Я ведь тоже пока в здравом уме. Мурсалов будет проверять техническую исправность мотоциклов у отобранных поисковыми группами.

— Откуда уверенность, что преступник окажется в их числе? Сколько времени потеряем.

— Не даром. Гораздо быстрее, чем всеми другими видами проверок, исключим большой контингент. Останутся случайные лица, приезжавшие в Каспийск.

— А если старик все-таки ошибется и мы «исключим» преступника? — не сдается Рат.

— Сам же сказал: феномен, — больше по инерции говорю я, потому что шаткость моей позиции очевидна: наиболее существенному возражению я могу противопоставить лишь свою субъективную веру в Егора Тимофеевича.

Рат моментально уловил перемену в моем настроении, развел руками:

— Сам видишь, не получается.

В это время позвонили. Он взял трубку:

— Кунгаров слушает. Да… да… Очень хорошо, еду.

— Ну вот, — говорит уже мне. — Твоя фантазия с голосами, может, и вовсе не понадобится. Вчера поздно вечером один тип лез в женское общежитие, угрожал вахтеру, а потом удрал на мотоцикле с коляской. Сейчас вышли на его след. А ты давай заканчивай с комбинатом.

На том мы и расстались.

Я вернулся на комбинат и в проходной встретился с Измуком Хабибовым. Верно Алеша подметил, выглядит он неважно: лицо осунулось, как после тяжелой болезни.

— На смену или со смены? — спросил я.

Он криво улыбнулся:

— Десять дней гулять буду. Взял в счет отпуска.

— Правильно сделал. Вид у тебя утомленный. Ну отдыхай, — я протянул ему руку, но он, попрощавшись, продолжал переминаться с ноги на ногу, удерживая меня взглядом. — Вижу, что-то сказать хочешь?

— Bы тогда говорили: вор на мотоцикле приезжал, — начал Измук нерешительна. — Может так быть, что он же потом завмага грабил, на Кямиля напал?

— Так оно и есть скорее всего, — ответил я.

— А что он, кроме тигренка, украл?

— Чепуху. Тряпки разные.

— А-а-а… — разочарованно протянул он.

— Почему тебя вдруг заинтересовало, подозреваешь кого-нибудь? — Я вспомнил слова Алеши о стремлении Хабибова во что бы то ни стало разыскать преступника.

— Нет… Просто так, на всякий случай спросил. Извините, что задержал. — Он резко повернулся и вышел из помещения на улицу.

«Паренек с характером, — думал я, направляясь в противоположную сторону, во двор комбината. — Не наломал бы дров сгоряча».

Начальник отдела кадров был на месте, молча протянул мне список. В нем оказались подчеркнутыми девять фамилий, значит, представляющих для меня интерес осталось двадцать две.

Я поблагодарил Белоцкого, а он сказал:

— Очень славный парень Кямиль Алиев. У нас тут все надеются, что бандита скоро найдут.

За время нашего общения он впервые произнес что-то не относящееся непосредственно к делу. От неожиданности я даже растерялся и только в коридоре, прежде чем закрыть за собой дверь, сообразил ответить в том же духе:

— Пусть никто в этом не сомневается.

У входа в горотдел патрульная автомашина, рядом оживленная группа вокруг мотоцикла с коляской, номер из серии «собственных».

Но главные события развивались в кабинете Кунгарова. Едва туда заглянув, я был поражен позой своего шефа. Он стоял посередине комнаты с ножом в руке. Такая активность могла объясняться только магическим «пойман».

Мужчина лет двадцати пяти чем-то напоминает свое бывшее оружие: сильно укороченный нож кинжального типа; сидит словно воткнутый в стул.

Рат говорит?

— Нашел на стройке и взял для консервов? И никогда при себе не носил? Сейчас посмотрим.

Он заставляет мужчину подняться и снять пиджак. Я еще не понял, что за этим последует, а Рат уже выдернул из брюк рубашку и показал ему иссеченный подол.

— А на это что скажешь?

Мужчина молчит, трусливо-враждебно смотрит на Рата.

— Бешбармак тоже найдем, а не найдем, сам покажешь, куда выбросил…

— Нет, начальник… нож, правда, носил, а бешбармака нету, клянусь — нету.

Стоило ему произнести несколько слов, ударил запах перегара.

— Фу ты, — отшатывается Кунгаров, — закрой рот и дыши носом. Значит, не помнишь, что делал в пятницу вечером, двадцать второго декабря?

Мужчина отрицательно качает головой.

— А как в женское общежитие вчера ломился, сторожу угрожал, тоже забыл? Или еще не успел?

На этот раз никакого ответа, а глаза смотрят с трусливой ненавистью.

Рат садится за стол. Там лежат шлем и широкое кепи.

— Ну вот что: постарайся вспомнить все, что забыл. А нет — мы напомним.

Задержанного уводят.

— Разнорабочий второго СМУ Везиров, — поясняет Рат. Живет здесь в общежитии около месяца. Между прочим, до этого работал на бакинской стройке, а жил на «8-м километре», у тетки. Помнишь ориентировку? Похоже, он там кражу совершил. Но вещей не нашли, ни тех, ни самедовских. Или продал, или у кого-нибудь из дружков прячет. Есть у них в СМУ подходящая компания. Боюсь только, не опознает его Самедова, а предъявить нужно.

Опознание состоялось через час, им четко командовал Зонин, сразу видно: чувствует себя в родной следовательской стихии.

Вдоль стены стоят трое мужчин примерно одного возраста, одинакового роста, смуглые, с низко нахлобученными кепками. И все-таки один чем-то явственно отличается от остальных. Наверное, выражением лица, те-то спокойны. А может быть, мне все это кажется, потому что я его знаю.

Неслышно входит Самедова, исподлобья бросает взгляд на выстроенных у стены.

— Подойдите ближе! — предлагает Зонин.

Почему-то по диагонали, а не напрямик, она подвигается вперед бесшумными шагами, начинает попеременно присматриваться то к одному, то к другому. Иногда, словно за подсказкой, оглядывается на нас. Со стороны заметно: она не узнала грабителя, но догадалась, кто из троих подозревается нами. Теперь ее мучат сомнения: мысль о ревизии, идущей в магазине, требует угодить нам, но ведь и собственная догадка может оказаться ошибочной. Тонкая штука — опознание: здесь в равной мере опасны и укрывательство и оговор. А от свидетелей ее типа можно ожидать всего в зависимости от ситуации.

После долгих колебаний Самедова решается и вкрадчиво произносит:

— Темно был, точно не знаю. Этот похожий…

Она указывает пальцем в задержанного и тут же, будто обжегшись, отдергивает руку:

— Темно был, точно не знаю.

Рат хмурится: уверенности такое опознание не прибавило. А тут еще полуопознанный выскакивает вперед, от ненависти и следа нет, только страх:

— Вай, начальник — не я! Конце концов знаю, что в магазине работает, больше ее не знаю. Вай на мою голову!

Зонин успокаивает его, обращается к Самедовой:

— У вас нет уверенности, что именно этот человек вечером двадцать второго декабря ограбил вас и причинил тяжкие телесные повреждения дружиннику?

— Вай, что говорит! В тот вечер я с товарищами пил, потом в гости поехали. Какой ограбление, какой дружинник?! Я на улице красную повязку вижу, сразу на другую сторону бегу…

Внешние данные, наличие мотоцикла с коляской, ножа, невразумительность ответов насчет вечера двадцать второго — все это дает серьезные основания подозревать его не только в злостном хулиганстве и ношении холодного оружия, за что он, собственно, и задержан. Но его уверения как будто искренние.

Зонин вынужден повторить вопрос, и Самедова отрицательно трясет головой:

— Не знаем, не знаем.

— Объясните тогда, почему вы назвали этого человека похожим на ограбившего вас?

— Похожий, да. Может, он был, может, другой. Не знаем. — И довольная своим дипломатическим ответом, улыбается следователю так же, как улыбалась Рату, когда мы выясняли, чем пахло от грабителя.

— Вот проверим, с кем и где пил, и, главное, где мотоцикл в это время находился, посмотрим, что запоет. А ты думаешь, не он? — Рат взволнован, вышагивает по своему кабинету во всех возможных направлениях.

— Не знаю.

— Ты как Самедова.

— При чем тут Самедова? С самого начала было ясно, что она грабителя не запомнила. Хорошо еще, сейчас ничего определенного не сказала. Ей правда, как рыбке зонтик. А расхлебывать нам.

— И мотоцикл, и рост, и кепка, и даже «8-й километр» — все сходится.

Я не стал возражать, что совсем не таким представляю себе «полосатого»; привел его же, Рата, собственный довод:

— В субботу ты считал, что виноват «приезжий мотоциклист». Живет в Баку, работает здесь — твои слова? А этот же местный…

— Мало что говорил. Я же не Сеид [13], мог и ошибиться. Кстати, через десять минут отчет поисковых групп у Шахинова. Что у тебя по комбинату?

Я отдал ему список.

— Здесь двадцать две, у Эдика четырнадцать… — Рат переходит на неразборчивое бормотание и вслух подытоживает: — Всего сорок семь мотоциклетных душ. А с мурсаловскими получится около сотни.

По дороге к Шахинову Рат снова раскипятился:

— Какого черта, спрашивается, я должен копаться в этих списках, вместо того чтобы продолжать работу с Везировым?!

Если Везиров тот, кого мы ищем, дальнейшая возня с «мотоциклистами» — пустая трата времени. А если не тот?

Шахинов, как обычно, напоминает красавца мужчину с рекламного стенда первоклассной парикмахерской: идеально выбрит и причесан, костюм «из-под утюга», туфли блестят, как ухоженный полотером паркет. Верный своей манере, он без предисловий начинает с главного:

— Самедова не запомнила точных примет, поэтому подтвердить причастность Везирова не может. Мы его продолжаем подозревать?

— Конечно, — подтвердил Рат. — Будем работать с Зониным по намеченному плану.

— Что у нас с мотоциклистами?

Выслушав информацию руководителей поисковых групп, Шахинов довольно кивает:

— Пока виновность Везирова не станет очевидной, сворачивать, розыск нельзя.

— Какой там сворачивать! Тут такие предложения поступают, — усмехается Рат.

Иронизировал он на собственную голову. Шахинов живо заинтересовался идеей форсировать проверку мотоциклистов и тут же отдал распоряжение приступить к ней со среды, то есть послезавтра.

— График проверки представить мне через час, — закончил он, обращаясь к Мурсалову и Рату.

— Может быть, мне в первую очередь заняться проверкой причастности Везирова? — не выдерживает Рат.

Шахинов и глазом не моргнул, словно и вопроса никакого не было. Начальство имеет то преимущество, а может, ту уязвимость, что окончательное решение остается за ним.

В приемной нетерпеливо дожидается нашего ухода Салех Исмайлович. Он спешит к освободившемуся Шахинову, попутно оказывается у Рата под мышкой и успевает сообщить:

— Срочное дело. Завтра совместно с бакинским ОБХСС берем Гызыл Рагима. Мирзоев уже сидит. Помнишь его, дорогой? — И, не дожидаясь моего ответа, исчезает в кабинете.

«Как не помнить, — подумал я. — Стоит на чайник взглянуть…».

Круговерть

Весь вторник, с утра до позднего вечера, ушел у нас на Везирова. Кунгаров, Агабалян и я отыскали и допросили, кажется, всех и по прежнему местожительству, и здесь, в Каспийске, кому могло быть известно, чем он занимался в пятницу двадцать второго декабря. Мы выяснили такие подробности его похождений, которые наверняка не помнил он сам, так как уже с шести вечера пятницы, после попойки с дружками находился в полубессознательном состоянии. Одним словом, у Везирова оказалось алиби.

Когда мы топали по пустынным каспийским улицам к последнему автобусу, Рат неожиданно ударился в рассуждения на отвлеченную тему.

— Милая работка, — сказал он. Мой сосед удивляется, почему я получаю столько же, сколько врач с тридцатилетним стажем. И ведь знает, что дома я почти не бываю, а понять не может, что с его стажем мне уже не до зарплаты будет. Кефир, клистир, снотворное — вот что меня ожидает. И это еще лучший вариант.

Через пару шагов новое откровение:

— Тебе не кажется, что мы выбрали не самую удачную специальность?

— Странный вопрос, — сказал я. — Профессия у нас древнейшая, пыль веков можно отряхивать. — Но на душе у меня тоже «кошки скребли». Потрачен день жизни. На что? На то, чтобы узнать, как, в свою очередь, потратил его какой-то пьяница и дебошир.

В среду в горотделе ожидалась первая группа из числа отобранных мотоциклистов.

За Егором Тимофеевичем я заехал заблаговременно. Встретил он меня сухо, по-деловому. Сборы его были недолгими. Он меня ни о чем не спрашивал. В машине я пытался заговорить на интересовавшую его тему— об автомобилях будущего, но понял: он меня не слушает. За всю Дорогу он только раз сказал: «Клапана подтянуть надо бы». Я подумал: уж не жалеет ли о своем согласии? А потом догадался: дело в другом. Характеру Егора Тимофеевича присуща особенная серьезность в отношении ко всему — от модели электромобиля до предстоящего свидетельства. Поэтому он сейчас так официален. Он выполняет не мою просьбу, а свой гражданский долг, каким понимал его всю свою жизнь. Он не сболтнет наобум, не перешагнет через собственные сомнения. Такой свидетель не подведет.

ГАИ расположена в отдельном помещении, здесь же во дворе горотдела. Два подчиненных Мурсалова будут проводить техосмотр, а он визировать результат. Таким образом, через его кабинет, в порядке очередности, пройдут все владельцы мотоциклов. Я попросил Сеида не увлекаться самому, насколько возможно «выговорить» собеседника.

К началу техосмотра мы с Егором Тимофеевичем заняли позицию в смежном помещении. Здесь находится учетный сектор; комната соединена с кабинетом дверью с окошечком. Оно и обычно остается открытым для быстрого наведения необходимых справок.

Так мы и работали, как говорят моряки, на параллельных курсах. В первый день проверки Сеида, как и меня, по-видимому, не оставляло чувство настороженности. Ведь мы подготовились в одном из посетителей вдруг обнаружить преступника. Сеид был сдержан и строг. Однако уже на другой день к нему вернулась обычная доброжелательность. Он не только журил нерадивых владельцев, но и давал практические советы по устранению неполадок, пускался в объяснения причин неисправностей, приводил факты трагических последствий их несвоевременного устранения, в общем, стал самим собой — начальником ГАИ, Сеид-меллимом. Чтобы напомнить ему о присутствии в моем лице уголовного розыска, мне приходилось иногда покашливать. Но скоро я и сам перестал избранно реагировать на голоса, звучавшие в кабинете, с удовольствием слушал комментарии Сеида к результатам каждого техосмотра.

Только Егор Тимофеевич оставался по-прежнему собранным и внимательным, а ведь тема «застенных» бесед куда ближе ему, автомеханику, нежели мне, водителю-дилетанту. По-моему, он ни разу не расслабился, ни на минуту не забыл, что в любой момент может появиться тот.

Познакомившись с Егором Тимофеевичем, Кунгаров забыл о своих прежних сомнениях. Рат несколько раз появлялся в учетном секторе. Он смешно вытягивал шею, прислушиваясь к голосам в кабинете, довольно косился на неподвижно сидящего старика. А сегодня приветствовал меня в своей обычной манере:

— Подслушиваешь? Ну, ну…

Вначале он, как и я, в глубине души надеялся на скорую удачу, но она все не приходила.

Впрочем, Рату не до абстрактных мечтаний. Он занимается «мотоциклистами-дикарями». Так мы назвали тех, кто не живет и не работает в городе. Даже выявление их, эпизодически приезжавших в Каспийск, представляло большую сложность. Рат всегда берет на себя самую трудную задачу. Лишь бы она не ущемляла его самолюбия, как, например, появление на химкомбинате до поимки преступника.

— Вот, — сказал Рат, — на рынке из числа «не наших» мотоциклистов молодой высокий мужчина по воскресеньям продает сапоги, куртки, шарфы. Скорее всего спекулянт, но проверить надо. На Апшеронской улице несколько раз видели на мотоцикле с коляской высокого, чернявого парня в спортивной куртке. На него «вышел» Агабалян, теперь пытается выяснить, к кому и когда тот приезжал. Еще один подходящий по возрасту и приметам бакинец систематически появляется у Каспрыбстроя; там у него девушка по имени Надя работает нормировщицей. По твоим каналам что-нибудь есть?

По моим каналам ничего не было, хотя все эти дни я занимался не только «подслушиванием».

— Когда сегодня освободишься? — спросил Рат.

— На техосмотр приглашены работающие во вторую смену. Значит, часам к двум, а то и раньше.

— Займись приятелем этой Нади из Каспрыбстроя. Да… вчера мне сюда звонил какой-то псих. Знаешь, что сказал? Не догадаешься. «Товарищ Кунгаров, завтра поймаю бандита. Если со мной случится несчастье, найдете следы на пляже». Дословно. В последний раз, наверное, лечился где-нибудь на взморье, свежие впечатления.

Мы посмеялись, и я отправился встречать Егора Тимофеевича, его возят на шахиновской машине.

Через четверть часа Егор Тимофеевич уже сидел рядом со мной на нашем наблюдательном пункте.

Я не успел выкурить сигарету, как старик поднялся, на обычно непроницаемом лице отразилось сильное волнение. Его рука легла на мое плечо, а другая указывала в дверное окошко.

— Он? — еще не веря, шепотом спросил я, и Егор Тимофеевич решительно кивнул.

Мысли мои были заняты предстоящим походом в Каспрыбстрой, мне даже показалось, что техосмотр ещё не начинался.

Теперь надо было действовать быстро, но осторожно, чтобы преждевременно преступника не спугнуть. Я приоткрыл дверь и хотел произнести обусловленную фразу: «Как у тебя с транспортом, Сеид, Нужно срочно?..» Но ничего такого не сказал, потому что в кабинете, помимо Мурсалова, находился только Алеша Наджафов.

— А ты что здесь делаешь? — вяло, чтобы что-то сказать, спросил я.

— Сеид-меллиму помогаю. Мне сегодня в ночную, неузели не помогу?

— Сейчас начнем, — сказал Сеид. — Ты что, не выспался?

Верно заметил. У меня, когда я задумываюсь, почему-то вид сонный. Рухнула надежда на Егора Тимофеевича. Ошибся он. А ошибся сейчас — мог ошибиться и в предыдущие дни. Это я виноват: переоценил возможности старого человека, взвалил на него непосильную ношу. Он и не выдержал. Как говорят в таких случаях: добросовестно заблуждался.

Может показаться странным, почему я сразу ударился из одной крайности в другую, не поверил своему свидетелю. Ведь, с точки зрения внешних обстоятельств, Наджафов вполне отвечал нашему представлению о разыскиваемом. Значит, теоретически мог оказаться преступником. Однако между возможным и реальным существует такая же разница, как между детективом и Милицейской практикой. Хороший детектив как блестящая математическая задача с неожиданным финалом: искомой величиной вдруг оказывается не X, а известная с самого начала С. Я люблю детектив, но в жизни мне не приходилось встречаться с «неожиданными» преступниками. В жизни мы боремся не с абстракциями, а с людьми. Тут уж самые прочные логические построения не убедят меня в том, что Алеша Наджафов мог пойти на воровство. И не только потому, что он хороший работник и дружинник. И в ряды дружинников проникают правонарушители, и хорошая работа не гарантирует от злого умысла. Тогда почему же? Не могу объяснить. Я могу только предполагать, что в этом феномен человеческого восприятия, отличающий нас от наисложнейших электронно-вычислительных машин.

Я вернулся к Егору Тимофеевичу и прямо сообщил об ошибке.

— Его голос. Уверен, его!

— Бывают и очень похожие, Егор Тимофеевич. Тут легко ошибиться.

Старик расстроился. Мне совестно, что я втянул его в этот эксперимент, но уж ничего не поделаешь.

Я проводил Егора Тимофеевича до автомашины и побрел к Рату.

— Что случилось? — удивился он моему скоропалительному возвращению и тут же догадался, хотя продолжал смотреть вопрошающе.

— Да, — подтвердил я. — Он ошибся. Указал на Алешу Наджафова.

— Кто это Наджафов? Мурсаловский парень, тот, что на мотоцикле приезжает?

— Он самый. Хуже всего, что ты оказался прав: мы могли «исключить» преступника. Теперь работу с отобранными мотоциклистами придется начинать заново.

— …Кямиль еще называл его гонщиком, — припоминает Рат. — А почему ты уверен, что старик ошибся? Нештатных сотрудников у нас много, сам знаешь, какие иной раз попадаются. А если Наджафов специально двойную игру затеял, для пущей безопасности?

— Нет, Рат, это исключено.

— Ты же его без году неделю знаешь, — раздражается Рат. — Манера у тебя: выдавать собственное мнение за истину в последней инстанции. «Исключено…». Непогрешимый ты, что ли?

— Не кипятись. Допустим, я заблуждаюсь в своих симпатиях к этому парню, и его следует подозревать в краже, но в отношении эпизода на Морской моя субъективность не играет никакой роли. Наджафов не мог быть грабителем, ранившим Кямиля: товарищи его обязательно бы узнали. Не тебе же объяснять, что в той ситуации трудно было запомнить постороннего, но не разглядеть близкого приятеля невозможно.

— Еще и поучает… — ворчит Рат. — Можно подумать, опознание по голосу — моя затея.

Я молчу. На это мне возразить нечего, действительно виноват.

Мой подавленный вид умиротворяет Кунгарова.

— Ну ладно. Не падай духом, займись Рыбстроем.

«Легко сказать: займись. С таким настроением и в Каспрыбстрое немного наработаешь, — подумал я. — Уж лучше бы и сегодняшний техосмотр прошел безрезультатно».

Часа через два появился Эдик и начал настойчиво названивать по телефону. После очередного набора он чертыхнулся и бросил трубку.

— С участковым разминулись. Я к нему, он сюда, я в горотдел, а он к себе. На пункте никто не отвечает, видно, не доехал еще.

— Рат говорил: ты «нащупал» кого-то на Апшеронской?

— Похож вроде бы. Когда нет точных примет, они все похожие… Видели его на Апшеронской, но приезжал он, оказывается, на Вторую Поперечную. Это я сегодня уточнил, поэтому и хотел с тамошним участковым встретиться, может быть, удастся адрес установить.

— На Вторую Поперечную?.. — переспросил я. На этой улице живет Наджафов. Не о нем ли получил Эдик свои сведения?

— Чем тебя так удивило название?

— Ничем. Что тебе еще известно про этого парня?

— Да пока ничего особенного. Видели его там, и не один раз. Может быть, в гости к кому-то приезжает.

— Значит, не местный?

— Уж это наверняка.

Эдик берется за телефонную трубку, в его ладони она выглядит игрушечной. Я слежу за вращением диска и думаю: «Наджафов вырос на этой улице, его не могли принять за чужого, естественно, речь о ком-то другом. Этот „другой“ тоже мотоциклист, и Алеша должен его знать».

— Подожду, — говорит Эдик. — Вернется же наконец.

— Может быть, обойдемся без участкового?

Я позвонил в ГАИ, но оказалось, что Наджафов ушел домой.

— Помнишь дружинника-мотоциклиста, высокий такой, Сеиду помогает? Он живет как раз на Второй Поперечной. Если мне удастся застать его дома, наверняка выясню тебе адрес.

Мне не хотелось сидеть в горотделе, а поездка в Каспрыбстрой имела смысл в конце рабочего дня, поэтому я охотно отправился к Наджафовым. Напрямик пешком добрался к ним минут за двадцать.

При дневном освещении домик выглядел гораздо хуже. На всем печать запустения, неухоженности; во дворе, видимо на месте бывшего розария, пожухлые кусты приткнулись вкривь и вкось. В них копошился старик, что-то стриг большими садовыми ножницами.

Алеша радостно меня приветствовал, стараясь не выказывать ни малейшего удивления; по правилам кавказского тона приходу гостя не удивляются при любых обстоятельствах.

— Вовремя пришли, хорошо пришли, отец такой бозбаш[14] сварил, сейчас обедать будем. Заходите, позалуйста!

— Спасибо, Алеша, я к тебе по делу.

Старик вошел в комнату следом за нами. На столе две глубокие тарелки уже наполнены жидкостью янтарного цвета. Алеша достал из буфета третью, но я прервал его хлопоты, решительно сказал:

— Я сыт. Спокойно пообедай, а потом с удовольствием выпью с тобой чай и поговорим заодно.

— Зачем потом? Сначала чай выпьем, поговорим, неузели с голода умру?

— Бозбаш нужно есть горячим, не обижай отца. И прекрати суетиться, иначе тоже обижусь, все-таки старше тебя, должен слушаться.

— Тогда здесь посидите, — Алеша распахнул дверь в комнату поменьше, такую же уютную и чистенькую, — музыку пока послушайте. Японский, любую станцию берет. — Он протянул мне транзисторный приемник и вышел.

Я хотел присесть на кушетку и вдруг увидел на ней тигренка, плюшевого, чернополосого, с длинными усами. Мне сразу вспоминается: «Дядя, хде мой усатик?»

И еще: японский транзистор фигурировал в числе украденных вещей на «8-м километре» в Баку.

В мыслях у меня царил хаос. Не выношу совпадений: они нарушают законы логики, которым я привык следовать, выбивают почву из-под ног, придают реальность невозможному. Но когда они возникают в таком удручающем количестве, за ними обязательно скрывается закономерность. Чтобы обнаружить ее, достаточно убедиться в несостоятельности хотя бы одного из совпадений. Едва я об этом подумал, так мне пришла здравая спокойная мысль: стоит сверить номера украденного транзистора и того, что находится в моих руках, и все станет на свои места.

Теперь можно И пофантазировать. Я сел на кушетку и, поглаживая тигренка, попытался мысленно собрать все известные мне факты воедино, при одном лишь допущений, что номера транзисторов сошлись.

К моменту появления Алеши в условно созданной моим воображением картине не хватало лишь незначительных штрихов.

— Зачем не включили? — спросил он. — Вот смотрите, пустого места не будет. Чуть повернешь, музыка. Не любите?

— Люблю, Алеша. Где ты такой достал?

— Измук, как увидел, тоже сразу спросил. Где мне достать? Нуришка купил в комиссионном, большие деньги стоит. Мне на время дал. Добрый он. Пока послушай, сказал, когда надоест, вернешь.

— Тигренок тоже его?

— Как догадались? — удивляется Алеша. — А-а-а… Просто шутите. Нури о машине мечтает. Когда будет, за стекло поставят. Игрушка есть, машины нету.

Алеша заглядывает мне в лицо, приглашая посмеяться над причудами своего мечтателя брата. Но мне не до смеха. Я словно слышу возглас старика: «Нури! Приехал, иди в дом». Не ошибся Егор Тимофеевич, голоса у братьев одинаковые.

— Чем он занимается, твой Нури? спросил я.

— В техникуме учится. В каком не знаю, не поймешь его.

Без труда выясняю и другую интересовавшую меня подробность. Мотоцикл Нури подарил отчим, а тот продал его брату, в рассрочку. Копит на машину, а пока пользуется проданным мотоциклом. Редко, но берет, иногда на несколько дней. Даже шлем один на двоих. И сейчас мотоцикл у Нури находится, вчера забрал.

Алеша вдруг помрачнел.

— Несчастье у них случилось. Отчима арестовали. Дурной человек оказался, большой жулик. Нури рассказывал: дома целый день обыск делали. Мать жалко, Нури жалко. Как с таким человеком жили? Как теперь одни жить будут? Может быть, сюда вернутся… — на его лице проступает улыбка. — Тогда опять всем хорошо будет.

Я смотрю на остывший чай и мучительно думаю, что сделать для этого парня, ставшего мне таким близким, будто знал я его от рождения. Как помочь ему выстоять, когда скоро к его несчастьям прибавится еще одно. В который раз за недолгую Алешину жизнь рушится его надежда на всеобщее благополучие: свое и родных.

До чего же наивен этот искренний и безгранично доверчивый взрослый мальчик и как он умудрился остаться таким?

— Пойми, Алеша, — пытаюсь как ребенку объяснить ему прописные истины, — не может быть всем хорошо: и добрым и злым. Не должно так быть, несправедливо это. За дурные поступки рано или поздно приходит расплата, и никакая жалость тут не поможет. Вот ты, я убежден, будешь всегда жить счастливо, потому что доброта по отношению к другим оборачивается добром для себя.

Я поднялся.

— Уже уходите, а как же дело?

— А дело вот какое: я хотел узнать у тебя бакинский адрес Нури.

Я не обманывал Алешу, ведь я действительно пришел к нему узнать адрес мотоциклиста, приезжавшего на Вторую Поперечную, — Агабаляну, без сомнения, говорили именно о Нури.

— Проспект Нариманова, 64, квартира 16… — Алеша побледнел, облизнув губы, выдохнул: — Нуришка вам нужен?

— Нет, Алеша. Нуришка катался с тобой на лошадках. А мне нужен Нури Наджафов, которого ты сам толком не знаешь.

Прощаясь, я сказал:

— Завтра обязательно приду к тебе в гости, когда отоспишься после смены. Не возражаешь?.. Помни: к тебе относятся с огромным уважением и Кямиль, и другие товарищи с химкомбината, и мы все твои друзья в милиции.

Через полчаса Кунгаров, Эдик и я мчались в автомашине по бакинской магистрали. Рат высится впереди, рядом с шофером.

— Каков подлец! — размахивает он рукой. — Дома не окажется, весь город переверну, а возьму его сегодня.

Шоссе постепенно обрастает промышленными и жилыми корпусами — начался пригород. Сразу за Баладжарским спуском сворачиваем в Нагорный район Баку, и до проспекта уже рукой подать.

Мы вылезли из машины у нового девятиэтажного дома. Эдик, окинув его оценивающим взглядом, одобрительно сказал:

— Экспериментальный…

Через аркообразный вход попадаем в просторный двор; много саженцев, детская площадка с горкой и качелями.

— Шестнадцатая квартира должна быть в первом блоке. Сделаем так…

— Кажется, он! — перебиваю Рата.

Из третьего от нас подъезда вышел высокий парень в спортивной куртке и, сутулясь, быстро пошел в дальний угол двора. Там росло несколько больших старых деревьев, за ними, подойдя ближе, мы увидели мотоцикл с коляской.

— Вон куда направляется, — процедил Рат.

Мотоцикл оглушительно зарычал и тут же захлебнулся. Парень заметил нас. Я узнал его: смуглое узкое лицо, словно нарисованные брови и усики, блестящие, как антрацит, глаза. Он похож на брата, но мне вспоминается не Алеша, а парень в чайхане, сын Гызыл Рагима.

Нури понял, кто перед ним, уже автоматически дернул ногой стартер и вдруг, оттолкнув взревевший было мотоцикл, бросился бежать. Через десяток шагов он врезался в Эдика, обошедшего его с тыла.

Если бы взглядом можно было убивать, Нури перестрелял бы нас, не задумываясь. Поразительно, сколько злобы в этом парне! Откуда? Ведь в отличие от Алеши жил, можно сказать, в тепличных условиях.

Мы тут же обыскали его. В карманах куртки бешбармак и женские золотые часы.

— Самедовой, — констатирует Эдик. — Даже ремешок не снял.

Я отвел Кунгарова в сторону, объяснил ситуацию: отчимом Нури оказался Гызыл Рагим, поэтому проводить обыск в квартире не имеет смысла, там уже побывали сотрудники ОБХСС.

— Мать дома? — спросил у задержанного Рат.

— В парикмахерскую пошла.

— Ну и семейка: мужа арестовали, сын пропадает, а ханум о маникюре заботится.

Нури уколол Рата ненавидящим; взглядом:

— Я нигде не пропаду, а до отчима нам с матерью дела нет. Тоже мужчина, — он презрительно скривил лицо, — имел столько денег, ездил в «Запорожце».

— Он тебя сыном считал, — возмутился я.

— Подумаешь, мотоцикл купил… Лишнего рубля мне не давал. Если бы не мать, в кармане всегда пусто было.

— Поэтому опять в поход собрался? — спросил Рат.

— А то не знаете, к кому еду… Мне одно говорил, а сам продал.

Смысл этой фразы прояснился на обратном пути. Задержанный сидел между мной и Эдиком, на переднем сиденье вполоборота Рат. Несколько наводящих вопросов, и Нури называет Измука Хабибова.

— Алешкин кореш из дружинников. Вчера позвонил, сказал, что узнал меня…

— Когда ты завмага грабил? — уточняет Рат.

— Когда же еще?.. — усмехается Нури. — Договорились встретиться, потолковать.

— Где?

— В Каспийске, на пляже.

Мы с Кунгаровым переглянулись и невольно улыбаемся: вот тебе и «псих, лечившийся на побережье».

— Смейтесь… На пляже вы бы меня не взяли. Не то что на одной, на пяти машинах не поймали бы.

— Прыткий какой, — говорит Рат, — потом бы ты на Луну улетел.

— Часы и бешбармак улетели бы…

— А сейчас их с собой зачем прихватил? — спросил я.

По лицу Нури пробегает недобрая ухмылка:

— Как разговор получился бы…

«Приготовил для выяснения отношений два аргумента: золотую подачку и кастет», — подумал я. До чего же мерзкий оказался «полосатый».

Даже добродушного Эдика проняло:

— Жаль, не я вместо Кямиля с тобой тогда встретился.

Весть о поимке «мотоциклиста» моментально облетела горотдел. За рассказами мы и опомниться не успели, как после нашего возвращения минуло не менее получаса.

Пора за Измуком, спохватился я.

Поедем вместе, — говорит Рат. Этого у него не отнимешь: когда чувствует себя виноватым, стремится загладить вину сам, и как можно быстрее.

У машины нас перехватывает Леня Назаров:

— Привет, старики! Меня Фаиль только что обрадовал по телефону. Я примчался сломя голову, а вы опять исчезаете?!

— Поехали с нами, — предлагаю я. — Ты мне тоже позарез нужен.

— Быть нужным мое хобби, выкладывай, — сказал Леня, усаживаясь в машину.

Рат сразу понял, для чего мне понадобился Назаров, и, едва я окончил свой рассказ об Алеше Наджафове, обратился к Лене:

— Ты должен помочь как Н. Леонидов. Не можем же мы кричать о полной непричастности этого парня на каждом перекрестке.

Леня задумался, по обыкновению ненадолго:

— Дам очерк «Однофамильцы».

— Отлично, обрадовался я.

— Не очень. — Леня по-менторски смотрел на меня сквозь толстые стекла очков. Слишком лобово. Но в данном случае, пожалуй, так и надо.

— А куда мы, собственно, едем? — наконец поинтересовался он.

Рат охотно принялся за объяснения, а я думаю: «Удалось все-таки Измуку определить виновника. Нури он, конечно, „взял на пушку“: грабителя он тогда не опознал. А вот как он до Нури докопался? Скорее всего с помощью все того же, ни о чем не подозревавшего Алеши. Они друзья, и многие факты стали известны Измуку гораздо раньше, чем нам».

На пустынном по-зимнему пляже мы еще издали увидели одинокую фигурку. На секунду я представил Себе, что здесь могло произойти, не застань мы Нури дома. Ведь такой, как он, — теперь я это знал твердо, — пошел бы на убийство.

Мы подъехали так быстро, что отчаянная решимость в лице Измука буквально на наших глазах сменяется удивлением.

Рат обнимает его за плечи, ведет к машине:

— Садись, мушкетер, Нури не приедет.

Оказывается, уверенность в том, что Нури преступник, появилась у Измука после разговора с ним по телефону, до этого были только подозрения.

— Эх, Измук, Измук… Разве так можно: в одиночку? Он ведь напал бы на тебя, безоружного…

Мысленно я добавил еще: «такого щупленького, с маленькими смешными кулачками».

— Я самбо знаю. Среди ночи разбудите, любой прием сработаю. И, понизив голос: — А в тот вечер я… Когда Кямиль сразу упал… Я… На меня столбняк напал, растерялся… Сам не знаю, как получилось…

— Ты лучше объясни, — перебил Рат, — какие следы мы должны были здесь обнаружить, если бы с тобой «случилось несчастье»?

Рат улыбался, «цитируя» анонимное сообщение по телефону. Но Измук серьезно ответил:

— Следы протектора. На влажном песке обязательно остались бы четкие отпечатки.

— Ну раз так, — вмешивается Леня, — берите его на штатную работу.

А что, может быть, стоит задуматься Измуку и поступить в милицейскую школу?.. Сыщик из него наверняка получится.

Рат развалился на сиденье огромным сытым котом; только что не мурлычет от удовольствия. Когда проезжаем по Морской, оборачивается к нам всем корпусом:

— К Кямилю не сегодня-завтра пускать начнут. Хотите заранее знать, какой у нас с ним разговор получится? «Ну вот, Кямиль, ты жив-здоров, и скоро на свадьбе гулять будем. А мы уж думали, табличку на Морской менять придется», — скажу я. «Какой такой табличку?» — удивится он. «С названием. На твое имя переделывать». — «Ты мне такой вещь желаешь, да? Ты мне такой враг, да?» — «Ну, не сердись, Кямиль, пошутил». — «Ай, Кунгаров, совсем большой вырос, а шутишь как ребенок». Сами убедитесь, слово в слово угадал. Ну что, по домам?

— Нет, я сейчас домой не поеду. За мной еще один долг. Мне надо к Егору Тимофеевичу. Сегодня же.

ОТ ДВУХ БОРТОВ — В СЕРЕДИНУ