Сейчас Юрий Королёв — полковник-инженер. Живёт в Москве, на улице Горького. Как мы раньше не встретились?!
Дома в его рабочем кабинете висят два больших портрета: его отца, генерал-полковника войск связи И. Ф. Королёва, и отца его жены Нины — генерал-полковника С. Н. Перевёрткина. 79-й стрелковый корпус, которым командовал генерал Перевёрткин, брал рейхстаг.
...Одним из офицеров, воевавших в составе корпуса генерала Перевёрткина, был Владимир Попов. Попов учился в спецшколе вместе с Юрием Королёвым и мной в одной и той же батарее.
Его фронтовая география — Мга, Новгород, Нарва, Псков, Полоцк, Варшава, Берлин.
Первый боевой орден Попов получил за форсирование реки Дриса. Пушки через реку тащили под огнём противника на себе и с ходу — в бой.
Первый орден и первое ранение. Тяжёлое ранение: в ногу и руку.
А на Берлин Володя Попов шёл на танке, на тридцатьчетвёрке.
Вызвали в штаб, сказали: «Бери радиостанцию и иди к танкистам. Будешь корректировать из танка огонь артиллерии».
Вечером перед наступлением пришёл к тридцатьчетверочникам. Те обрадовались: «Значит, поддержка будет? Выбирай себе любой танк, какой нравится, и утром пойдём вперёд...»
Шли в бой на последние вражеские твердыни советские танки, и в одном из них сидел недавний «спец», передавал по радио команды товарищам — артиллеристам.
После взятия Берлина Попов учился в высшей офицерской школе, в артиллерийской академии.
Встречу с ним мне устроил Юрий Королёв, с которым они одно время вместе работали. Позвонил по телефону:
— Запиши координаты ещё одного «спеца»: полковник-инженер Владимир Попов... Владимир, а не Вячеслав.
...А был и Вячеслав Попов, и с ним я уже встречался. И знаю о том, что на фронте судьба его не очень хранила: шесть раз ранен. И каждый раз из госпиталя возвращался в строй. Войну закончил в Праге. Демобилизовался. Сейчас работает главным инженером проекта института «Мосинжпроект», занимается подземным хозяйством нашей столицы.
Молодого лейтенанта назначили командиром метеостанции фронта. Взвод службы погоды не блистал бравыми гвардейцами: пять девушек, пять стариков, несколько солдат, прибывших из госпиталей.
Составление метеосводок лейтенанта не увлекало, и спустя некоторое время он добился другой должности — стал командиром взвода разведки командующего артиллерией 68-й армии.
Когда он появился на наблюдательном пункте командующего генерал-майора Ю. М. Фёдорова, была бомбёжка, над головой летали «юнкерсы», с потолка блиндажа сыпался песок.
Генерал, осмотрев худого юнца, почему-то спросил:
— Лейтенант, вы не голодны?
— Нет.
— Может, бутерброд съедите?
— Спасибо.
— А сколько вам лет?
— Восемнадцать.
Генерал сделал паузу и горестно-задумчиво заметил:
— Боже мой, неужели детей на фронт стали присылать?
А через несколько месяцев генерал вручил тому же лейтенанту первую боевую награду — орден Красной Звезды.
Вручение награды случайно совпало с драматическим моментом, когда противник выбросил в районе НП воздушный десант. Едва привинтив к гимнастёрке орден, лейтенант схватил автомат и бросился с товарищами на ликвидацию парашютистов.
Второй орден он получил в Восточной Пруссии, а третий — далеко на востоке, во время войны с японскими милитаристами.
Перейдя границу, он со своим взводом отрезал пути отступления одному из подразделений противника и первым на этом участке фронта взял пленных — японцев. Потом дошёл до Гирина.
Я рассказал о боевом пути Владимира Щеглова, ныне подполковника-инженера, старшего научного сотрудника одного из институтов.
Лейтенанта, окончившего Одесское артучилище, «подвесили к колбасе» — назначили в воздухоплавательный дивизион артиллерийского наблюдения.
На вооружении дивизиона были аэростаты, привязанные тросами к лебёдкам. Лебёдки находились в хороших, прочных убежищах, но тот, кто сидел в корзинке аэростата на высоте 800 метров, представлял собой беззащитную мишень.
Едва аэростат поднимался, как противник открывал огонь бризантными снарядами.
— Семь — восемь разрывов ещё можно было вытерпеть. Потом приходилось спускаться, — рассказывает бывший лейтенант. — Работал «уколами»: неожиданно поднимался и в течение пятнадцати — двадцати минут корректировал огонь артиллерии. С аэростата — всё как на ладошке. Видна передовая, видны глубокие тылы. Громили артбатареи противника, однажды уничтожили артиллерийскую железнодорожную установку. Это было под Ленинградом. Там, под Ленинградом, мне пришлось подниматься в воздух около шестисот раз.
Воевал аэростатчик-артиллерист под Псковом, на Карельском перешейке и в Восточной Пруссии. И так однажды увлёкся боем, что в Росток въехал на машине с лебёдкой, когда в этот город ещё не вступила пехота, а на базаре шёл обычный торг. Лебёдку сопровождала другая машина, вооружённая счетверённой пулемётной установкой. Появление этих машин породило панику — укрытую брезентом лебёдку приняли за «катюшу». Но потом подоспели немецкие солдаты, открыли огонь. Пришлось принимать бой.
В воздухоплавательной части офицер служил до тех пор, пока не поступил в академию. Ныне он полковник-инженер и зовут его Анатолий Можаев.
Только после рассказа Можаева я вспомнил, что однажды, много лет назад, я встретил на трамвайной остановке Михаила Горина. Он был в военной гимнастёрке без погон. Под ремень, как у школьника, засунуты учебники.
Он опаздывал на занятия в институт.
— Тоже демобилизовался? — спросил я.
— Ага. После того как с колбасы упал. Сбили меня, гады...
Подошёл трамвай, Миша бросился вперёд и уже с подножки прокричал свой адрес. Но я не разобрал, не расслышал из-за шума проезжавшего мимо грузовика.
Больше я его не встречал. Но теперь я представляю, в каких обстоятельствах «упал, сбили». И знаю о том, что в штабе фронта ему «надоело решать эти примитивные задачки» и его послали в воздухоплаватели.
Я хорошо понимаю причину возникновения обидной для офицера отдела кадров записки. В спецшколе по точным наукам — математике, физике, химии — Миша Горин преуспевал, был отличником. Причём без всякого труда. Организованностью и усидчивостью он не отличался, был довольно бесшабашным и в часы самоподготовки, когда другие сидели за учебниками, Горин отбивал чечётку. И достиг в чечётке такого класса, такой быстроты, что каблуки его стучали во много раз чаще, чем скорострельный пулемёт. Это был даже не стук, а жужжание.
И когда Мише дали решать примитивные задачки, его академическая гордость была уязвлена.
...А Владимир Простаков ходил «с крестом» на рукаве. Он попал в истребительно-противотанковый полк. У истребителей танков на рукавах были чёрные нашивки и на них скрещённые орудийные стволы.
Воевал Простаков на том же фронте, что и я, — на Четвёртом Украинском. Наши пути, оказывается, много раз пересекались.
Его полк входил в подвижную группу. Такие группы состояли из полка пехоты на виллисах, танковой бригады, истребительно-противотанкового артполка и дивизиона эрэс — «катюш». Прорывали оборону и устремлялись в тыл противника, сокрушая на своём пути всё встречное.
Ещё раз вспоминается мне та бесконечная дорога в Прикарпатье, где на протяжении многих километров — сброшенные в кюветы танки и самоходки, перевёрнутые повозки, крики раненых, вереницы бредущих в плен, взорванные склады, горящие дома крохотных деревенек, развеянные ветром бумаги немецких штабов, трупы, трупы... И тяжёлый смрад в воздухе. Начинается ливень, и так всё вокруг разогрето-раскалено, что дождевая вода превращается в пар. Трактористы включают фары...
— Во время одного из таких рейдов, — рассказывает Владимир Простаков, — мы заняли железнодорожную станцию. Пришёл немецкий поезд, который привёз подарки гитлеровским офицерам. Охрану поезда мы тут же сняли и в честь победы чокнулись подарочным французским шампанским. С тех пор, когда пью шампанское, всегда вижу эту станцию... Но приходилось нам очень горячо. В бою под Бельско, в Карпатах, немцы пошли в контратаку. Убило командира батареи «катюш», и обстоятельства сложились так, что мне пришлось заменить его и управлять огнём эрэсов. После нескольких залпов, которые я корректировал, мы получили возможность прорваться в город.
Слушаю рассказы товарищей и думаю: у каждого на воине был один знаменательный бой, такой, что все предшествовавшие — всего лишь подготовка к нему, репетиция. У каждого была наивысшая точка, которая требовала неведомого ранее напряжения ума, воли — всех сил. Словно и жил ты только для того, чтобы выдержать именно этот экзамен. А длится он порой всего несколько минут. Несколько минут — и вся жизнь... И чем эти минуты окончатся, зависит только от одного тебя. Часы бьют твоё время. Оно пришло неожиданно. Оно приходит неожиданно всегда, и никто не знает, когда судьба и история повернутся к тебе, глянут в упор и спросят: «Ну, что ты можешь?»
В том случае, если экзамен не выдержишь, плати честью, именем, а очень возможно, и жизнью. Переэкзаменовки не даётся. Ты хорошо готовился к этому испытанию?
«Спецы» начали подготовку ещё до войны, в те мирные дни, когда школьную или лагерную тишину вдруг разрезали, разбрасывали в стороны частые-частые беспокойные звуки сигнальной трубы: «Тревога!» В те дни, когда майор Керемецкий объяснял: «Если противник окружил ваш наблюдательный пункт, будьте артиллеристами до последнего: вызывайте огонь на себя!» А преподаватель математики доцент Иринарх Петрович Макаров учил: «В решительные моменты вам всегда будет недоставать времени. У вас должна быть быстрая математическая реакция...»
Для Владимира Простакова наивысшей точкой был бой под Бельско.
...Наша атака угасает, задыхается, удары начинает наносить противник, по мосту через горную речку идут его подкрепления. Нужен массированный удар. Иначе нашим не выстоять, выдвинутые вперёд по ущелью огневые точки и НП будут смяты.
Падает снаряд. Командир батареи эрэс убит. Кричат: